Ее кокетство было естественным и непосредственным, как и его буйный дух, и я на мгновение увидела в дочери ту женщину, которой она станет, женщину, взглянувшую на мужчину, которым она может увлечься в будущем. Почему-то этот взгляд потряс меня, как разряд электрического тока. Я отвела глаза от девочки и посмотрела на Тома.

— Там кто-то, кто думал, что ты уже никогда не приедешь, — ответил Хилари Том и раскрыл полотенце. Внутри сидел очень маленький козленок, желтые глаза были дикими, уши в страхе заложены назад, а шелковистое серо-коричневое тело мелко дрожало. Очень милая, очаровательная мордочка с белыми полосками и белая шерсть на внутренней стороне тонких, расползающихся ножен. Пока мы смотрели на него, он еще раз отчаянно проблеял, и Хилари просто задохнулась от восторга.

— Это мой? — спросила она с легким вздохом недоверия и радости.

— Все его девятнадцать фунтов.[65] Хотя это она. Да, она — милашка. Сейчас немного перепугана, потому что ей устроили баню и в первый раз подправили копытца, а ей это нисколько не нравится. Но обычно у нее характер, как у охотничьей собаки на птиц, и нет ничего милее ее. Она, наверно, так и думает, что она — собака: ходит за вами следом и машет хвостиком, а еще пытается спать вместе с вами. Поэтому не говори ей, что она коза. Это разобьет ее сердце.

— А что же я ей скажу? Кто она на самом деле? — засмеялась Хилари. Это был почти ее старый смех.

— О, я говорил ей, что она принцесса, — ответил Том. — В некотором роде она действительно принцесса. Ее папа был настоящим королем среди коз. Я звал ее Артемис, в честь другой принцессы, которая жила в лесу. Но ты можешь называть ее как хочешь.

Хилари вытянула палец, и маленькая козочка перестала биться и посмотрела на девочку своими желтыми глазами. Мне показалось, что в них мелькнуло живое и настоящее понимание. Козочка вытянула белую мордочку и стала покусывать кончик пальца Хилари резиновыми черными губами. Девочка по-настоящему рассмеялась, ей вторил Том Дэбни. Смех мужчины звучал так же молодо, как и смех ребенка.

— Я буду звать ее Мисси, — сказала Хил. — Это короче, чем Артемис, может быть, когда она подрастет, я буду называть ее полным именем. Каков ее возраст?

— Около месяца. Это необычно для коз — родиться осенью. Но ее мама и папа никогда не придерживались правил. Поэтому она родилась на шесть месяцев позже, чем следовало родиться козленку. Именно это одна из причин, почему я привел ее в дом — когда она родилась, было прохладно, а кроме того, шестимесячные козлята довольно грубо толкали малышку. Поэтому ей придется жить со мной здесь — если вы внесете в дом малыша-козленка в таком возрасте, вам придется выращивать его собственноручно до тех пор, пока он не станет подростком. Я вожу Мисси к ее маме на обеды, ужины и завтраки, но в основном милашка живет здесь со мной и стариком Эрлом, а спит на моей кровати под тем же меховым покрывалом, что и я.

— А где ее папа? — спросила Хилари.

— Он мертв, — сказал Том Дэбни так естественно, как если бы его словами были: „Он в сарае".

Хилари взглянула на мужчину своими голубыми, как лед, глазами:

— Что его убило? — произнесла она слабым голосом. Том Дэбни посмотрел на нее в раздумье:

— Просто пришло его время умереть.

— Он был так стар?

— Нет. Но он был готов к смерти, — ответил Том, и я поняла, что он каким-то образом и по какой-то причине убил козла сам. Не могу сказать, как я догадалась об этом. Я поднялась с оттоманки и положила руку на плечо Хилари. Вокруг глаз дочери я заметила давнишнее белое кольцо.

— Я слышу уток внизу у ручья, — поспешила я сменить тему. — Давайте пойдем и посмотрим, что они там делают.

— Нет, подождите. — Том снова закутал полотенцем маленькую козочку и положил ее на колени Хилари. Животное устроилось, уткнувшись в плечо девочки шелковистой головкой.

— У него была хорошая козья смерть, Хил, — сказал Том. — Она была быстрой, безболезненной и необходимой. И ему не было страшно. Эта смерть принесла ему славу. Смерть у животных — другое дело, не то что у людей. Они не такие, как мы; они не беспокоятся из-за ее прихода заранее. И не боятся ее. Для животных хорошая смерть — это еще один этап жизни, последний этап. Самое главное, чтобы ты старалась устроить для них хорошую жизнь. А этот парень прожил ее прекрасно.

Хилари больше ничего не сказала и занялась козочкой. Необычность такой реакции вызвала какое-то покалывание в моих руках, но я знала, что девочка не чувствует ничего подобного. Я уже научилась читать признаки ее душевных волнений, как следы на мокром асфальте.

Мы направились вокруг дома вниз, к краю воды, где находился сарай для коз, стоявший за группой уже желтых ив. Хилари убежала вперед, туда, откуда доносилось серебристое блеяние, а маленькая козочка скакала за ней. Эрл забрался на голое плечо Тома и ехал на нем, сонно стрекоча. Я почувствовала на себе взгляд этого черноволосого мужчины, но не повернула головы.

— Вы расстроены из-за смерти козла? — спросил Том.

— Я не допущу, чтобы Хил снова была выбита из колеи. Она все еще слишком напряжена, чтобы воспринимать рассказы о смерти. Может быть, вы и имели добрые намерения, но вы не можете знать, что для нее лучше, а что нет.

— Я знаю только, что правда не причинит ей вреда. И вы не можете уберечь ее от стрессов, Диана. Жизнь в этом мире, по самой своей природе, рано или поздно будет выводить ее из равновесия. Вероятнее всего, рано. Единственное, что вы можете сделать, так это попытаться, чтобы ее не выводили из душевного равновесия обыкновенные вещи. Естественная смерть должна быть среди них.

— А она была естественной? — Я повернулась, чтобы посмотреть в глаза Тома.

— Да, естественной, — ответил он спокойно. — Для него она была абсолютно естественна.

— Ну хорошо. Но больше не нужно разговоров об этом. Хватит на сегодня. Можем мы, по крайней мере, хоть в этом прийти к согласию?

— О'кей. Но я не собираюсь лгать Хилари. Я никогда не буду этого делать, Диана.

— Не можете ли вы ухитриться называть меня Энди? — спросила я раздраженно.

— Нет.

Сарай для коз был длинным и низким строением из старых серых досок, как и сам дом, со слегка наклонной крышей и длинным световым люком. Чаща ярко-красных кустов разрослась вокруг него, а солнце позднего дня придавало шершавым доскам румянец винного сока. Внутри вместо пола была утрамбованная земля, покрытая толстым слоем резаной соломы. Солома пахла теплом, довольством и мускусом, а просачивающийся через люк свет был золотым.

Около шести коз толклись в стойлах, которые выходили на деревянные кормушки. Головы животных просунулись между решетками стойл. Они спокойно и деловито жевали душистую зерновую смесь. Сладкий аромат высушенного на солнце сена смешивался с запахом чистых, теплых тел животных. Я заметила, как Хилари глубоко вздохнула и улыбнулась.

Все козы казались мне одинаковыми, но маленькая козочка подбежала, проблеяв что-то, к одной из них, и Том впустил ее в стойло, где Мисси уткнулась мордочкой в переполненное вымя большой коричневой козы и принялась шумно сосать. Коза небрежно облизала дочку розовым языком и возобновила собственный обед.

— Ясно, что это и есть мама, — сказал Том Дэбни. — Хотя не материнский тип эта Афродита. Мисси — ее первый малыш. Я надеюсь, она изменится к лучшему со временем. Она сама еще подросток, хотя и самая лучшая молочная коза из всех, что у меня когда-либо были. Я раздал так много молока и сыра всем, что люди теперь захлопывают двери, когда видят меня.

— Вы делаете сыр? — отозвалась Хилари.

— Да. Козий сыр — великолепный деликатес, его ценят знатоки, к которым вы несомненно будете принадлежать, мисс Хил. Лучше начать как можно раньше. Вкус надо приобрести. Я делаю лучший „шевре", пусть и говорю об этом сам. Полный аромата секретных трав, которые приносит мне Скретч. Но я отказываюсь от высушенных на солнце томатов.