Начиная с третьего повтора Том стал петь, но слова были не английские, не похожие ни на один из знакомых мне языков. Так же как и в тот день, когда Том проигрывал Дилана Томаса, его глаза были закрыты, а лицо казалось невероятно увлеченным. Он пел негромко, на странном старом языке, а при последнем повторе к нему присоединились Риз Кармоди с чистым, высоким тенором и Скретч Первис с удивительным, глубоким басом.

Когда они закончили, наступила длительная, наполненная чувством пауза, в которой последние протяжные ноты флейты и гитары, казалось, повисли в воздухе, трепещущие и волнующие. Наконец Тиш нарушила молчание.

— Том, это было прекрасно, — произнесла она. — Что это? Я никогда не слышала ничего подобного.

— Мартин выучил эту песню, — сказал Том. — И потом научил нас. Это песнь эскимосов, благодарящих Бога за хороший охотничий сезон и благословляющих наступающую зиму. Подходит для сегодняшнего дня, не правда ли?

— Очень, — отозвалась Тиш. — Где вы выучили ее, доктор Лонгстрит?

— Я познакомился с Джо Кемпбеллом, когда он преподавал в Сара Лоуренс, — объяснил Мартин. — Он был самым крупным фольклористом и знатоком мифологии из тех, что у нас когда-либо были. У Джо были чудесные записи. И эта песня с одной из его кассет.

Дети, ставшие беспокойными из-за разговоров взрослых и музыки, отправились опять к ручью и звали с собой Хилари. Но она съежилась, глаза стали большими, и девочка ничего не ответила.

— Пойдем в гостиную, Хил, — предложила Тиш. — Я слышу там кряканье глупых уток. Они воображают, что они дети хозяина.

Хилари встала и подала руку Тиш. Они скрылись в доме. Том посмотрел на меня.

— Что-то напугало девочку? Что? Она боится воды?

— Какие-то дети, которые живут в верховьях ручья и учатся с Хил в одном классе, сказали ей ужасную вещь по поводу того, что воды ручья вспыхивают, горят, делают кровь черной и разлагают кости, — объяснила я причину испуга дочери. — Это был просто детский разговор. Наверно, они пытались запугать новенькую. Но все произошло в тяжелое для Хилари время — она не была здорова по-настоящему с тех пор… с тех пор, как мы приехали в Пэмбертон. И на нее рассказ очень сильно подействовал. Теперь она приходит в ужас при виде воды. Я не в силах внушить ей, что это были просто небылицы.

Том смотрел на меня некоторое время, а затем перевел взгляд на Скретча Первиса. Старик спокойно смотрел на мужчину.

— Видел я это, — наконец произнес Скретч. — Видел, как ручей вспыхивал. Вот уж не знаю, гниют ли кости, но одно скажу: это не небылицы.

— Ты прекрасно знаешь, что это болотный газ, — нетерпеливо перебил его Том. — То, что старые люди называли „духом болот" или блуждающим огоньком. Просто болотный газ. Он есть в каждой стране, и в каждой культуре существуют мифы о нем. Это ровным счетом ничего не значит, кроме того, что где-то в глубине, в иле, на краю болота что-то разлагается, и это производит метан. Подобное явление наверняка и видели дети.

— Могло быть и так, — упрямился старик, — но, видно, что-то странное во всем этом есть. Что-то обязательно случится. Только вот не знаю что. Никогда раньше не видел светящейся воды.

— Ты — невежественный старый козел, — заявил Том с любовью и раздражением одновременно. — Уверен, что твоя дверь такая же синяя, как дохлая макрель. Я как-нибудь возьму с собой Хилари, покажу ей болотный газ и объясню, откуда он появляется. Если вы мне позволите, Диана.

— Пусть пройдет немного времени, — забеспокоилась я. — Сегодня дочка чувствовала себя лучше, чем раньше. Все из-за животных. Я вам очень благодарна за помощь. Но давайте не будем торопиться.

— О'кей, — согласился Том. — Как только вы сочтете, что она готова, я буду к вашим услугам. Стыдно жить в Пэмбертоне и бояться воды.

Разговоры постепенно истощились, и люди один за другим поднялись, попрощались и уехали в быстро сгущающиеся сумерки. Картер встал и протянул мне руку, но Том остановил его:

— Я хотел бы, чтобы вы все остались еще ненадолго. Сегодня будет один из великолепнейших закатов в году и ранний восход луны. Именно на такое зрелище стоит полюбоваться в конце осени.

И только потому, что мне было лень подниматься с кресла и покидать мягкое голубое небо над головой, я сонно проговорила:

— Хорошо, если Картер согласен, то… Хилари еще никогда не видела заката в Пэмбертоне.

— Все в порядке, — заверил Картер.

Том отправился в дом и вынес свитеры для меня и Картера, а Хилари завернул в теплый шерстяной платок. Он захватил с собой гитару и прислонил ее к стулу. Пришел Эрл и, тихо стрекоча, снова забрался на плечо Хилари. Мы сидели на веранде. День становился все более серым, а затем внезапно, как будто какая-то невидимая рука повернула выключатель, мир стал малиновым, фиолетовым и золотым. Небо над ручьем вспыхнуло неземной красотой. Я никогда не видела ничего подобного. Это выглядело так, как, по моим представлениям, должно было выглядеть северное сияние. Огромные полосы золотого, красного, розового, пурпурного цвета простерлись через все небо, а над этим, окутанный в последнюю неземную синеву дня, поднимался уже белый призрак полной луны.

Я почувствовала слезы радости и посмотрела на дочь. Ее глаза были круглыми, как блюдца, она сидела не шелохнувшись, спрятав щеку в мех енота, слегка раскрыв рот, и не отрываясь смотрела на небо.

Том Дэбни улыбался, как будто долгожданному старому другу. Никто не произнес ни слова. Я едва дышала.

Так же внезапно, как начался, солнечный закат вдруг погас, и наступила ночь. Низкая луна расплылась в полупрозрачной белизне и нависла, огромная и волшебная, прямо над вершинами деревьев. Мир превратился в черно-серебряный негатив. Козий ручей пылал холодным блеском, а вода, воздух и окаймляющие поток тростники были серебряными, живыми, пламенеющими. Хилари издала слабый звук: было ли это то, о чем говорили дети?

Том посмотрел на девочку задумчиво, взял гитару и начал потихоньку играть и петь. Он пел старую песню шестидесятых годов, которую я всегда любила:

Хилари посмотрела на Тома, затем — на пылающий от лунного света ручей. Девочка слегка улыбнулась, мужчина ответил ей тем же. Он проиграл мелодию снова — небольшая пробежка по струнам, звучащим серебром.

— Ну как, Хилари Колхаун? — спросил Том. — Наша песня?

Девочка улыбнулась еще шире.

Из-под веранды появился другой енот, величаво прошел по серебристой траве к краю воды и, переваливаясь, вошел в ручей, барахтаясь на мели, как ребенок. Эрл соскочил с плеча Хил и бросился за подругой. Вскоре на сверкающей отмели они уже играли вместе. Это было волшебное зрелище. Я улыбнулась, а дочка громко рассмеялась, забыв о своих страхах.

— Это Рэкуэл, леди Эрла, — объяснил Том. — Они чуть-чуть поиграют, прежде чем займутся рыбной ловлей для своего ужина. Что ты скажешь, Хилари? Хочешь сойти вниз и присоединиться к ним?

Она молча посмотрела на Тома, ее глаза были черными в лунном свете. Страх и желание так явственно смешались на ее лице, что я хотела закричать на Тома.

Он наклонился и положил руки на плечи девочки:

— Хилари. Тебе ничего не надо здесь бояться. В мире существует много вещей, которых ты должна опасаться, но здесь их нет. Никогда. В этих краях никогда не властвовал страх. Мои мальчики здесь тоже ничего не боятся. И тебе не надо. Козий ручей — особое место. Оно делает тебя здоровой и не вредит никому. Это обещание. Пойдем, я отведу тебя вниз.