— Ну вот, маленький, я уезжаю. Как странно. Возьми еще вот эту коробочку, — протянула она руку. — Тут леденцы «Не кашляй». Если заболит горлышко, ешь по штучке, только не сразу глотай, пусть растают во рту.

Из ресторанного зала гостиницы «Лиссабон», приютившей на ночлег Володю с мамой, гудела органная музыка. Коридорный поднял мамин чемоданчикс привязанным к ручке портпледом и понес на улицу.

Извозчичий экипаж был сплетен из лозы, как плетут корзинку, над ним возвышался белый, подбитый красным кумачом балдахин с фестонами.

«У нас в Очакове таких нет», — подумал Володя.

Поезда ждали на платформе. Зеленые, желтые и синие вагоны подкатили внезапно. Мама стала смотреть на Володю испуганно и грустно, губы под вуалькой с мушками дрожали. Порывисто откинув вуальку, она поцеловала будущего инженера-кораблестроителя, круто повернулась на каблучках, схватилась за вагонные поручни, на мгновение задержалась на ступеньках, потом, отстранив поднимавшегося за нею носильщика, спрыгнула на перрон и снова обняла сына, покрывая поцелуями его лицо.

Паровоз загудел и дернул вагоны. Мама вспрыгнула на ступеньку. Поезд пошел быстрее и быстрее.

Отлично учился Володя Анастасов в гимназии, но знаний приобрел мало: слабоваты были педагоги и нажимали больше на латинский и греческий языки. Любознательность и врожденное влечение к изобретательству заставили мальчика самостоятельно заниматься геометрией, физикой, основами высшей математики. Накопленные знания искали применения. Володя задумал построить универсальный измерительный прибор. Понимая, что в каждом деле залог успеха — упорный труд, он снова и снова перелистывал учебники физики, читал энциклопедические словари, что-то постоянно исправлял и перечеркивал в своих объемистых записных книжках.

Универсальный прибор, однако, не был изобретен. Основных знаний у гимназиста оказалось маловато. Зато подросток узнал непреодолимую власть неотвязной идеи, благородную лихорадку упрямых исканий.

Анастасов был в последнем классе гимназии, когда старый приятель его отца навел юношу на мысль поступить в Морское инженерное училище в Кронштадте.

За год до окончания училища Анастасов, совсем готовый корабельный инженер, занялся разработкой большой темы, подсказанной ему одним из выступлений адмирала Макарова. Ему захотелось сконструировать новый, небольшой по размерам и весу, но весьма мощный двигатель, который можно было бы ставить даже на деревянные лодки без страха проломить их. Макаров как-то сказал, что если бы на его миноносках «Чесме» и «Синопе» были менее тяжелые и более надежные котлы, через Босфор в Черное море не вошел бы ни один вражеский корабль.

Анастасов принялся одевать в прочную ткань чертежа свой конструкторский замысел о торпедоносцах, новом грозном оружии нового русского флота. Работал мечтая и в мечтах видел, как во всех русских портах на морской глади стоят малые по размерам, но сильные своим оружием «торпедоносцы Анастасова». Над палубой невысокие рубки, на носу и на корме сверкающие под солнцем стальные стволы торпедометных аппаратов. Сила этих корабликов в их исключительной скорости и увертливости, в ужасающем торпедном ударе.

Когда в конференц-зале Морского инженерного училища адъютант прочел приказ о производстве, а начальник пожелал всем окончившим счастливой службы во флоте, потребовалось очень немного времени, чтобы новоиспеченные офицеры явились в дежурную комнату преобразившимися. На всех теперь были серебряные погоны и фуражки с бархатным околышком. Всем было весело и немного грустно перед расставанием с училищем и друзьями.

Большинство тут же решило проехать из Кронштадта в Петербург, чтобы кутнуть напоследок в «Буффе». Но у Анастасова были другие планы. В этот же день он явился к преподавателю Морской академии Алексею Николаевичу Крылову и показал ему свой проект нового корабля-торпедоносца.

— Идея хороша, но только идея, — сказал Крылов, ознакомившись с проектом. — Обратите внимание главным образом на двигатель. Подумайте, нельзя ли здесь применить электричество. За границей оно теперь двигает уже целые поезда.

Молодой инженер-механик взялся за работу с явной энергией. О проектах Анастасова было доложено великому князю Алексею. «Семь пудов августейшего мяса» соизволил сказать, что приятно, когда молодые люди занимаются полезными делами, но вряд ли по их проектам можно построить корабль лучше, чем заграничные. Тогда Адмиралтейство решило: для приобретения необходимого опыта и в поощрение рачения в делах службы назначить Владимира Спиридоновича Анастасова младшим инженер-механиком на броненосец «Петропавловск», направляемый в Порт-Артур.

Телеграмму с дороги о своем приезде в Петербург Анастасов матери не послал.

Курьерский поезд пришел на Николаевский вокзал в восемь вечера.

Извозчик, взятый без торга, быстро помчал инженер-механика по Невскому и Екатерининскому каналу. Красавец проспект, весь залитый ярким светом электрических фонарей, казался после порт-артурских улиц величественным, а Екатерининский канал с газовыми фонарями, мягко горевшими зеленоватым огнем, — родным и уютным, как воспоминания ранней юности.

В новой квартире матери Анастасов еще не бывал. Сани остановились на углу Офицерской и Английского проспекта, у большого дома Общества дешевых квартир. Узковатая лестница со стенами, выкрашенными серой краской, тускло освещенная керосиновой лампочкой, запертой в стеклянный ящик, подвела егок квартире № 169.

На двери висела записка, написанная рукой матери:

Анастасов постучал.

— Кто там? — откликнулись из-за двери.

Инженер-механик ответил:

— Я… я… Володя.

Его впустила изумленно смотревшая на него незнакомая девочка лет четырнадцати, и сейчас же из комнаты послышался родной голос:

— Феклуша, кто пришел?

— Офицер к вам, — ответила девочка.

В дверях комнаты показалась сутулая женщина с морщинистым лицом, в пенсне, с карандашом в руках.

— Какой офицер? Зачем? — спросила она испуганно и поправила пенсне.

Анастасов рванулся к ней, стукнулся коленом о сундук, стоявший в тесной прихожей.

— Мама! Не узнала?

Он увидел, как мать качнулась от его возгласа, выпустила из рук пенсне, повисшее на коротком черном шнурке. Порывисто обняла его, прильнув к груди; радостно целовала в лоб, глаза, щеки.

— Господи, откуда ты взялся, сынок? Вот не думала, не гадала! Ну, раздевайся, входи. Феклуша, помоги барину пальто снять и поставь чайник.

Через несколько минут Анастасов сидел на знакомом с детства пестром диванчике. Мать суетилась, накрывала стол белой скатертью, гремела посудой, расставляла дорожные припасы сына, доставала свои. Владимир Спиридонович оглядывал комнату, видел на стенах, оклеенных белыми обоями, милые сердцу старые фотографии, потускневшие акварели под стеклом.

Выгибая спину и потягиваясь, к нему подошла кошка, посмотрела зелеными глазами, потом вспрыгнула на колени, повозилась, устраиваясь удобнее, и свернулась живым теплым клубком. Поглаживая ее, Анастасов сказал:

— Ну, рассказывай, мам, как ты живешь.

— Сейчас хорошо. Как начал ты присылать мне деньги, видишь, какими хоромами обзавелась? Две комнатки, почти центр. Восемнадцать рублей в месяц с дровами… По совету Крылова я недавно на арифмометре считать выучилась, редкую специальность приобрела, — похвасталась мать. — Теперь и он и Дмитрий Иванович Менделеев заваливают меня работой. Всяческих вычислений для формул у них ведь тьма-тьмущая, вот и зовут меня. Рублей шестьдесят от их учености в месяц набегает, а то и больше.

— А девочка кто?

— Феклуша?.. Дворника нашего родственница. Полы мыла в комнатах… Что это? Мурка к тебе на колени забралась? Почувствовала хозяина? Гони ее. Сейчас пить чай будем.

Мать разливала чай, угощала, расспрашивала и сама говорила, говорила без конца. На часах было уже половина третьего, когда она, спохватившись, что сын с дороги утомился, постелила ему постель.