Пробитая на «Цесаревиче» ночью боевая тревога особого волнения у Жукова не вызвала: звонят и звонят, должно быть, учение. Но когда он выбежал на палубу, освещенную лучами прожекторов, пересекавшимися по всем направлениям, и корпус броненосца содрогнулся от взрыва мины, ему почему-то вдруг снова вспомнилась гичка с японцем.

Прожекторы работали на всех судах эскадры. В призрачных их лучах по палубе «Цесаревича» бегал инженер-механик Федоров, торопливо отдавая резкие распоряжения. Его бледное, ставшее необычно строгим лицо мелькало то там, то здесь, и всюду слышался его надорванный, сбиваемый быстрым движением голос.

Федоров перехватил Жукова, когда тот приближался к группе матросов, толпившихся у двенадцатидюймовой башни. Инженер приказал Жукову пробраться в носовой коридор, задраить там, если окажутся открытыми, горловины и быстро выйти на палубу, так как единственный шанс на спасение корабля — немедленно затопить эту часть броненосца.

Жуков был человек толковый, он сразу схватил, что от него требуется.

«Что же? Если народу нужно, можно и пострадать», — решил он.

Откозырнув инженер-механику, он по дороге скрутил толстую цигарку, ничего не оставив в папиросной коробке с картинкой Кармен, под которой лежал последний запас махорки. Чтобы не потерять созданную ценность, он засунул ее за ухо. «Выкурю контрабандой за работой. Стенки коридора надежные — не прогорят».

Железное помещение коридора показалось ему похожим на склеп. Тускло мерцали электрические лампочки. При слабом их свете машинист с трудом рассмотрел скоб-трап и узкую горловину, которыми ему предстояло выбраться обратно. Соображая, как приступить к выполнению приказа, Жуков не сразу понял, что произошло, когда погасло электричество.

— Выключили зачем-то, балбесы, — решил он, закуривая цигарку, но не приступая к работе в надежде, что шалости электричества — пустяк и оно вот-вот зажжется опять.

Но свет медлил. Переждав несколько бесконечно долгих напрасных минут, Жуков в полной темноте стал ощупывать пальцами шершавые железные стенки броненосца. Он и не подозревал, как много на них заклепок то с круглыми, то с шестигранными головками.

Затем внимание Жукова привлек шум воды. Она появилась бурливыми потоками и сразу же стала заливать ноги до колен. Звуки воды были похожи сначала на лепет ручья, вливавшегося в речку у Колокны, родной его деревни, а потом на захлебывания лопнувшего водопровода. Жуков мог двигаться только вдоль стенки, шаря по ней руками, чтобы не сбиться с направления к незадраенным горловинам. Идти стало трудно. Напор воды усиливался. Жуков с трудом держался на ногах. В темноте он ничего не мог делать и начал беспокоиться. Инстинкт самосохранения заставил его повернуть назад, чтобы отыскать ранее подмеченный им скоб-трап, но он не находил его. Вода стала уже по горло. Собрав все силы, разгребая руками воду, он брел, придерживаясь стенки, отыскивая на ней спасительную лесенку скоб-трапа. Скоро он смертельно устал. Тело его застывало от холода. В ногах и на лице начались судороги.

— Вот так и помрешь здесь, — подумал вслух Жуков. Нечаянно сорвавшееся тревожное слово загасло в журчании воды, и человек вдруг почувствовал себя обреченным. Невыразимых усилий стоило не закричать от тоски и ужаса. Беззвучно шевеля губами, он то и дело повторял:

— Никола-угодник, где же скоб-трап? — Но чрезмерного напряжения нервов хватило ненадолго, и тогда Афиноген закричал пронзительно и громко: — Братва!.. Выручай!..

Это был крик о помощи, чтобы сверху открыли люки. Прокричав раза два, машинист подождал немного. Ответа не было. Вода словно подмыла его ноги. Он уже не стоял, а плыл, работая руками и барахтаясь в воде. Намокшая одежда тянула книзу. Жуков, с трудом загребая одной рукой, другой бил по воде, поддерживая равновесие. Попытался, но не смог сбросить сапоги, ставшие вдруг стопудовыми. Онемевшие руки гребли и гребли, но порой уже отказывались служить. Тогда Жуков с внезапно вернувшимся хладнокровием поплыл к месту, где, по его расчетам, должен был находиться скоб-трап.

Невероятная усталость тягуче сковывала мускулы, гасила мысли. Жуков изнемогал.

Тогда он, полный злого презрения к надвинувшейся гибели, перестал грести. Ледяная вода коснулась губ…

Незаметно, бесцельно ушла жизнь Афиногена Жукова, но под стремительным натиском напряженного общего труда вновь заработали все машины, опять появился свет. Хлопотливые матросские руки отклепали якорный канат. «Цесаревич» дал ход и, управляясь машинами, так как рулевые приводы не действовали, пошел в обход эскадры, к западу. Крен, дойдя до восемнадцати градусов, некоторое время застыл на них, а затем начал медленно уменьшаться.

Мария Ивановна Старк неоднократно говорила мужу, что Грамматчиков, командир крейсера первого ранга «Аскольд», далеко не аристократ по происхождению, но в нем есть благородство любимца муз. Она утверждала, что для Грамматчикова служба во флоте — случайное занятие, настоящее же его призвание — музыка.

В день своего ангела адмиральша была уверена, что протежируемый ею капитан блеснет перед гостями обычной для него виртуозностью. Но ожидания ее сбылись не вполне. Грамматчиков сыграл лишь вторую рапсодию Листа, порядочно уже всем надоевшую. В поведении командира «Аскольда» сквозила явная озабоченность, которую он плохо скрывал, несмотря на сдержанность светского человека, привыкшего управлять своим лицом.

Находясь у Марии Ивановны, Грамматчиков действительно чувствовал себя не в своей тарелке. Весь сегодняшний день казался ему насквозь фальшивым. Поспешная поголовная эвакуация из Порт-Артура японского населения представлялась преддверием серьезных событий. Он решил незаметно покинуть гостиную, не оставаясь на именинный пирог.

На Адмиральской пристани шлюпка, поджидавшая возвращения от Старков загулявших офицеров, была наготове. Грамматчиков прыгнул в нее.

— Быстрей!.. Получишь на чай! — крикнул он, шаря в карманах, где после картежной игры уже второй день звенели легко доставшиеся золотые монеты.

Лодочник поднял парус. Легкий ялик, плавно раскачиваясь по зыби, ходко пошел к «Аскольду».

На палубе «Аскольда» Грамматчиков нашел все в порядке. Вахтенный офицер был на месте, сигнальщики внимательно и настороженно оглядывали морские просторы. На флагманском броненосце пробило шесть склянок. Такой же гармоничный перезвон послышался и на других судах.

— Вот и конец вашей вахте, — произнес Грамматчиков, любезно обращаясь к вахтенному начальнику. — Как раз ко второй кадрили к ее высокопревосходительству поспеете. Так и быть, как только сменитесь с вахты, отпущу вас на берег ввиду сегодняшних исключительных обстоятельств. Только это строго между нами, — шутливо добавил он.

Слева внезапно раздался шум корабельных машин. Вынырнув из темноты, прямо к «Аскольду» на большой скорости мчалось несколько миноносцев.

Вахтенный начальник недоуменно взглянул на Грамматчикова.

— Что за катавасия! — озабоченно промолвил командир крейсера. — Ведь учение минной атаки сегодня отменили. Позвольте-ка мне на минутку бинокль…

Приближавшиеся к «Аскольду» четырехтрубные военные корабли с кожухом посредине показались ему русскими миноносцами обычного типа.

— Наши, — облегченно вздохнул Грамматчиков, возвращая бинокль. — Крайний правый две капли воды — наш «Стерегущий». Должно быть, адмирал Витгефт решил проверить знания строевой службы, воспользовавшись тем, что сейчас на кораблях одни молодые офицеры. Действуйте, как полагается при отражении минных атак, а я посмотрю, что вы за человек в кулаке, как любил говаривать вечной памяти Тарас Бульба.

Лейтенант подтянулся, приложил руку к козырьку. Его привыкшие к темноте глаза уже без бинокля различали эволюции миноносцев, подходивших к эскадре все ближе и ближе.

— Спросить у миноносцев позывные! — скомандовал он.

— Есть спросить у миноносцев позывные, — откликнулся сигнальщик. И сейчас же послышался его испуганный голос: — Мина с левого борта!