— Три. И в зону больше не хочу.

— Молодец. На работу-то устраиваться не хочешь?

Краюшкин иронично хмыкнул.

— А кто меня куда возьмет? Только на морду глянут и от ворот поворот дают. Да я и рыбалкой больше заработаю.

Мазуров знал, что рыбу Сашка брал только запрещенными методами: сетями, острогой, но браконьерство было меньшим злом, чем прежние «заслуги» Краюшкина. Тогда он приступил к главным расспросам.

— Слушай, Краюшкин, это ведь ты в мае Воле ведро карасей от Касатика приносил?

Сашка как-то сразу насторожился.

— Кто сказал?

— Кто надо сказал. Так приносил или нет?

— Ну.

— Где ты его видел?

— Кого, Касатика?

— Ну не папу же Римского! Так где он тебе этих карасей всучил?

— На Россоши.

— Ого, далеко!

Это место в кривовских лугах было едва ли не самым дальним от города, и абсолютно непроходимым в случае дождей. А Краюшкин начал вспоминать.

— Я первый раз Коляна с Касатиком нашел на Юле. Они там больше бухали, чем рыбу ловили. Потом, дня через два, на Линьковке их уже видел. Водка у них кончилась, они на удочки карася там ловили. А потом уже на Россоши их нашел. Там они сетку ставили. Вот там они меня этим ведром красноперых и нагрузили.

— А ты на чем в луга катаешься?

— Да вон, — Краюшкин кивнул в сторону. — На мопеде.

— И что, ведро карасей на нем увез?

Рыбак ухмыльнулся.

— Да хрен ли мне! Я и мешок рыбы увозил на нем.

— А Касатик с Коляном на чем были?

— На мотоцикле. Ижак у них, «Планета» с люлькой.

— «Планета»?

— Да, красный с синей люлькой. Это Коляна, отцовский еще. Рухлядь старая, но зато с оленем на крыле.

Мазуров его не понял.

— На каком крыле, что за олень?

— Ну, оленем со старой «Волги».

— А, вот оно что. Это какого числа было?

— Да хрен его знает! У меня календаря нет, часов тоже.

— Ну, скажи хоть, сколько времени назад, примерно? Две недели назад, три?

— Да, поболее уже!

— А потом, потом ты их там видел?

— На Россоши?

— Ну да.

— А я там больше не был.

— Почему?

— Так я ездил проверить, как там, щука в разлив зашла или нет. Побросал спиннинг, ни хрена не поймал. Так, два "карандаша", — он пальцами показал размер щурят. — Что мне там больше делать? Ради плотвы в такую даль переться? Она стоит-то копейки. Осенью вернусь, к октябрю щука подрастет.

— Парни что говорили?

— Не понял?

— Что не понял? Куда они потом собирались? Домой или еще куда?

Краюшкин задумался, вспоминая.

— Кажись, домой уже хотели собираться… А, нет, вспомнил! На Гнилое они хотели еще съездить. Колян грибов там хотел набрать. Он всегда грибы очень уважал.

Мазуров сразу заинтересовался.

— А на Гнилом, разве грибов много?

— Конечно. Там же низина, влажно всегда. Белые там завсегда есть. Дождей месяц может не быть, нигде грибов нету, а там есть.

— Эх, не знал я! Мы на днях как раз мимо Гнилого проезжали. Грибы я люблю. Ну, ладно. Сейчас запишем все это, распишешься.

До Краюшкина дошло истинное положение вещей.

— Так это ты, что, Иван Михайлович, меня, выходит, допрашивал?!

— А ты что думал? О грибах просил лекцию рассказать? Пропали Касатик и Колян. Месяц как нету их уже.

— И что, заяву кто-то притащил?

— А как же.

— И кто?

Почему он это сказал, Мазуров и сам потом не мог объяснить.

— Жена Касатика заявила.

Краюшкин ехидно хмыкнул своим щербатым ртом.

— А, соскучилась, сучка. Палку некому бросить.

Мазуров огорчился.

— Сволочь, ты, все-таки, Краюшкин. Если тебе жена рога наставляла, то и все остальные должны быть такими же? Ты в первый раз из-за нее сел?

Краюшкин кивнул головой и ударился в воспоминания.

— Я ее, суку, прямо в постели с тем козлом застал. Он то ушел, а вот она нет. С одного удара ее положил, точно в сердце финкой кольнул!

— А зачем двоих других жен избивал до полусмерти? — Настаивал Мазуров. — У них то на стороне ничего не было?

Краюшкин усмехнулся.

— А это для профилактики. Чтобы даже не думали гульнуть налево. Баба, если ее не бить, она всегда хочет на стороне трахнуться.

Мазуров сплюнул в сторону и махнул рукой.

— И как тебя только земля может носить, Краюшкин? Ты его опасайся, тетя Валя.

— А мне че, я не баба его. Я ему сама при случае рога сковородкой обломаю.

— Ну, бывайете, веселая компания!

Глава 4

С утра в третье отделение милиции забрел журналист местной газеты, "Кривовский Вестник" Антон Рябцев. Было время, когда он раздражал Колодникова своими затемненными очками, но потом опер к этому привык, тем более что журналюга частенько оказывался полезным для их работы. У журналистов и оперативников вообще много общего. Они случайно или по наводке, получают много лишней информации, которая может вылезти совершенно неожиданной стороной.

— Привет, орлы! — Поздоровался журналист.

— Привет, Антоша.

— Что нового? Трупы есть?

— Да, без этого не обошлось. Бабу этой ночью зарезали.

Рябцев оживился. Невысокий, полный, с плохо растущей бородкой он словно вспотел от возбуждения.

— За что?

— Бытовуха. Пили долго и упорно, поссорились, один ударил собственную тетку ножом в шею, попал в сонную артерию. Минут за пять у той вся кровь и вылилась.

Красочный рассказ Колодникова с залитой алой кровью кухней и ножом на столе явно понравился Антону.

— А за что ее конкретно пырнули? О чем спор был?

Колодников в очередной раз затянулся сигаретой.

— Ты не поверишь, но из-за плотской любви.

— Это как?

— Да вот так. Эта самая Анна Васильева всю жизнь любила свою двоюродную сестру, хозяйку квартиры. Да-да, именно так любила. А что ты думаешь, у нас в стране только татушки лесбос изображают? У нас в Кривове тоже это случается. Всю жизнь она ее любила, всю жизнь домогалась, и что-то там у них в конце концов было. Особенно после того, как мужа у Ольги убили.

— А за что убили?

— Да непонятно. Просто была ссора в баре. Я в Чечне был, толком не знаю в чем суть. Что плохо, Косарев говорил, что парня, который убил Никифорова, потом оправдали.

Рябцев оживился.

— Слушай, так я помню этот случай! Там судья что-то схимичила.

— Да, Вольцева. Они с матерью того парня были подругами, еще со школы. Ну, вот они на пару с адвокатом схимичили, переквалифицировали статью в самооборону и оправдали молодчика.

— Да-да, точно! Народ тогда долго возмущался.

— Да и мы тоже. Косарев вон до сих пор понять не может, как это все могли так повернуть, и совести на это хватило. Сыновья ему потом предьяву даже заявили.

— Вот оно что. А с чего же они тогда тетку то замочили?

— Да вот с этого и замочили. Не любили они ее, а тут еще старший сыночек Ольге бланш поставил.

— Слушай, так это она, что ли, сидит в обезьяннике? — Догадался Антон.

— Она. Говорить не хочет, кто лучшую подругу резанул.

— А вторая кто там?

— Да, это соседка Ольги, Ленка. Еле нашли сучку, все притоны обошли. Девка молодая, но пьянь страшная. Она и сказала, что тетку Колька резанул.

Дверь в кабинет распахнулась, на пороге появился высокий, под два метра, широкоплечий парень с монументальной, как у советской статуи, головой. Это был оперуполномоченный Павел Зудов.

— Привет, Антон, — заявил он, за руку здороваясь с журналистом. Потом сообщил уже Колодникову. — Близнецов нашли.

— О, хорошо! Где?

— У дядьки их в Титовке. Забились в сарай, притихли, что те мышки при виде кошки.

— И где они? — Не понимал Андрей.

— Сейчас привезут. Я на своей «копейке» просто раньше приехал.

Вскоре в коридоре раздался шум голосов, топот ног. Настежь распахнулась дверь и в кабинет боком протиснулись два человека, скованные одними наручниками. Они были действительно очень похожи, братья Андрей и Игорь Никифоровы. Оба среднего роста, круглолицые, крепенькие, как два свежесрезанных грибка-боровка. Колодников встретил их радостно, буквально как своих родных братьев.