— Здравствуйте, Иван Михайлович.

— Привет, Юра. Опять опаздываешь?

— Да, автобусов долго не было.

— Юморист. Ты у нас в городе только на автобусах ездишь? А маршрутки не признаешь?

Посетительница оторвалась от бумаги, глянула на парня.

— Этот, что ли, Михалыч, твой новый опер?

— Да, Юра Астафьев.

— Наслышана. Хваткий парень. И симпатичный. Вот бабам то проблема будет.

Астафьев почувствовал себя очень неуютно под этим пристальным прицелом темных глаз. Воля тут же это отметила.

— О, он ещё даже стесняется. Да, зеленый, видно, у тебя еще оперок.

— Ничего, время придет — оперится, да еще как полетит, — отшутился Мазуров.

Воля снова начала что-то писать, потом отдала бумаги Мазурову.

— Вот, все, что ли, как надо?

Тот прочитал — кивнул головой.

— Да. Все нормально.

— Когда искать Сашку начнете?

— Сегодня. Сейчас.

— Хорошо, тебе верю, Иван Михайлович. Бывают менты. А бывают мусора. Вот ты мент — правильный мент. Бывайте вам счастливы.

Она поднялась, кивнула головой. Потом еще раз глянула на Астафьева.

— Ишь ты, а глаза то у тебя разные. Редкая штука. Большая забава для девок.

После этого она, неторопливо, как линкор из гавани, вышла из кабинета. Юрий не успел задать свой вопрос, как открылась дверь, и в кабинет ворвался майор Георгий Георгиевич Косарев, начальник уголовного розыска. Сорокапятилетний майор с лицом римского воина времен Цезаря, сейчас он выглядел удивленным до глубины души. Уже войдя в кабинет, он все продолжал оглядываться на коридор.

— Михалыч, говорят, что у тебя Воля была? — Спросил Косарев.

— Ну да. Не видел, что ли? Она вот только что, перед тобой вышла.

— Да видел, но я не верю глазам своим. Чтобы Воля сама, не под конвоем, пришла в милицию!? Когда такое было?

— А кто она такая, эта ваша Воля? — не выдержал, вмешался в разговор Астафьев.

Оба майора засмеялись и на два голоса начала просвещать молодого опера.

— Воля Александровна Касатонова, глава большого воровского клана.

— У ней мамка была знаменитая воровская маруха еще времен НЭПа Зоя Акимова.

— Да, и она родила Волю лет в пятьдесят.

— А, говорят, удочерила?

Мазуров отмахнулся.

— Да ладно, кто ей дал бы удочерить!? Ты чего? Она чуть не с царских времен в воровской жизни.

— Умерла она лет десять назад?

— Больше уже! Пятнадцать.

— А, ну да. И то хорошо пожила, лет восемьдесят.

— Больше! Чуть ли не девяносто.

— И кто эта Воля? Это, вообще, что — кличка? — не выдержал и прервал своих старших коллег Юрий.

— Зачем кличка? Это ее имя — Воля, отчество — Александровна. А так она многодетная мать.

— Ага, таких детей стрелять надо в роддоме, сразу, после родов, — зло скривился Косарев.

— Семеро детей, пятеро сыновей, и две дочери.

— И все как один по очереди топчут зону.

— У них на семью судимостей пятьдесят, если не больше.

— Сама Воля сидела раза три.

— Два.

— Три!

— Два! Я ее личное дело смотрел.

— А, ну ладно, два так два. Правда, все по молодости.

— Да, и каждый раз попадала под амнистию. Все время беременна была.

Эти «трудовые» показатели поразили молодого опера.

— Однако, та еще биография!

— А что она у тебя-то делала? — нетерпеливо бил копытом Косарев.

— Сашка ее пропал, — пояснил Мазуров.

— Да ты что!? Касатик пропал? Когда?

— С месяц назад. Уехал в луга с Николаем Савельевым, кличка Колян. И все. Ни того, ни другого больше никто не видел.

Тут Косарев озадачился.

— Сашка разве свое уже отсидел?

— Да, в чистую, от звонка до звонка.

— Смотри ты, как время идет.

— Это ты его брал в последний раз? — спросил Мазуров.

— Я. Забавно тогда было.

Мазуров усмехнулся.

— Это ты сейчас говоришь. А тогда вроде бы, и не улыбался даже.

— А что там было то? — изнывал от нетерпения Юрий.

Косарев несколько натужно рассмеялся.

— Да, надо было подругу жены, Веру, с любимой собакой отвезти к ветврачу. Едем мы по Соцгороду, смотрю, по тротуару идет Сашок, один, как перст. Я и говорю Вере: "Вот, один из моих постоянных клиентов". А она и заявляет: "А что у него под полой? Он там что-то прячет". Я торможу Уазик, подхожу к Сашке. А тот от меня бежать. Я за ним. Главное, у меня с собой оружия то нет. Все равно, кричу: "Сашка — стой!". Забежали в гаражи, а там вообще никого нет! Ну, день, гаражи все закрыты, там эта улица гаражная метров триста! Мы одни, лицом к лицу. Тут Касатик останавливается, выхватывает из-под куртки обрез и направляет его на меня. А у меня из оружия только кукиш в кармане. Сначала то я очканул, ну, думаю, все — отпрыгался, майор милиции. А потом ему говорю: "Сашка, ты что делаешь, брось оружие! Кому говорю". Бросил бы он свой обрез, или на курки нажал, не знаю, но тут Уазик наш подъехал. Там, правда, только водитель был и Верка со своей болонкой. Ну, Касатик все равно стволы вверх поднял и лапы тоже. Нехотя так. Потом уж я начал думать — положил бы он нас тогда с водителем с двух выстрелов, а Верке бы и приклада хватило. Но — подфартило нам тогда. Поднял он лапы.

— Сколько он получил тогда? — спросил Мазуров.

— Ствол чистый был так что полтора года. И то скорее за то, что он стащил его из дома бывшнего прокурора города Матвеева.

— Касатик у нас борзый, — согласился Мазуров. — Оружие всегда любил с собой таскать.

— Это кличка у него такая — Касатик? — Спросил Юрий.

— Да от фамилии. Причем наследственная.

— У Воли мужиков было штук пять, но она фамилию не меняла. Как была в первом браке с Касатиком, так и осталась Касатоновой. Тоже известный был в наших местах налетчик…

Этот поток воспоминаний прервал телефонный звонок.

— Да, Мазуров слушает.

— Иван Михалыч, Косарев у тебя? — спросил голос дежурного.

— Да, а что?

— У нас труп.

— Где?

— Железнодорожная шестьдесят восемь, квартира сорок. Колодников уже выехал, если хочет, то пусть берет Сычева и едет туда.

— Ладно, передам.

Мазуров быстро записал данные на листок, и подал его Косареву.

— На, вот беги, Георгиевич. Свежий труп там тебя ожидает.

Майор скривился.

— Вечно, от тебя, Михалыч, одни хреновые вести. Вот ни разу не сказал, что господин майор, вас по телефону вызывает красивая женщина, она уже вся изнемогает в предвкушении моего появления.

— Ага, а Нинка ждет, чтобы обломать о тебя последнюю скалку.

Косарев многозначительно покрутил пальцем перед глазами разыскника.

— Не надо! Это об тебя скалки Елена обламывает, а моя держит меня в строгом ошейнике, но на длинном поводке. Так, куда мне ехать? Железнодорожная шестьдесят восемь, этот «Гроб», гадюшник, квартира сорок. Что-то мне адрес этот знакомый.

— О, так мне тоже в этот дом надо! — Оживился Астафьев. — Там в пятнадцатой квартире свидетельница по Михеевой должна жить.

Мазуров так же заинтересовался.

— По Михеевой? Давай, езжай! Там все сроки уже истекли, продлевать надо. Не дай боже прокуратура чухнется, нам же вставят по первое число. Иди.

— Поехали, подвезу, студент! — Согласился Косарев.

Когда мимо Воли, дожидавшейся вызванного такси, с характерным воем промчалась милицейская машина, она немного вздрогнула и поморщилась. Для того, чтобы отвлечься, Воля не стала доставать очередную папиросу, а кинула в рот конфету, мятный леденец. И в памяти почему-то вспыли уже очень далекие, послевоенные года.

Акимовна ногой пододвинула ящик, усадила на него дочь, поправила темную козью шаль.

— Сиди тут, никуда не уходи, — велела она, сунула в рот дочери мятный леденец, положила перед Волей небольшую, засаленную тюбетейку, перевернула ее и скрылась в рыночной толпе. Народ, одетый бедно и однообразно, в стареньких пальто с широкими воротниками и огромными пуговицами, в вытертых шубках довоенной поры, а большей частью в шинелях, телогрейках и сапогах, хороводился вокруг девочки в поисках того, кто мог что-то купить, и того, кто мог что-то продать. Закутанная в шаль девчонка редко привлекала к себе внимание, но уж если привлекала, то надолго.