Граф Вулвергемптонский, пожелавший осмотреть поле проигранной битвы, остановился у одного из трупов. Это был молодой рыцарь. Он лежал лицом к небу; шлем был расколот надвое, вокруг головы расплылась лужа крови. Из одежды на трупе была только разодранная нижняя рубашка.
К графу молча подъехал Артур. Взглянув на мертвеца, он тоже узнал его и восхитился мужеством Оснея.
— Я не хотел в это верить, но Вальтер тоже мёртв, — пробормотал граф. — Мой единственный прямой наследник….
Он спешился и прикрыл тело племянника своим плащом.
— Простите меня за то, что не смог уберечь его тело от поругания, — пробормотал баннерет.
Граф удивлённо посмотрел на него:
— Так Вы были рядом?
— Да. Кто знает, если бы я подоспел раньше, он мог остаться в живых.
— Вы видели, кто убил его? Кто, кто это сделал?! — Глаза Оснея горели.
— Не знаю, говорят, это «чёрный рыцарь». Кое-кто даже утверждает, будто Ваш племянник узнал его и они о чём-то разговаривали.
— В нашей семье многие гибли из-за безрассудной храбрости и неуместной гордости. — Граф непроизвольно стиснул кулаки, чтобы удержать навернувшуюся на глаза слезу. — Я уверен, что именно она сгубила Вальтера. Так его убил «чёрный рыцарь»? Кто это? Его имя, баннерет!
— Сожалею, я его не знаю. Но я почти уверен, что это предатель.
— С чего Вы это взяли?
— Ваш племянник не стал бы о чём-то спорить с обыкновенным валлийцем или даже с переметнувшимся на их сторону бароном, а просто убил бы его. Не беспокойтесь, граф, убийца себя выдаст. Поверьте, он не избегнет возмездия земного и суда Господня!
— Племянник? — с сочувствием спросил подъехавший к ним Норинстан. Ему действительно было жаль этого несмышлёныша.
— Как, как это могло произойти, граф? — обернувшись, с укором спросил Сомерсет. — Вы же говорили, что кимры…
— Для меня это такая же неожиданность, как и для Вас. Меня заверяли… Нас обманули, граф, вернее, не нас, а меня. Этот мерзавец так хорошо врал, так божился, что, чёрт побери, я не мог ему не поверить!
— Где он? — прохрипел Осней. — Я лично хочу покончить с этой мразью.
— Валяется в яме, в себя приходит. Хлипкий оказался, щипцов не выдержал. Я было сразу хотел повесить его, но потом подумал, что он заслуживает куда более жестокого наказания. Скольких мы потеряли по его вине!
— Передайте его моим людям и скажите, чтобы приготовили инструменты для пыток: я хочу знать, кто автор этой хитроумной ловушки. Пусть Ваш племянник…
— Монтегю на небесах, упокой Господь его душу! — вздохнул Роланд. — Это чёртова стрела вошла ему прямо в горло. Я был прав, не стоило брать его с собой, но Вам ли не знать, насколько настырны бывают мальчишки!
— Сочувствую. А Ваш брат?
— Дэсмонд? Слава Создателю, я ещё доживу до того дня, когда его посвятят в рыцари! Он ранен, но ничего серьёзного.
— Караулы выставлены?
— Этим занимается Фортель. Извините, граф, мне нужно подготовить всё к похоронам.
— Скажите, чтобы позаботились и о моём Вальтере! — крикнул ему вдогонку Сомерсет.
Не оборачиваясь, Норинстан кивнул. Он сам не понимал, как это всё могло произойти, почему была проиграна заведомо выигрышная шахматная партия.
Монтегю лежал на плаще, вымытый, переодетый, как и положено с оружием в руках. Совсем ещё мальчик — тёмненький, с непокорными вихрами, худощавый, нескладный. На щеке и на лбу — две не успевших зажить царапины.
Роланд опустился перед ним на колени и долго молча смотрел на решительно, не по-детски, сжатые губы племянника. Он с честью принял смерть, он не бежал, не посрамил имени своего отца. Поправив выбившийся из-под кольчуги ворот рубашки, граф перекрестил его.
— Мои соболезнования, — услышал он за своей спиной голос баннерета Леменора.
Граф рассеянно кивнул и поднялся на ноги. Обернувшись, он ещё раз взглянул на Монтегю. Да, много бы он дал, чтобы эта проклятая стрела не достигла цели!
— Право, не знаю, правильно ли я поступила, отослав сына к брату! — вздохнула Эмма. — Сейчас там неспокойно, и я боюсь… Ах, отец Бертран, до нас доходят такие ужасные слухи!
— Не всем слухам следует верить, — резонно заметил священник.
— Но Вы-то знаете, как там? Скажите мне, умоляю!
— Увы, я знаю не больше Вашего! От брата уже год нет никаких вестей.
Эмма в волнении заломила пальцы и отложила в сторону шитьё.
— Джоан, девочка моя, принеси мне воды! — попросила она.
— Вам нехорошо? — встревожился Бертран.
— Нет, что Вы! — улыбнулась Эмма. — Вам ли не знать, что женщина — существо слабое. Просто столько волнений… Честно Вам признаюсь, я так боюсь, что эти валлийцы нагрянут сюда! Я ведь однажды видела, как это бывает… Я-то что, я женщина конченная, я своё отжила, но дети и Мэрилин… Свёкор собирался обручить её, но эта война… Помоги им всем, Господи!
Она медленными глотками осушила кружку с водой и поменяла свечу в подсвечнике. Свечи были плохими и ужасно коптили, но Форрестеры экономили и на них, так что огромная полупустая комната чётко делилась на две части: серый влажный сумрак и яркое пятно света у поперечной стены.
Сняв с шеи крестик, Эмма поцеловала его и, опустившись на колени, начала молиться. К её шёпоту присоединился тихий голос священника. Он подошёл и опустился на колени рядом с ней.
— Почему Вы считаете, что Ваша жизнь кончена? — когда они кончили молиться, тихо спросил Бертран. — Вы ещё можете выйти замуж.
— За кого? — грустно усмехнулась Эмма. — Я немолода, у меня дети и нет денег. Ни один человек, будь он в здравом уме, не женится на мне.
— Наоборот, я почёл бы этот поступок советом голоса разума. Жениться на добродетельной красивой женщине…
— Красота, красота… Это всё тлен, паутина, сбивающая с истинного пути! Ах, святой отец, если бы я могла, то ушла в монастырь!
— Ни в коем случае! — невольно вырвалось у Бертрана. Он хотел зажать рот рукой, но вовремя понял, что этим подпишет себе смертный приговор. — Вы заботливая мать, добрая христианка; без Вас я буду, как без рук. Кто же будет помогать мне в деревне?
— Да я не за себя боюсь, — вздохнула женщина. — Я боюсь, что эта красота погубит не меня, а человека, который ей плениться.
— С Вашей добродетелью Вам нечего опасаться.
— Но люди, святой отец, люди! Не все они, к сожалению, могут противостоять дьяволу.
Почувствовав, что разговор переходит в опасную для него область, священник поспешил откланяться. Эмма попрощалась с ним, как обычно, но это не успокоило его совесть. Бертран был близок к тому, чтобы наложить на себя епитимью, когда столкнулся у лестницы с Мэрилин. Поглощённый своими тяжёлыми мыслями, священник не заметил её и нечаянно сбил с ног.
— Как Вы неосторожны, святой отец! — ойкнула девушка, потирая ушибленную лодыжку. Сухие травы, которые она несла в руках, рассыпались по полу. Пристыженный Бертран кинулся их собирать. Будто случайно рука Мэрилин на миг коснулась его руки, а потом отпрянула.
— Благодарю! — улыбнулась девушка, когда на полу не осталось ни одной травинки. — Но, может, святой отец, Вы поможете мне встать? Боюсь, я не смогу встать сама: я ушибла ногу.
— Где же?
— Вот здесь, — показала Мэрилин, слегка приподняв юбки так, чтобы он увидел полоску её чулка. Вопреки её ожиданиям, на Бертрана это не произвело ожидаемого впечатления. Он просто помог ей встать и ещё раз извинился за свою неосторожность.
— Погодите! — Мэрилин предприняла последнюю попытку удержать его. — Помните, я обещала Вам отдать что-нибудь бедным? У меня тут есть несколько вещей… Вы не посмотрите, подойдут ли они Вам?
Священник покорно поднялся вслед за ней в личные покои хозяев — ту часть замка, где он ещё не был. Мэрилин привела его в свою спальню, где приторно пахло вереском и фиалками. Фиалки были повсюду, даже за распятие был заткнут засушенный цветок.
Встав на колени с тем расчётом, чтобы священник мог оценить все прелести её фигуры, Мэрилин отомкнула сундук и вытащила оттуда ворох старой, поеденной молью одежды.