Жесткий камень больно врезался в колени, и Томас переменил позу, пересев с колен на пятки. Отец Ансельм так глубоко ушел в молитву, что не заметил. Томаса восхитила способность этого человека до такой степени сосредотачиваться. Когда он сам впервые прибыл в Тиндал, он вообще не мог молиться. Даже сейчас он не мог обратиться к Богу со смиренной речью, как подобает доброму слуге перед лицом господина. Вместо того он всякий раз начинал говорить с Богом, словно тот был его хорошим приятелем, к которому испытываешь уважение, и рассказывал ему о своем дне, о своих сомнениях и трудностях. И ни разу небо Восточной Англии не потряс огненный столп, дабы испепелить его тело и низвергнуть в ад его душу. Если подобное отношение к Господу тоже ересь, то Бог проявляет к нему попустительство, думал Томас. Но он не мог не чувствовать некоторой зависти при виде искренней веры мужчин, подобных Ансельму.

Или женщин, вроде той, которую он только что заметил в темноте на некотором расстоянии от себя. Он протер глаза и присмотрелся внимательнее. Или это две фигуры в темноте: одна — неотличимая копия другой? Он поморгал, и ему показалось, что одна из фигур начала бледнеть. Томас решил, что это усталые глаза шутят с ним шутки.

Та из фигур, которую он видел довольно отчетливо, была тонкой. Длина одежд, достаточная, чтобы полностью закрывать ноги, наводила на мысль о женском платье. Это могла быть только женщина. Возможно, леди Исабель или, что более вероятно, леди Юлиана. Первая, как ему показалось, питала пристрастие, скорее, к радостям, которые можно вкусить здесь и сейчас, о второй же, напротив, можно было сказать, что ее, скорее, влекут восторги потусторонней жизни. Томас покачал головой. Невеста Роберта и вправду была мрачная особа.

В том, что это не могут быть ни сестра Анна, ни его настоятельница, Томас не сомневался. Первая была для этого слишком высокой, другая — слишком маленькой. Кроме того, он был уверен, что одна из них или они обе сейчас возле Ричарда. Хотя мальчик пошел на поправку, днем обе женщины говорили ему, что воздух в замке промозглый, и они нынешней ночью на всякий случай посидят у его постели.

Этот мальчик! При мысли о Ричарде на душе у Томаса потеплело. Иметь семью и законных детей для Томаса всегда было несбыточной мечтой. Незаконнорожденный сын, пускай и графа, ребенком он имел уютный дом, но никаких надежд на титул. А поскольку он был у отца не единственным сыном, рожденным вне брака, — то и на земли. Если бы он попросил, отец мог бы дать ему оружие и хорошего коня, но жизнь наемника или безземельного рыцаря, грабящего и участвующего в поединках ради куска хлеба, никогда не привлекала его. Было время, он сомневался в мудрости отца, но теперь уже сам понял: только место клирика в одном из мелких орденов обеспечит ему надежное будущее.

Как большинство других монахов, прежде чем посвятить себя Богу, Томас пользовался благосклонностью многих женщин. Однако стать отцом ему никогда не хотелось, особенно отцом внебрачного ребенка. Не имея семьи, которой он мог бы поручить заботу о таком потомстве, он всячески избегал смешивать свое семя с женским. До сих пор, хотя Томасу не всегда удавалось сохранить голову достаточно ясной, чтобы вовремя отстраниться, никто и никогда не говорил ему, что у него могут быть дети.

Несмотря на все это, стоило ему лишь один-единственный раз взглянуть на больного сынишку старшего брата настоятельницы, как он тотчас полюбил его, словно это был его собственный отпрыск. Сам не понимая почему, он, тем не менее, точно знал, что любит мальчика, как сына. Подумав, как заблестят у мальчонки глаза, когда он получит лошадку, Томас ощутил прилив сил.

«Завтра я найду где-нибудь обрезки кожи, ткань и лоскуты и закончу голову», подумал он. С игрушкой следовало поторопиться, иначе Ричард может заупрямиться и отказаться пить горькое лекарство. Его можно понять. Томас сам терпеть не мог пить всякую мерзость.

— Бог милостив!

Эти слова заставили Томаса вздрогнуть, и он поспешил снова встать на колени.

— Вы улыбаетесь, — произнес святой отец, мгновенно отравляя воздух смрадом изо рта. — Господь, видно, услышал вашу молитву и даровал вам мир.

— Да, отче, даровал. И мы можем сейчас спокойно вернуться в свои постели.

Хотя Томас и сомневался, что надолго сомкнет усталые веки, но зато у него появилась надежда, что сосед забудется крепким сном, который от него самого бежал, и немного погодя удастся выскользнуть потихоньку из их общей спальни.

Ансельм с легкостью юноши поднялся с колен. Томасу понадобилось несколько больше времени. Его ноги онемели. Растирая икры и голени, чтобы вернуть им чувствительность, он бросил взгляд в сторону призрачной женщины, которую только что видел. Ее больше не было. То ли она, услышав голос отца Ансельма, отодвинулась подальше в темноту, то ли вовсе вышла из часовни. Он тряхнул головой. Наверное, он точно так же выдумал ее, как перед тем выдумал ее двойника. Томас кивнул терпеливо ждавшему его святому отцу, и оба в молчании покинули часовню.

Воздух обдал холодом, но на этот раз в нем летали снежинки. Как и по дороге в часовню, Ансельм всю дорогу молчал, но Томас готов был поклясться, что разглядел на его губах улыбку. На мгновение он прикрыл глаза. От усталости они невыносимо болели. Когда они с Ансельмом доберутся до комнаты, скоро уже будет пора подниматься для всенощной — что-что, а ее святой отец не пропустит, можно не сомневаться. Неужели так никогда и не вкусить теперь долгожданного сна?

Только они начали карабкаться по невозможно крутой лестнице к жилым комнатам, располагавшимся над большим залом, как снизу, со двора, до них донеслись сердитые голоса.

— Ты кровожадный, лживый мошенник!

— Придурок! Ты что, так долго торчал головой в коровьем дерьме, что твои мозги совсем заржавели?

Томас жестом велел святому отцу не двигаться и бесшумно скользнул к узкому окну. Пытаясь что-нибудь там увидеть, он устремил взгляд в темноту. Прямо под собой он заметил движущиеся тени, но больше ничего было не разглядеть даже на светлом фоне присыпанной снежком замерзшей грязи. По-видимому, там, внизу, находились двое мужчин — по крайней мере, если судить по голосам. Двое, никак не больше.

В следующее мгновение отец Ансельм уже стоял рядом с Томасом, отчаянно дергая его за рукав.

— Мы должны остановить их, брат, — сказал он, — а то они, чего доброго, поубивают друг дружку!

— Тсс! — зашипел на него Томас, но было слишком поздно.

— Черт возьми! Тут поблизости кто-то есть! — воскликнул голос.

— Тогда этот час ты проживешь, за большее я не ручаюсь, — отозвался другой. Обе тени тотчас растворились в окружающей тьме.

— Мы должны обо всем рассказать милорду барону! — продолжил Ансельм, на этот раз хватая Томаса за локоть с такой силой, что тому стало больно.

— И кто, мы скажем, это был? Святой отец, вы не узнали их голоса?

Ансельм стоял в нерешительности.

— Нет. Не могу сказать наверняка. Боюсь, когда мы услышали их, я был поглощен своими мыслями.

— Скорее всего, это два пьяных солдата, которые забудут о своих обидах раньше, чем завтра проснутся с больной головой. Барон и слушать не захочет о такой ерунде.

— Но слуга Божий обязан…

— Молиться, святой отец. Мы должны молиться за их души, чтобы при свете Божьего дня они сами поняли свое безумие.

— Вы хорошо сказали, брат.

Томас понадеялся, что так оно и есть. Сам он был вполне уверен, что узнал голоса Роберта и Генри, донесшиеся до него из темноты.