– А-а-ва-ва, – в ужасе выпучил глаза тот, не в силах ничего произнести, но всем лицом изображая раскаяние за свой опрометчивый поступок.

Егор чуть сильнее сжал пальцы, ощущая бешенное желание исполнить свое обещание, но вместо этого сильно ударил два раза коленом сбоку по бедру противника и сразу же отпустил его. Прыщавый, хватая ртом воздух, тут же свалился на пол и тихонько завыл, обхватив обеими руками ушибленную ногу.

– Ниче страшного, – усмехнулся Егор, поймав испуганный взгляд съежившегося в своем углу наркоши, который все это время сидел тихо, как мышь при виде двух дерущихся котов, один из которых должен был ее сожрать. – Похромает денек-другой, зато впредь умнее будет…

Остаток вечера и вся ночь в камере прошли без происшествий. Задержанные почти не общались друг с другом, ограничиваясь минимумом ничего незначащих фраз. Прыщавый время от времени бросал на Егора злобные взгляды, но, наученный горьким опытом, этим и ограничивался. Утром, когда веселый разговорчивый здоровяк милиционер выводил их всех по очереди во двор по нужде, Егор с усмешкой заметил, что прыщавый сильно хромает, припадая на ушибленную ногу.

– Вот видишь, как таких бакланов воспитывать надо, – улыбнулся он, посмотрев на ожившего после посещения отхожего места наркошу, – и не покалечил, и память о себе оставил.

– Спасибо тебе, братишка, – кивнул тот в ответ, – бог даст, сочтемся…

– Да ладно тебе, я ж не ради благодарности, – отмахнулся от него Егор.

Через несколько часов Егора вызвали на допрос к следователю. Когда милиционер, приведший Егора, закрыв за собой дверь удалился, Владислав Георгиевич, стоявший у окна, доброжелательно спросил, кивнув на только что вскипевший чайник:

– Чаю хочешь?

– Не отказался бы.

– Так бери вон чашку и наливай, пакетики с чаем в коробке, сахар сам видишь, бери вон еще сушки из пакета…

– Спасибо.

– Как ночь прошла? Поспал хоть чуток?

– Ну, как вам сказать, спал сообразно обстоятельствам, – усмехнулся Егор, наливая кипяток в чашку.

– Ну да, тут у нас, конечно, не курорт, но честно тебе скажу, есть места и похуже. Дай бог, чтобы тебе там не пришлось побывать. Ты давай пока перекуси малек, а потом мы с тобой еще немного побеседуем и отправим тебя в ИВС, там ты и отоспишься в волю…

Через три дня Егор, вместе с пятеркой других арестантов, каждый из которых был заперт в отдельном тесном стальном боксике автозака, из Ленинского ИВС был отправлен во Владикавказкий следственный изолятор. Трехдневное пребывание в тройнике ИВС ничем особым Егору не запомнилось. Прав был следователь, отоспался он там вволю, так как кроме как спать и слушать незамысловатые байки соседей по хате, делать там было совершенно нечего. На допросы его больше не таскали, время в камере ИВС шло медленно, как черная тягучая резина, и определялось оно промежутками между приемами пищи, так как, по какой-то одному богу известной причине, еще с советских времен для сидельцев иметь часы в камере было строго запрещено.

На утро четвертого дня его вместе с вещами вывели из камеры во двор, и сквозь плотный строй угрюмых милиционеров и рвущимихся с поводков немецких овчарок, погнали в автозак – новенький «Газон» со стальным зарешеченным фургоном. Мощные, натасканные на людей служебные псы, роняя из оскаленных пастей на асфальт липкую слюну, хрипло и злобно лаяли, припадая на передние лапы и норовя уцепить за ноги пробегавших мимо арестантов своими огромными желтыми клыками. Около открытой дверцы в стальное чрево автозака Егор на мгновение поднял голову и встретился глазами со стоявшим у самой дверцы сержантом. Он сразу же узнал его, это был Марат Кабисов – одноклассник его младшей сестры и двоюродный племянник его инструктора по рукопашке Артура. Несколько лет назад Марат даже появлялся несколько раз у них на тренировках, но, не выдержав нагрузок, вскоре куда-то пропал. Он был младше Егора на три года и в свое время пошел в милицию, чтобы откосить от армии. Теперь судьба свела их в этом неприветливом месте и Марат, также узнавший Егора, тут же отвел глаза в сторону, не желая показать начальству, что знаком с этим арестантом.

– Ну чего ты тут встал мудила хренов, давай бля залазь внутрь быстро! – мощный толчок в спину заставил Егора поторопиться, и он, схватившись рукой за металлический поручень, ловко залез внутрь автозака и зашел в указанный ему металлический боксик. Стальная дверь боксика тут же закрылась, и Егор сел на холодное металлическое сидение, прислушиваясь к звукам в заполняющемся арестантами фургоне. Вскоре автозак, натужно взревев двигателем, тронулся через уже проснувшийся город в недалекий путь к СИЗО, который находился неподалеку от центра на проспекте Коста. Там через дорогу, прямо напротив следственного изолятора, находилась общепитовская забегаловка, в которой Егор с друзьями раньше частенько утолял голод горячими фыдчинами. Сейчас Егор, при воспоминании о вкусе истекающего соком горячего мясного пирога, непроизвольно сглотнул голодную слюну.

– Слышь, пацаны, с Владимировки есть тут кто, а? – перекрывая шум в фургоне, раздался сиплый прокуренный голос откуда-то сбоку.

– А ну бля, хайло свое поганое закрой, а не то я тебе сейчас быстро ребра посчитаю! – грозно рыкнул дюжий конвойный, оставшийся в фургоне, и для убедительности гулко стукнул кулаком по дверце боксика, из которого донесся голос.

– Все, все, начальник, не хипешуй ты так, я просто куревом хотел разжиться, – отозвался тот же голос.

– Бамбук кури. Не велика цаца, потерпишь, – успокаиваясь, буркнул конвойный:

– В камере еще так накуришься, что дым из ушей полезет.

Спустя двадцать минут тряской дороги, автозак, последовательно проехав через несколько ворот, оказался во внутреннем дворике СИЗО. Арестантов по очереди выгнали из фургона и завели внутрь угрюмого здания изолятора. После уже привычной процедуры обыска, Егора и остальных прибывших с ним парней заперли в тесной камере без удобств, расположенной на первом этаже.

– Ща, пацаны, нас отсюда всех на карантин кинут, а там, глядишь, через пару-тройку дней уже по хатам раскидают, – сидящий на корточках тощий скуластый парень лет двадцати пяти, одетый в синий спортивный костюм, в последний раз с наслаждением затянулся сигаретой и щедрым жестом передал ее сидевшему рядом толстяк:

– На, брателла, курни.

– Душевно, братуха, – посипел толстяк, и по голосу стало понятно, что это он в автозаке интересовался насчет закурить. Толстяк сделал пару длинных затяжек и протянул сгоревшую до половины сигарету стоящему рядом Егору, но тот отрицательно покачал головой

– Спасибо, не надо, я не курю.

– Дай мне, – к толстяку за сигаретой потянулся молодой смуглый парнишка в поношенных джинсах и зеленой мастерке.

До этого этот парнишка безуспешно пытался разговориться с угрюмо молчащим Егором, представившись ему Хасаном. Егор беседу поддерживал неохотно, и вскоре Хасан отстал от него.

В этот момент в коридоре раздались уверенные шаги двух массивных мужиков, потом послышался щелчок отпираемого замка, и через пару секунд лязгнули двери соседнего бокса. Почти сразу же за стеной послышался приглушенный толстым слоем бетона грубый мужской голос.

– Что, блядь, гусь лапчатый, зенки свои похабные выпучил, не ожидал меня здесь увидеть?

Все парни, находившиеся в камере вместе с Егором, притихли, с интересом прислушиваясь к тому, что происходит у соседей за стеной. Но ответа на вопрос, заданный неизвестным мужиком никто из них не услышал.

– Что ты там бормочешь, – из-за стены опять послышался тот же уверенный голос, полный дикой, едва сдерживаемой злобы. – Ты свои вонючие извинения себе в жопу затолкай. Когда ты мою сестру своими грязными лапами трогал, тогда ты о чем думал? Когда ты, гнида поганая, ее насиловал, ты не ведь извинялся. А сейчас ты что думаешь, я тебя бить сюда пришел? Нет, ошибаешься, я тебя сейчас просто огуляю по полной. Был ты пидаром не проткнутым, так я тебя сейчас проткну.