-- Ох... - говорит Ванина жена, не дрогнув от водки не единым мускулом. - Устала я с ними, девки... Ну какой это на фиг отдых?.. Только знаешь, что задницы вытираешь... всем троим... Чего?.. - она удивленно, словно первый раз видит, смотрит на Дашку, которая беспокойно зашевелилась. - Потеешь? Ну-ка под одеяло давай... и вылезать не моги. Кондер выключаем, девки. Не хватает ребенку воспаление легких подхватить... - она смотрит на бутылку. Я думаю, что она единым махом прикончит все, что осталось, но она отставляет ее в сторону и наклоняется над Дашкой. - Поспишь, ребенок? Спи... Главное, смотри - ничего не болит?..

Дашка послушно поворачивается на бок, опускает голубоватые веки, а я, вглядываясь ей в лицо, пытаюсь понять, лучше ей или хуже. Она такая бледная. Пока я мысленно прошу - сама не знаю у кого - чтобы Дашка скорее выздоровела, Ванина жена решительно поднимается.

-- Все на выход с вещами, - командует она. - Оставьте ребенка в покое, пусть поспит... Свет погасите, бра оставьте...

-- Я здесь полежу, - говорит измученная Светка и откидывается на кровать. Всех прочих Ванина жена безжалостно выгоняет в коридор.

-- Пошли, девки, - говорит она. - Надо будет, мамашка позовет. Пива выпьем, что ли... Сами примем, глядишь, ребенку полегчает. Да чего еще ждать от такого поганого места?.. Мы сюда больше ни ногой, вы как хотите.

Мы битый час сидим в баре с Ваниной женой и двумя ее подругами. Сдвигаем вместе два стола и поднимаем такой шум, что, по-моему, во всех концах отеля слышно только нас. Перекрываем даже детскую дискотеку с ее вечными "кря-кря-кря". У меня неспокойное настроение. Пить не тянет. Перед глазами все еще стоит фарфоровая Дашка и хотя, с одной стороны, напьешься - видение пропадет, но с другой стороны я опасаюсь - вдруг, не дай бог, мы сегодня еще понадобимся Светке, а тут все будут пьяны в дым, и толку никакого...

Наших новых приятельниц куда-то уносит под блеющий голос Таркана, а нас с Верой разыскивает недовольный, коричневоторсый кентавр Леша. Он конспиративно обнимает меня за талию - я бы не рисковала на его месте - а Вера подробно и воркующе объясняет, что мы были заняты Дашкой, а не оргией с местным населением. Леша не верит. Не знаю, зачем она утруждает себя подобными объяснениями. Объяснять будет мужу, а кто такой тут Леша, я вообще не понимаю. Он приятно пахнет - морской солью, одеколоном, молодым мужчиной и чуть-чуть бензином... Зажигалку заправлял, что ли?.. Потом Вера, крадучись по темным зарослям, увлекает Лешу в отель, а я остаюсь одна.

Одна на пляже, я слушаю буханье, сопровождающее развлекательную программу. Ветер с моря. Я чувствую себя усталой. Я здесь ни разу так не уставала. Даже после Андрея с Гариком. Какое-то внутреннее очень сильное напряжение отпускает меня, и я плачу. Плакать с моей искривленной носовой перегородкой это блажь непозволительная, но сил нет удержаться. Я плачу и тихо размазываю слезы и сопли по лицу. Никто не видит в темноте... Потом я так же внезапно успокаиваюсь. Мне радостно. Не пойму, отчего мне радостно. Потом, глядя на проблески маяка, я понимаю, что эгоистически, против воли, радуюсь Дашкиной болезни. Потому что, вспоминая, как меня трясло над чужой мне девочкой, я понимаю, что все-таки могла бы иметь детей. Я всегда была неприятно уверена - и мои родственники убеждены - что к своим детям я была бы равнодушна, как к дорогим племянникам, на чьи болезни мне в глубине души было наплевать. А ведь они болели... Болел и Лютик, и крохотный Митроша... Я чувствую себя свиньей, но радостное чувство остается. Мне даже не хочется в море - во-первых, прохладный ветер отбивает желание лезть в воду, а во-вторых я вспоминаю, что в суматохе не одела купальник, и теперь сижу в платье, под которым ничего, кроме кружевных трусов, а в таком виде в море не полезешь, хоть и в темноте... И вытираться нечем... Вздохнув, я смиряюсь с судьбой. Вдруг я понадоблюсь Светке, так не из моря же меня вылавливать...

Я перебираю пальцами гладкие камешки. Сегодня приедут Гарик с Андреем... Неизвестно только, когда - может, в час ночи... И может, на бровях... Что, если связаться с ними в Москве?.. Что это наши люди, понятно по этикеткам SVO, которые они поленились отлепить от сумочных ручек. Нет, пожалуй, не стоит... Это в другой жизни... И Антон не звонит... Я чувствую себя брошенной, но мне так торжествующе хорошо, что никто не нужен - ни Антон, ни Гарик с Андреем, ни Вера с Лешей, ни все побережье...

Лежа на топчане, смотрю в небо. И ведь в номер не зайдешь... Я, дура, не спросила, сколько времени они будут кувыркаться. Закоченеешь с ними совсем... С одной стороны, холодно и надо пойти куда-нибудь в тепло, в яркую и пеструю толпу за спиной, а с другой стороны, на душе такое торжество, что не хочется ни с кем делиться. В торжество подмешивается тревога за Дашку, но я почему-то уверена, что Дашка завтра выздоровеет. Не может не выздороветь. Такие, как Ванина жена, из мертвых воскрешают... Странная загогулина наверху... может, это Орион? Он вроде на этой широте... А медведицу видно?... Ну-ка где ковш?... Я приглядываюсь и так, и эдак, и обнаруживаю как минимум пять ковшей. Все небо в ковшах... Что-то у меня все ковшами... Интересно, видно южный крест?.. Ненавязчиво доходит, что до экватора далеко. Где у нас экватор?... В Кении, кажется... Какое высокое небо. Пожалуй, никогда и нигде я не видела такого высокого неба...

Привычно жужжит телефон. Я, не торопясь, снимаю трубку.

-- Какие новости в субтропиках? - спрашивает далекий Антон.

-- А, это ты, - говорю я меланхолично. - Не в курсе насчет новостей. И здесь не субтропики. Субтропики в Батуми.

-- А в Турции что ж? - спрашивает Антон.

-- Не знаю, - говорю я. - Кажется, средиземноморский климат.

-- Это не одно и то же? - говорит он.

-- Понятия не имею, - говорю я. - Я не географ. Я инженер.

-- Ты инженер? - переспрашивает он с изумлением. Интересно, что он думал первоначально? Что у меня синий диплом младшего дворника?

-- Была, - говорю я. - В мирной жизни.

-- Мосты строишь? - спрашивает он.

-- Самолеты, - говорю я. - Вон как раз полетел.

-- Твой? - спрашивает он.

-- Мои давно порезаны, сданы в металлолом и отправлены в Китай по бартеру на поддельные кроссовки "Адидас", - говорю я. - Разве какой-нибудь случайный уцелел. А впрочем, темно. Отсюда не видно.

-- А что тебе видно? - спрашивает он.

Я морщусь. Очень бацает музыка - мешает разговаривать.

-- Впереди море, - говорю я. - Сзади... - я оборачиваюсь назад. - Сзади всякая фигня.

-- Например, - говорит он. - Расскажи подробнее. Хочу представить, что тебя окружает.

-- Ну... - говорю я, заглядывая под околобарный тент. - Вон сидит команда немцев. Пьют что-то вроде коктейля "идиот"... Когда пятьдесят граммов коньяка экстра-экстра-экстра-олд-роял-голд-империал и двести кока-колы... Сдвинули столы и злыми глазами смотрят на русских туристов... Подходят к делу педантично... ни одного не пропускают... Вон две немки поблескивают ... Только немцы любят золото, как наши люди... Вон толстая девка клеит турецкого аниматора... ножку ему на коленку положила... Швейцарка, кажется... Ей лет пятнадцать... На черта он ей сдался, не знаю... Вон натюрморт: наша дама с кампари, крашеным акварелью... Близка к бессознательному состоянию... По пляжу на шпильках больше никто, кроме нас, не ходит... По идеалу тоскуем... Не понимаем, как можно, заплатив такие деньги, шлепать в тапках... А вон мужик с рыжей бородой и большущим пузом... Точно не наш... У нас за такую бороду бьют в каждой подворотне... Да и за пузо тоже... Вон дите ковыляет к бассейну... Впереди банку пинает... Национальность выяснится экспериментально... если с ревом упадет в воду вместе с банкой и окатит окружающих - значит, наш... Если в сантиметре от бассейна повернет обратно - значит, немец... Это на генетическом уровне... Нет, немец оказался... Вообще-то немцы здесь на редкость приличные, бомжей нету... Наверное, от того, что сюда не доехать автостопом... И родная публика ничего, не санаторий профсоюзов... К примеру, на любом российском пляже всегда можно найти толстую тетеньку в белом полотняном бюстгалтере фабрики "Красная швея"... Так вот, тут мне этот персонаж еще ни разу не попадался...