Вопрос Воланд задал глобальный, а Иван «поспешил сердито ответить». Подобно тому, как молодой Оттон полагал, что способен создать духовно-политический центр христианского мира, но внезапно погиб, так и Иван не ведает, что не он управляет, а им управляют.
Вероятно, от Герберта мастер унаследовал свою образованность – они фактически знают одни и те же языки, у них общая любовь к книгам. Выиграв по облигации, мастер в первую очередь «купил книг» (с. 553). «И книги, книги от крашеного пола до закопченного потолка» заполняли его комнату (с. 557), и Маргарита вытирала тряпкой «сотни пыльных корешков» (с. 558). Герберт собирал в Реймсе списки древних книг со всей Европы и очень серьезно занимался изучением античной литературы. Его библиотека хранила уникальнейшие образцы сочинений римских и греческих авторов.
Среди возможных параллелей мастер – Герберт следует остановиться еще на одной (на первый взгляд несущественной) детали.
В части I уже отмечалось, что Воланд и Маргарита отводят существованию Понтия Пилата в скалах разное время. Герой мастера воплощенной в слове жизнью существует всего один год; реальный Пилат, при котором распяли Иисуса Христа, – около двух тысяч лет.
Год и двенадцать тысяч лун – «круглые» даты 1 и 1000. Предположение о гиперболизации года (12 месяцев) само по себе возможно по отношению к литературному герою «апокрифа», если бы не бросалось в глаза то, что отсчет тысячи лет назад от времени происшествий в Москве падает на время жизни Герберта Аврилакского, точнее, на вероятную дату его рождения, начало X века.
Собственно «луна» – это название календарного месяца в Древнем Риме. Лунный месяц насчитывает около 30 календарных дней (29 сут. 12 ч.). Булгаков, вкладывая в уста Маргариты эту фразу («Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то, не слишком ли это много?» (с. 797)), вряд ли имел в виду точные астрономические вычисления. Подсчитать, сколько лет включает в себя 12 тысяч лун, несложно, округлив «луну» до 30 дней. Триста шестьдесят тысяч дней – это примерно 986 лет (если считать за год 365 дней). Следует, конечно, иметь в виду, что приблизительное тысячелетие «адских» мучений Пилата – цифра относительная, указующая на Герберта и мастера. Ее можно принять как намек на то время, когда впервые была заключена сделка с сатаной тем, кто в своем прежнем, средневековом облике созерцал судьбу героя мастера, выведенного из рамок романа во вневременное пространство, в «бездну». Повторяем, к реальному, историческому Пилату эта дата относиться не может. Сведений о том, что Герберт занимался жизнеописанием Понтия Пилата, тоже нет. Следовательно, мы опять видим возможную игру: мастер, возвращенный в «домосковский» облик, созерцает корни своего сообщничества с сатаной, и в облике Пилата ему раскрывается тайна времени и единство дьявольских личин. Кого жалеет Маргарита «за одну луну когда-то»: спящего в скалах около тысячи лет (но ведь она не повторяет за Воландом реальной цифры «потустороннего» существования исторического Пилата) или мастера? Почему она так страстно желает отпустить Понтия Пилата?
Вероятно, ей ведом символический смысл этой 12 тысяч лун сидящей в скалах фигуры. Она хочет покоя для мастера. И она понимает, что сатана и Пилат – одно; как и мастер, она узнает это лицо. Что же означает свобода Пилата? Сатана в этой маске навсегда ушел от мастера, закончился старый союз, ибо мастер выполнил волю Воланда – написал книгу и предался ему душой и телом. Началась новая страница. Теперь «адской троице» суждено преследовать во сне Ивана в своей триединой цельности: сатана, антихрист и хтоническое звериное начало предстают ему в обликах Пилата, Иешуа и Банги, идущих по лунной дороге.
«Двенадцать тысяч лун» – середина между XX и I веком н. э.
В XII веке уже широко ставилась народная пьеса «Действо об Антихристе». Предполагают, что она – немецкого происхождения (написана по-латыни) и относится к первому десятилетию правления Фридриха Барбароссы (1152–1189).[175] В пьесе интересен конец: «Антихрист, одержав полную победу, поет о своей власти слова „Мир и безопасность”, между тем как эти слова – роковые для него (1 Фес. 5: 3: „Ибо, когда будут говорить: „мир и безопасность“, тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут”)».[176] В связи с «Действом об Антихристе» и словами о мире вспоминается Иешуа – «философ с его мирной проповедью» (с. 454). И поскольку Булгаков разрешает в «Мастере и Маргарите» вопрос вероятного соблазна современного человека идеями и проповедью, связь его Иешуа с тем обликом антихриста, которого ожидали к 1000 году от Р. Х., не случайна. Таинственная судьба Герберта, его не менее загадочная рукопись, то ли хранящаяся в библиотеке, то ли нет, оборачиваются не менее странной судьбой мастера и его учением об антихристе – рукописью и видениями. И если по времени это связано с глубоким Средневековьем и «философской мыслью», если Иешуа – еще не воплощенный антихрист, а лишь его мыслеобраз, зафиксированный на бумаге «правдивым повествователем», отторгающим свое мировоззрение от философии мастера и его романа и все-таки пересказывающим его устами Воланда, снами и цитатой из возвращенной на миг рукописи, значит, идея об антихристе, проповедующем мир и добро во имя свое, действенна и в современности.
Эта идея, вероятно, соблазнила мастера, а до него Герберта-Сильвестра, поскольку 12 тысяч лун в разные стороны от его рождения и смерти одинаково возвращают нас к Понтию Пилату в скалах. Понятен и интерес московского историка к евангельской теме через его бывшее священство. Мастер – лжепророк, он может дать «свободу» тому, кого воплотил словом. Сатанинский Ершалаим, как черное зеркало Небесного Иерусалима, отразил героя и вновь поглотил. Иешуа же – вне романа и над ним. В таком случае «прощает» Пилата не московский мастер без роду и племени, а тот, кто уже «двенадцать тысяч лун» – тысячу лет – знал суть нового литературного произведения и его действующих лиц, ведал все тайны мистерии, а написал его лишь в Москве, «вот теперь» (с. 703) (обстоятельство, почему-то развеселившее Воланда и вызвавшее аплодисменты Бегемота).
Не было ли в биографии Герберта чего-то такого, что позволит нам судить о том, насколько идеалы Иешуа разделялись им лично? На это можно ответить утвердительно. Герберту близки многие идеи утопического характера. «Его письма напоминают письма Сервата Лупа или позднейших итальянских гуманистов: он собирает в Реймс списки древних книг со всей Европы...».[177]
Философско-политические идеи сблизили Герберта с юным Оттоном. Оттон, сделавший Герберта папой, полностью находился под влиянием этой яркой личности. Перед нами еще один пример взаимодействия правителя с мудрым советником, мистиком и философом, который не мог не восхитить Булгакова. Более того, в истории это, пожалуй, один из самых удивительных союзов. Собственно, Оттон и Герберт воплотили мечту Булгакова о его возможных отношениях со Сталиным. Роль Герберта мог бы сыграть и Иешуа, Левий Матвей для этого, конечно, не годился. Но идеальный союз политика и мистика, возможный на рубеже тысячелетий в Риме, увы, невозможен ни в России, ни в Ершалаиме (опять вспоминается: «Мессир, мне больше нравится Рим!»).
Вероятно, подкова, подаренная Воландом Маргарите после бала «на память», – магический предмет, буквально возвращающий историческую память. И ее прозрение о «двенадцати тысячах лун», провидение того, кто и как встретит мастера в «вечном приюте», происходят от того, что ей открылась вековая память.
Апокалиптический строй «Мастера и Маргариты» подтверждается еще одной, казалось бы, незначительной деталью. Разгромная статья Латунского называется «Воинствующий старообрядец». Как известно, раскол в русской церкви первоначально складывался на основе идеи физического воплощения антихриста в России в связи с проникновением «латинской ереси» через по-новому переведенные церковные книги и реформы патриарха Никона. С самого начала отпадения от церкви раскольники проповедовали свое учение об антихристе. «Они думали, что антихрист если не чувственно, то духовно и притом уже давно царствовал в Риме и оттуда, постепенно распространяя свое владычество через римские заблуждения, воцарился в русской церкви, или духовно со своими предтечами...»[178] В дальнейшем расколоучители, сначала видевшие в Никоне и Петре I воплощенных антихристов, заменили физическое воплощение духовным – выскочившим из бездны духом, который противостоял Христу, смущая умы. (См. в Откровении Иоанна Богослова (9: 1–2): «Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны. Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя».)