– Все от того, что наши пекари перешли на турецкую технологию, – пояснила она со знанием дела.

Тем самым как бы хвороста в огонь подбросила.

– Во-во, турецкая теперь у них технология. Где же наша?

– Потому и булочки стали, как воздушные шарики. Чуть дунешь, они летят.

– Бессовестные. Нет на них народного контроля!

Обычно расторопная и развязная, тут наша Татьяна прикусила язычок. Приняла покорно-показушный вид.

– Передам претензии хозяину.

Прошло дня три. Думаю, дай-ка проведу собственный эксперимент. Купил у Татьяны четыре булочки и отнес в главный заводской буфет на экспертизу. Буфетчица, не задавая вопросов, взвесила товар на опробированных весах. В каждой штучке оказалось ровнехонько восемьдесят граммов.

Прямым ходом направился в общезаводской профком. Председателя на месте не было. Зашел к заму А. С. Ломову. Сидел, развалившись в кресле, холеный, вальяжный. Такого товарищем не назовешь, смотрится господином. В кабинете я насчитал четырнадцать стульев. Ходоку сесть не предложил.

– Ну, что там у вас? – раздался голос раздраженного оратора.

– У нас ничего. А у вас?

Возникла нештатная ситуация. Заводской чиновник мгновенно перевоплотился в дядю-добрячка.

– Я весь – внимание!

Немного погодя господин Ломов поднялся с насиженного кресла, встал рядом со мной.

– Как мне докладывали, вы у нас на ГПЗ – новичок. Специфики нашего предприятия, естественно, не знаете. Народ же у нас хотя и вспыльчивый, однако быстроотходчивый.

Александр Иванович пытливо заглянул мне в глаза, дабы убедиться, что слова его дошли до цели и дали желаемый результат. Затем, по правилам формальной логики, от общего перешел к частному.

– Казус с булочками нам известен. Да и речь-то идет всего о трех граммах. Стоит ли игра свеч?

– Извините, о пятнадцати.

– Все равно, это такая мелочь в сравнении, скажем, с общественным спокойствием в восьмитысячном коллективе. (Силен демагог, а?) А кстати сказать, обстановка теперь на «Шарике» деловая, рабочая обстановка. Извините, не знаю вашего имени-отчества, давайте рассуждать не по-бабьи, а по-мужски. Те две дамы в очереди выплеснули свои эмоции и тотчас забыли о ЧП. Вы же, солидный товарищ, ухватились за вопрос, который яйца выеденного не стоит. Прошу, не надо у нас тут муссировать отдельные недостатки, – с нажимом произнес профсоюзный босс, видимо, любимое словцо.

Приоткрылась массивная дверь. В проеме обозначилась голова.

– Занят, занят! – завопил хозяин кабинета дурным голосом. Сделал паузу и приблизился ко мне вплотную.

– Два года назад на ГПЗ был великий раздрай. Короче – забастовка. Приостановилось производство. Народ вышел из цехов на территорию.

– Слышал. Знаю.

– А с чего началось? Пустили слух, будто в целях экономии ресурсов в систему питьевого водоснабжения пущена техническая вода. Совпало так, что у двоих животы прихватило, у кого-то, наоборот, был запор. Возникла цепная реакция или детонация, называйте, как хотите. О нас даже радиостанция «Свобода» рассказывала, – шепнул мне Ломов в самое ухо.

Какая жуткая страшилка. Да с подтекстом. Я понял: лотошница Таня находится под «крышей» заводского профкома.

КОРЕШ ИЗ-ЗА БУГРА ВЕРНУЛСЯ

На лестничном переходе главного заводского коридора встретились двое.

– Кого вчера я видел, Петра! Помнишь такого?

– Да мы с ним оба за «Торпедо» болели. Бочку пива выпили. Он же вроде бы за бугор подался.

– Уже вернулся. На острове Сардинии был. Три года там околачивался.

– Загорать ездил, что ли?

– Говорит, на пляже ни разу не был. На рыбокомбинате вкалывал. Теперь на рыбу глядеть не может. Там рыбу только и можно было рубать бесплатно. Все остальное против нашего дороже раза в три. За угол в общаге выворачивали сто баксов в месяц. Порядки еще те! Петьку грипп схватил, так насчет больничного и не заикайся. «Болейте, сеньор, за свой счет».

– А пишут и по телеку показывают, что Европа как сыр в масле катается. С жиру бесятся.

Андрей толкнул Колюню в плечо.

– Ты с дуба рухнул. В заводском сортире метровыми буквами написано: «Не верь ТВ!»

– Да я вообще. Чего же Петька сразу не сбег?

– Говорит, контракт по рукам-ногам связал. Условия нарушил бы – до нитки обобрали бы.

Колюню, похоже, всерьез заинтересовали похождения дружка.

– И чего еще Петька рассказывал?

– Да мы мало и постояли. Жить, говорит, в Сардинии можно, но водка страшно дорогая. Там же литры в ходу. Так если перевести на баксы, а потом на наши рубли, бутылка в стольник обходится. Потому местные пьют исключительно сухое. Да еще аперитивы. По-нашему, значит, красное.

Колюня громко сглотнул слюну.

– И чем же закусывают на Сардинии? Наверно, сардинками?

Приятель мельком глянул на часы.

– Кто чем. Рабочий класс, вроде нас с тобой, обходится креветками. А буржуи ихние, как и наши, закусывают омарами, икоркою, севрюжинкой. И конечно, пицей.

– Классно! – воскликнул Колюня. Хотя совсем не ясно было, что он имел в виду.

– Но если хочешь знать, Петро готов был отдать за горбушку черняшки весь заморский закусон. Итальянцы и понятия не имеют о ржаном хлебе.

– Да-а-а. Я б убег! К фене контракт. Ужас, как люблю московский «бородинский».

– А еще братва наша скучает там по настоящим соленым огурчикам, – продолжал Андрей. – Которые с укропчиком, с чесночком, с хренком, смородинным листиком. И еще с какой-нибудь огородней чертовщинкой.

– И такого добра там нет?

– Не, – чуть не плача произнес рассказчик. – У них там свое лекарство – маслины. Итальяшка одну ягодку съест, так и пальцы оближет. Нет, я не осуждаю. Каждому – свое.

Колюня шепотом спросил:

– И сколько же Петька там заробил? Наверно, немало?

– Кабы не десять тысяч. Хотел же комнату в коммуналке покупать. Да номер не прошел, – сказал Андрей и в подтверждение руки в стороны развел. – Он же баксы для удобства положил в «Инкомбанк», за приличный процент. Только сымать собрался – бац! – семнадцатое августа. Банк лопнул, как мыльный пузырь. Так сказали.

– Ага, поди проверь! И как же он?

– Хотел себя жизни лишить. Но одумался и вступил в отряд Ампилова. Ходит на их собрания. Митингует. Вроде бы как зло с души своей снимает. Наши видели Петра на Горбатом мосту. С лозунгом или с транспарантом. Точно не знаю, брехать же не хочу.

КОНТРАКТНИК

На остановке, что рядом с Южной проходной, из автобуса вывалилось человек двадцать. Разбились на группы. Впереди меня шли двое. Один был загорелый, черный, как весенний грач. Однако вид имел какой-то прибитый. Другой же, напротив, смотрелся как истинно русский богатырь. И видно, малый свойский, разбитной.

– Серый, а говорили, что ты в Косово завербовался.

– Ты чего! Дома дел полно, – ответил чернявый.

– Хорошо сказал! А на «Шарике» группа контрактников подбирается. С зиловцами в Югославию едут, братьев-сербов выручать.

– Туфта очередная.

– Своими глазами тот список видел. Условия подходящие: тыща баксов «зеленых» в месяц.

– Записался?

– Хотел. Светка восстание подняла. Заявила: «Если собрался уходить, прямо так и скажи. А не виляй, как пес побитый».

– Ну, Стаc, и женка у тебя. Умна, как Хакамада.

Стаc нервно выколупнул из тюбика жевательную таблетку. Часто задвигал челюстями.

– Это еще не все. Светка ультиматум поставила. Если подамся на Балканы, на другой день она аборт сделает.

– Ни фига себе! А формулировка?

– Чисто бабская. «Не хочу, – говорит, – вдовой оставаться в расцвете лет с двумя малышами на руках».

Парни неспеша миновали проходную. Можно было подумать, что не на смену идут вкалывать, а со скуки прохлаждаются.

На перекрестке мы снова встретились.

– Одна тонкость есть, – рассуждал Стаc. – Я же сына жду. И уже есть полная гарантия.

– Бабки обычно надвое гадают.

– Светка к ученому экстрасенсу ходила. Заверил на девяносто процентов, что будет мужик.