Дальнейшее движение русской эскадры на Дальний Восток представлялось огромным риском. Но ее отозвание в Балтийское море было бы всеми понято как отказ от борьбы. Ни государь, ни морской штаб, ни сам адм. 3. П. Рожественский не взяли на себя инициативу этого шага. «Хотелось верить в чудо»: эскадра обратно отозвана не была и продолжала свой путь после долгой стоянки у Мадагаскара. В первых числах марта она «пропала без вести». 28 марта телеграф сообщил неожиданную весть: эскадра Рожественского в полном составе проходит Малаккский пролив.

Это произвело большое впечатление - и за границей, где в особенности англичане по достоинству оценили все трудности блестяще совершенного перехода, и даже в России, где общее внимание было занято в ту пору всевозможными проектами конституций и избирательных законов. На бирже сильно понизились курсы японских бумаг. «О, если бы Бог даровал ей победу! - писал А. С. Суворин в «Новом Времени» . - Как бы Русь воспрянула, как отлетел бы от нее весь дым и чад, все это удушье, бестолковщина и безначалье…» Левые круги встревожились: возможность русской победы нарушала все их представления и расчеты.

Но это улучшение было обманчивым, так как основывалось на несбыточной надежде победы 2-й эскадры. И количественно, и в особенности качественно она была много слабее японского флота: лишенная базы, она была стеснена в свободе движений; и к тому же сам ее командующий не верил в успех. Надо, впрочем, сказать, что не только в России, но и за границей многие считали русскую победу возможной. Бюлов писал об этом Вильгельму II; президент Рузвельт считал, что «русская эскадра материально сильнее», и только рассчитывал на дух и боевую подготовку японского флота.

Около месяца эскадра крейсировала у берегов Индокитая. Французское правительство, не желая ссоры с Англией, требовало ее ухода; но местные морские власти проявляли к русскому флоту искреннюю союзническую предупредительность. 26 апреля в бухте Ван-Фонг 3-я эскадра присоединилась ко 2-й. В этот день адм. Рождественский издал приказ по флоту: «Японцы беспредельно преданы Престолу и родине, не сносят бесчестья и умирают героями. Но и мы клялись перед престолом Всевышнего. Господь укрепил дух наш, помог одолеть тяготы похода, доселе беспримерного. Господь укрепит и десницу нашу, благословит исполнить завет Государев и кровью смыть горький стыд Родины».

Русский флот, направлявшийся в единственный свой порт, Владивосток (где еще стояло два крейсера и чинился третий), мог выбрать более долгий путь по Тихому океану или более короткий - между материком и Японией - через Корейский пролив. Адм. Рожественский выбрал второй путь. При обилии и быстроте японских разведочных судов все равно почти не было шансов пройти незамеченными.

14 мая русская эскадра вошла в Корейский (или Цусимский) пролив. Японцы в тумане чуть ее не пропустили; их разведчики наткнулись только на последние русские суда. Адмирал Того тотчас вышел наперерез русской эскадре. Он отдал приказ: «От этого боя зависит все будущее Японии». На этот раз японцы не стремились беречь свои суда: даже если бы они одержали верх дорогой ценой, никакая новая эскадра еще несколько лет не могла больше выйти из русских гаваней.

Как только завязался бой, сразу сказалось превосходство японского флота. Меньше чем через час затонул первый русский броненосец «Ослябя». Эскадры сходились и расходились; бой тянулся до темноты; но к ночи, после геройского сопротивления, погибли еще три (из четырех) новых броненосца78; два из них - со всем экипажем. Адм. Рожественский был тяжело ранен осколком снаряда и перевезен с «Князя Суворова» на миноносец.

Ночью от минных атак погибло еще несколько русских судов. На заре 15 мая от эскадры оставались лишь остатки. Отдельные корабли - «Светлана», «Адм. Ушаков» - гибли один за другим в неравных поединках. Миноносец «Бедовый», на котором находился раненый адм. Рожественский, сдался. Последняя группа судов - два эскадренных броненосца, два броненосца береговой обороны - была окружена превосходящими силами врага, и адм. Небогатое - по его словам, из желания «спасти две тысячи молодых жизней» - сдался японцам с четырьмя судами.

Владивостока достигли только небольшой крейсер «Алмаз» и два миноносца; быстроходный «Изумруд» разбился о камни к северу от Владивостока, а три других крейсера, под командой адм. Энквиста, повернули на юг и укрылись в Маниле на Филиппинских островах. Флот был уничтожен целиком, тогда как японцы потеряли всего несколько миноносцев. Русские моряки показали в этом безнадежном бою большое геройство, но перевес противника оказался слишком велик.

Цусимский бой произвел во всем мире еще много более сильное впечатление, чем взятие Порт-Артура. Определенностью своего результата он создал представление о полном торжестве Японии в этой войне. Между тем японцы имели преобладание на море с самого начала, а после боев 28 июля и 1 августа их господство в водах Дальнего Востока было безраздельным. Для исхода борьбы на маньчжурском фронте ничего, таким образом, не изменилось.

Русское общество приняло вести о Цусиме с почти нескрываемым злорадством. Оно, в своем большинстве, уже привыкло рассматривать все события на войне с одной точки зрения - поднимают они или роняют престиж правительства? Оно даже и власти приписывало такие же воззрения: «Война уже давно ведется только потому, что победа нужна, отчаянно нужна для спасения самодержавия… Вот с какой миссией шел на уничтожение флот Рожественского, вот ради чего сражается и идет навстречу поражениям (?) армия Линевича!» - писало «Освобождение».

В то время как для государя на первом плане была национальная задача - доведение до успешного конца исторической борьбы - а т. н. освободительное движение представлялось ему в данный момент прежде всего помехой в этом насущном деле, русское общество, в своем огромном большинстве, было всецело увлечено борьбой против власти во имя коренных преобразований всего строя.

К этому времени политическое возбуждение охватило самые разнообразные круги. Появилось «Христианское братство борьбы», с религиозной точки зрения освящавшее и оправдывавшее революцию: «Мы ведем борьбу, - говорилось в его воззвании, - с самым безбожным проявлением светской власти - с самодержавием».

Те «декадентские» круги, которые в предвоенные годы оставались в стороне от политики и даже порою едко осуждали интеллигентскую узость, теперь прониклись мистической верой в революционную стихию, и «Новый Путь» стал помещать все более резкие политические статьи. Поэт Вячеслав Иванов в стихах о Цусиме восклицал: «Огнем крестися, Русь! В огне перегори… / В руке твоих вождей сокрушены кормила. / Се, в небе кормчие ведут тебя цари…»

Из целого ряда организаций «свободных профессий» сложился Союз союзов,79 составивший как бы левое крыло открытого освободительного движения. Одним из его главных руководителей был проф. П. Н. Милюков, участник парижской конференции 1904 г. (к тому времени более известный в качестве русского историка).

На земском съезде, происходившем еще в апреле, победу опять одержало его левое крыло, высказавшееся за всеобщее, прямое, равное и тайное избирательное право. Решения съездов предварительно обсуждались на особых заседаниях земцев-конституционалистов и затем уже проводились от имени всего земства.

Протесты отдельных групп правых земцев (как заявление 20 московских губернских гласных о «нежелательной партийности, выразившейся в петербургском частном совещании, слывущем повсюду под громким, но не соответствующим истине названием общеземского съезда») проходили почти незамеченными. Конечно, эти съезды не были правильно организованным представительством земства; но нельзя отрицать, что за весь период нарастания революционной волны эти «инициативные группы» не встречали в земской среде сколько-нибудь заметного сопротивления и в общем выражали ее настроения, хотя и придавая им более радикальный уклон.