Отчасти для того, чтобы успокоить более умеренную часть рабочих, отчасти для придания демонстрации «защитного цвета» в глазах полиции и войск, Гапон и другие вожаки движения посоветовали демонстрантам нести в первых рядах иконы и царские портреты. В более «передовых» районах этой маски, видимо, не понадобилось.

9 января было воскресеньем. Рабочие шествия с утра выступили из отделов общества, с расчетом, чтобы сойтись к двум часам у Зимнего дворца. Некоторые шествия представляли собою толпу в несколько десятков тысяч человек: всего в них участвовало до трехсот тысяч.

Когда шествие от Нарвской заставы, во главе с самим Гапоном, подошло к Обводному каналу, путь ему преградила цепь солдат. Толпа, несмотря на предупреждения, двинулась вперед, подняв плакат «Солдаты, не стреляйте в народ». Дан был сначала холостой залп. Ряды рабочих дрогнули, но руководители с пением двинулись дальше и повлекли за собой толпу. Тогда был дан настоящий залп. Несколько десятков человек было убито или ранено. Гапон упал на землю; прошел слух, что он убит; но его помощники быстро перекинули его через забор, и он благополучно скрылся. Толпа в беспорядке отхлынула назад.

И на Шлиссельбургском тракте, и на Васильевском острове, и на Выборгской стороне всюду, с небольшими вариациями, происходило то же, что у Нарвской заставы: демонстранты доходили до кордона войск, отказывались разойтись, не отступали при холостых залпах и рассеивались, когда войска открывали огонь. Кордон был не сплошной, отдельные кучки все же проникли на Невский; там тоже несколько раз возникала стрельба; группы рабочих смешивались с обычной уличной толпой. Небольшие скопления народа то возникали, то рассеивались атакой казаков или залпами. На Васильевском острове стали строить баррикады с красными флагами; но их почти не защищали. Движение распылилось; однако до поздней ночи в городе царило лихорадочное возбуждение; оно улеглось только через два-три дня.

Молва тотчас же приумножила число жертв. По официальной сводке, появившейся позже, убито было 130 человек и ранено несколько сот. Если бы толпе удалось овладеть центром города, число жертв было бы, вероятно, во много раз больше. Но дело было не в числе жертв, а в самом факте массового народного движения против власти, столкновения толпы с войсками на улицах столицы. Конечно, часть демонстрантов была обманута руководителями, внушавшими ей, что движение - не против царя, что ничего революционного в нем нет. Но также было несомненно, что революционные лозунги встретили неожиданный отклик в широких рабочих массах. 9 января как бы вскрылся гнойник; оказалось, что не только интеллигенция, но и «простой народ» - по крайней мере в городах - в значительной своей части находился в рядах противников существующего строя.

Девятое января было «политическим землетрясением» - началом русской революции. Понятно, что ее сторонники шумно возмущались действиями власти - это соответствует правилам всякой политической борьбы. Но и многие сторонники высказывали мнение, что 9 января была совершена роковая ошибка. Едва ли это исторически верно: поскольку власть не считала возможным капитулировать и согласиться на Учредительное собрание под давлением толпы, руководимой революционными агитаторами, - никакого другого исхода не оставалось. Уступчивость в отношении наступающей толпы либо ведет к крушению власти, либо к еще худшему кровопролитию. Конечно, при более сильном полицейском аппарате можно было принять «превентивные» меры, вообще не допустить демонстрации. Но вечером 8 января, когда власти окончательно уверились в серьезности положения, уже было поздно для таких мер.

Когда враги власти затем писали, что государю «стоило выйти к толпе и согласиться хотя бы на одно из ее требований» (какое - об Учредительном собрании?), и тогда «вся толпа опустилась бы перед ним на колени», - это было самым грубым искажением действительности. Гораздо честнее был отзыв плехановской «Искры».

«Тысячными толпами, - писал заграничный орган с.-д. (18 января), - решили рабочие собраться к Зимнему Дворцу и требовать, чтобы Царь самолично вышел на балкон принять «петицию» и присягнуть, что требования народа будут выполнены. Так обращались к своему «доброму королю» герои Бастилии и похода на Версаль! И тогда раздалось «ура» в честь показавшегося толпе по ее требованию монарха, но в этом «ура» звучал смертный приговор монархии».

Девятое января 1905 г. было прискорбным, даже трагическим днем - но оно не было позорным днем для монархии, как те события 5-6 октября 1789 г., о которых напоминала «Искра».

События в Петербурге произвели ошеломляющее впечатление и в России, и за границей.

Интеллигенция увидела в них своего рода укор - рабочие опередили ее в своих требованииях; обществу показалось, что оно было еще слишком робким. Особенно торжествовали с.-д., всегда говорившие, что революция в России придет через рабочий класс.

«Десятилетняя работа социал-демократии вполне исторически окупилась, - писала «Искра». - В рядах петербургских рабочих нашлось достаточно социал-демократических элементов, чтобы ввести это восстание в социал-демократическое русло, чтобы временного технического организатора восстания идейно подчинить постоянному вождю пролетариата - социал-демократии».

Правительственные круги охватила паника. Градоначальник Фуллон, за ним и кн. Святополк-Мирский, должны были покинуть свои посты. Петербургским генерал-губернатором был назначен Д. Ф. Трепов, только недавно покинувший пост московского градоначальника, - человек твердый, глубоко преданный государю, обладавший бесстрашием и здравым смыслом, хотя и мало искушенный в политических вопросах. За весь начинавшийся смутный период Д. Ф. Трепов оставался верным помощником государя.

Возбуждение в Петербурге улеглось не сразу. Забастовка стала постепенно прекращаться, но газеты вышли только 15 января. В других городах кое-где возникли волнения; наиболее крупные столкновения были в Риге. Когда латино-славянское агентство ген. Череп-Спиридовича прислало из Парижа телеграмму о том, что японцы открыто хвастаются волнениями, вызванными на их деньги, - этому не захотели верить даже «Новое Время» и «Гражданин».

Двое из ближайших советников государя, министр финансов Коковцов и министр земледелия Ермолов, обратились к нему с записками политического содержания. В. Н. Коковцов в записке 11 января писал, что ни полиция, ни военная сила не могут восстановить положения; необходимо «державное слово Вашего Величества… В такую минуту, когда улицы столицы обагрялись кровью, голос министра или даже всех министров вместе не будет услышан народом».

Еще более определенно выражался А. С. Ермолов. «Агитация не прекратилась, готовятся покушения, - говорил он государю (17 января). - Волнения перекинулись в большую часть городов, везде их приходится усмирять вооруженной силой… Что делать, если они перекинутся в селения? Когда поднимутся крестьяне, какими силами и какими войсками усмирять тогда эту новую пугачевщину? И можно ли тогда быть уверенным в войсках? «

Государь предложил министрам собраться на совещание, которое и состоялось 18 января под председательством Витте. Был выдвинут проект манифеста, в котором выражались бы скорбь и ужас по поводу событий в Петербурге, и указывалось, что эти события не были государю своевременно известны. Витте даже предлагал упомянуть, что войска «действовали не по Его велению», на что гр. Сольский ответил: «Нельзя допустить, что Его войска действуют не по Его велению!»

Государь, однако, отверг идею такого манифеста; он не желал перекладывать ответственности на других и всецело разделял мнение гр. Сольского в вопросе о войсках. Вместо этого он поручил Д. Ф. Трепову собрать делегацию из рабочих разных заводов и 19 января принял ее в Царском Селе, выразив в речи свое отношение к происшедшему.

«Вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей родины, - сказал государь. - Стачки и мятежные сборища только возбуждают толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы. Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить… Но мятежною толпою заявлять Мне о своих нуждах - преступно».