Правые партии, имевшие возможность легальной деятельности, являли печальное зрелище взаимных раздоров. От Союза русского народа отделился Союз Михаила Архангела во главе с депутатом В. М. Пуришкевичем. Но и в старом союзе грызня продолжалась, и его основатель А. И. Дубровин, отстраненный отдел, обвинял новый главный совет в том, что он хочет его смерти: «Пусть поднесут мне чашу с напитком в вечность, и я спокойно осушу ее до дна!..» В провинции правые организации нередко вступали в конфликты с губернаторами, обвиняя их в либерализме. В отношении кабинета Столыпина они пребывали в «оппозиции справа».
Националисты, ставшие в Г.думе наиболее близкой к правительству партией, составляли фракцию в 105 человек - почти сравнявшись с октябристами, которых к 1910 г. осталось во фракции 117. Но националисты не имели почти никакой организации в стране. Это были, в сущности, умеренно правые беспартийные элементы, объединившиеся только в Г.думе.
Октябристы, особенно после инцидента с морскими штатами, все чаще проявляли недовольство тем, что не проводятся в жизнь «обещанные свободы». При открытии думской сессии 1909-1910 гг. А. И. Гучков говорил, что сессия открывается «под знаком неопределенности». При обсуждении сметы министерства внутренних дел лидер октябристов (22.11.1910) заявил: «Мы находим, что в стране наступило успокоение, и до известной степени успокоение прочное», - и выразил пожелание об отмене административной ссылки и особых полномочий губернаторов в отношении печати. «Мы, господа, ждем», - закончил А. И. Гучков.
П. А. Столыпин (в своей речи 31 марта 1910 г.) отвечал: «Там, где с бомбами врываются в казначейства и в поезда, там, где под флагом социальной революции грабят мирных жителей, - там, конечно, правительство удерживает и удержит порядок, не обращая внимания на крики о реакции». Премьер дал такую характеристику состояния страны: «После горечи перенесенных испытаний Россия, естественно, не может не быть недовольной; она недовольна не только правительством, но и Г. думой, и Г. советом, недовольна и правыми партиями, и левыми партиями. Недовольна потому, что Россия недовольна собой. Недовольство это пройдет, когда выйдет из смутных очертаний, когда образуется и укрепится русское государственное самосознание, когда Россия почувствует себя опять Россией».
Крайние левые партии проявляли себя мало. С.-р. еще не оправились от удара азефовского дела. У с.-д. шла отчаянная внутренняя борьба, возникали самые противоположные течения: «отзовисты» и «ультиматисты» требовали отозвания фракции с.-д. из Г.думы или предъявления к ней ультиматума о «более революционной тактике» (которая едва ли была практически осуществима); наоборот, «ликвидаторы» хотели ликвидировать старую нелегальную организацию заговорщического типа и заменить ее рабочей партией по западно-европейским образцам, опираясь на легальные профессиональные союзы, которые, хотя и подвергались нередко полицейским стеснениям за революционную пропаганду, все же получили значительное развитие. Каждое с.-д. течение стремилось создать свою школу: Горький и Луначарский устроили партийную школу на острове Капри (осенью 1909 г.), крайние левые большевики (группа «Вперед») - в Болонье (1910 г.), ленинская группа - в Лонжюмо около Парижа (1911 г.) и т. д.
Одиноким актом политического террора было (в декабре 1909 г.) убийство начальника охранного отделения Карпова, которого заманил в ловушку один революционер, обещавший выдать партийные тайны. Думская оппозиция и тут попыталась заговорить о «провокации», но думское большинство отклонило запрос. «Наша задача, - говорил граф Бобринский, - отогнать от Карпова тех гиен, которые набросились на его труп».
7 ноября 1910 г. на станции Астапово (Рязанской губ.) умер гр. Л. Н. Толстой. Ему было 82 года. За десять дней перед тем, 28 октября, он покинул Ясную Поляну, чтобы уйти от противоречий между своим учением и своей личной жизнью. Кончина великого писателя, притом в столь необычной обстановке, произвела огромное впечатление. Л. Н. Толстой стоял в стороне от русской повседневной борьбы; его не могли считать «своим» ни, разумеется, государство, ни оппозиционное общество. Но он был отлучен от церкви за богохульство - и это придавало ему в глазах многих революционный ореол. В то же время Л. Н. Толстой был в тот момент, без преувеличения, писателем с наиболее громким именем не только в России, но вообще во всем мире, - гордость русской литературы.
Для власти вставала трудная задача: как отнестись к чествованиям памяти Толстого? Церковные круги и правые идеологи, вроде Л. Тихомирова, считали, что православная государственность не имеет права воздавать посмертные почести человеку, отлученному от церкви. В то же время для русского общества, как и для иностранного общественного мнения, смерть Толстого была великой русской утратой.
Государь нашел выход: на докладе о кончине Л. Н. Толстого он поставил отметку: «Душевно сожалею о кончине великого писателя, воплотившего во времена расцвета своего дарования в творениях своих родные образы одной из славнейших годин русской жизни. Господь Бог да будет ему милостивым Судией».
Государственная власть не приняла участия в гражданских похоронах Толстого: но она и не препятствовала им, хотя это и противоречило русским обычаям. Великого писателя похоронили на холме около Ясной Поляны; в похоронах участвовало несколько тысяч человек, в большинстве - молодежи.
Гос. дума в знак траура прервала свои занятия (часть правых протестовала), а председатель Г. совета Акимов сказал краткое слово памяти Толстого (большинство правых отсутствовало, а два епископа демонстративно отказались встать).
Смерть Толстого вызвала естественное волнение среди учащейся молодежи. В ученых заведениях собирались сходки, обсуждавшие способы откликнуться на это событие. Эти сходки порою приобретали политический характер: левые партии пользовались возбуждением студенчества, чтобы толкнуть его на выступления. Пользуясь тем, что Толстой года за два до кончины написал резкую статью против смертной казни («Не могу молчать»), левые партии стали призывать студентов к шествиям «памяти Толстого» под лозунгом «долой смертную казнь». В Петербурге 8, 9 и 10 ноября происходили уличные демонстрации - впервые со времен 1905 г. К студентам присоединились группы рабочих. Движение на Невском было прервано на несколько часов. 15-го в Москве происходили демонстрации с черными флагами. Но в Московском университете сторонники демонстраций и забастовок встретили отпор со стороны части студенчества. Профессор кн. Е. Н. Трубецкой выступил с обличением революционной агитации, за что студенческая сходка выразила ему «порицание».
«Не начало ли это поворота?» - писал Ленин в заграничном органе с.-д. по поводу студенческих демонстраций. Левым удалось найти повод, чтобы продлить агитацию: получено было известие, что на каторге покончил с собою убийца Плеве, Е. Сазонов, из протеста против применения телесного наказания к каторжанам. Борьба в высшей школе возобновилась. Умеренная часть студентов энергично реагировала; в Москве была организована «защита дверей»: перед дверьми аудиторий, где читались лекции, становились группы студентов, которые не пропускали «срывателей». Но не везде и не всегда удавалось справиться «внутренними силами»; советам профессоров приходилось несколько раз призывать полицию для восстановления порядка. Это, в свою очередь, создавало новые поводы для «забастовок протеста». В середине декабря наступили рождественские вакации, когда волнения уже явно шли на убыль.
Однако новый министр народного просвещения Л А. Кассо (сменивший осенью 1910 г. А. Н. Шварца) счел нужным предпринять решительные действия для пресечения всякой агитации. 11 января 1911 г. было опубликовано распоряжение Совета министров, временно запрещавшее какие бы то ни было собрания в стенах высших учебных заведений. Эта мера означала не только прекращение разрешаемых начальством сходок, но и ликвидацию всех легальных студенческих организаций. Она вызвала протест в весьма умеренных студенческих кругах.