П. А. Столыпин просил государя принять членов новой Г. думы; но государь ответил: «Теперь принимать ее рано, она себя еще недостаточно проявила - проявила в смысле возлагаемых Мною на нее надежд для совместной работы с правительством. Следует избегать преждевременных выступлений с Моей стороны и прецедентов».
Ближайшие же дни показали, что представители центра Г. думы действительно были настроены не совсем так, как того желал государь.
Во время своих избирательных кампаний октябристы не раз ставили в укор двум первым Думам, что они даже не сказали царю «спасибо» за введение народного представительства. В первые же дни сессии октябристы вместе с частью правых внесли предложение о составлении приветственного адреса государю от имени Г. думы. Это предложение, возникшее из самых лояльных побуждений, неожиданно стало поводом для серьезного политического конфликта. В комиссии по составлению адреса правые настаивали на том, чтобы в его текст было включено слово «самодержавие», к.-д. требовали упоминания слова «конституция». Соглашение в комиссии достигнуто не было; и 13 ноября в общем собрании Думы начались прения, принявшие вскоре бурный характер. Вышло так, что Дума, по существу, обсуждала вопрос - самодержавный или конституционный строй в России.
А. И. Гучков произнес речь, в которой определенно стал на конституционную точку зрения, хотя и возражал против включения этого термина в адрес. Правые ораторы, со своей стороны, придали огромное принципиальное значение слову «самодержавный». «Титул самодержца есть, и вы, отвергая его, будете сами нарушителями Основных Законов, - заявил Н. Е. Марков. - Если слово самодержец будет отвергнуто, мы не примем вашего адреса».
Заседание затянулось до глубокой ночи. Горячую речь произнес знаменитый адвокат Ф. Н. Плевако. Обращаясь к правым, он напомнил, что сам государь дал Думе законодательные права: «Он скажет вам - вы дети. Я дал вам тогу мужа, а вы снова просите детскую рубашку!» Расхождения между правыми и центром проявлялись все резче. Тогда к.-д. и прогрессисты обещали октябристам голосовать за адрес, если слово «самодержавие» не будет в него включено. И предложение правых поставить в заголовке адреса «Его Величеству государю императору, Самодержцу Всероссийскому» было отвергнуто большинством 212 против 146 голосов. После этого правые отказались участвовать в принятии адреса и отправили государю (за 114 подписями) отдельное обращение. Благодарственный адрес был принят совершенно неожиданным большинством из центра и левых.
Это голосование произвело огромное впечатление. Левая печать ликовала. К.-д. «Речь» писала, что Дума «в ночь с 13 на 14 ноября положила грань межеумочному состоянию великой страны и на 25-м месяце Российской конституции объявила, что конституция на Руси действительно существует». «Самодержавие погибло на Руси бесповоротно», - восклицал «Товарищ». «Русь» писала о «сошествии на октябристов духа народного»; в «Московском Еженедельнике» кн. Г. Н. Трубецкой отмечал: «Манифест 17 октября окончательно зарегистрирован в России в памятный день 13 ноября».
«Первая победа левых - неожиданная и громовая, - писал в «Новом Времени» М. Меньшиков. - Взамен неудачной осады власти начнут японский обход ее, - обход как будто совершенно мирный, лояльный, преданный - только позвольте связать вас по рукам и ногам!..»
Государь был сильно возмущен тем, что Дума, за лояльность которой так недавно ручался ему Столыпин, могла ставить на голосование - и отвергать! - его титул, закрепленный в основных законах. На всем отношении государя к новой Думе, и к партии октябристов в частности, этот инцидент оставил глубокий след.
Но это большинство, которое сложилось 13 ноября, совершенно не соответствовало общей политической обстановке. В пылу борьбы октябристы проголосовали вместе с к.-д.; по существу они оставались их противниками. Они хотели сотрудничать с властью и бороться с революцией. Под этим флагом они и победили на выборах. Им было по пути не с левыми, а с правыми. Голосование 13 ноября имело принципиальный, декларативный характер - но оно не могло переменить партийные взаимоотношения.
При ином премьере новая Дума все же легко могла бы соскользнуть на оппозиционные рельсы и зайти в тупик; но П. А. Столыпин сумел восстановить положение. Он искренне верил в необходимость представительного строя; он считал, что в Думе есть большинство, желающее сотрудничать с властью, что лучшей Думы без опасных потрясений все равно сейчас не добиться. Октябристам П. А. Столыпин дал понять, что дальше известной черты он не может пойти им навстречу: если они не хотят разрыва с властью, они должны прежде всего избегать союза с ее открытыми противниками - того союза, который неожиданно возник в заседании 13 ноября.
16 ноября, всего через три дня после памятного голосования об адресе, П. А. Столыпин выступил в Думе с министерской декларацией; центр и правые встретили и проводили его шумной овацией и несколько раз прерывали его аплодисментами.
«Историческая самодержавная власть и свободная воля Монарха, - говорил премьер, - являются драгоценнейшим достоянием русской государственности, так как единственно эта воля, создав существующие установления и охраняя их, призвана в минуты потрясений и опасности для государства к спасению России и обращению ее на путь порядка и исторической правды». - «Самодержавие московских царей, - говорил далее П. А. Столыпин, - не походит на самодержавие Петра, точно так же, как и самодержавие Петра не походит на самодержавие Екатерины II и царя-Освободителя. Русское государство росло и развивалось из своих собственных русских корней, и вместе с ними, конечно, видоизменялась и развивалась и Верховная царская власть. Нельзя к нашим русским корням, к нашему русскому стволу прикреплять какой-то чужестранный цветок. Пусть расцветет наш родной русский цвет, пусть он расцветет и развернется под влиянием взаимодействия Верховной Власти и дарованного ею нового представительного строя».
И думское большинство - из центра и правых - шумно приветствовало все эти слова председателя Совета министров; свое отношение к его личности оно проявило еще более ярко на следующий день, когда к.-д. оратор Родичев, отвечая премьеру, сделал личный выпад против него. Депутаты повскакали с мест; раздались крики: «вон! долой!», и хотя Родичев принес Столыпину извинения, его все же исключили на 15 заседаний.
Только после этих заседаний (16 и 17 ноября), показавших, что думское большинство объединяется вокруг П. А. Столыпина, смягчил понемногу свое отрицательное отношение к Думе и сам государь. Он поставил на думском адресе сухую пометку: «Готов верить выраженным чувствам. Ожидаю плодотворной работы». На телеграмму правых депутатов он ответил благодарностью. «Верю, - писал он, - что созданная Мною Дума обратится на путь труда и в строгом подчинении установленным Мною Основным Законам оправдает Мои надежды». 19 ноября государь впервые принял председателя Н. А. Хомякова, и прием, как отмечали газеты, был высокомилостивым.
После этого Дума закончила прения по министерской декларации, причем все предложенные формулы перехода оказались отвергнутыми - даже формула октябристов (большинством 182 левых и правых против 179 голосов центра).
После прений об адресе жизнь Третьей Думы вошла в колею. Определилось, что думское большинство состоит из октябристов и правых.
Октябристы были самой многочисленной фракцией и занимали положение руководящего центра. В их среде были и более левые, близкие к мирнообновленцам, и более правые, часть которых голосовала 13 ноября против своих лидеров. Но признанным вождем партии и вообще наиболее крупным деятелем всей Третьей Думы был, несомненно, А. И. Гучков. Он больше говорил на фракционных заседаниях, чем в общих собраниях Думы. «Руководитель Третьей Думы скуп на выступления, - отмечала А. В. Тыркова в «Русской Мысли». - Нет сомнения, что его рука направляет курс тяжелого, окруженного рифами корабля. Но сам он только изредка показывается на капитанском мостике». А. И. Гучков был определенным сторонником конституционного строя и расширения прав Г. думы. Но добиваться этой цели он хотел постепенно, без революционных потрясений. Дума, по его мысли, должна была «врасти» в государственный строй. Для этого было необходимо сотрудничать с властью, заниматься деловой повседневной работой и избегать тона предвзятой и однообразной критики, которая как бы составляла обязанность оппозиционных партий.