Тогдашний министр внутренних дел П. А. Валуев записал в дневнике: “Еще вчера в соборе затеяли послать к Государю телеграфическую просьбу от его “народа” на тот конец, чтобы он изволил вернуться восвояси. Мне говорил об этом, между прочим, художник Микешин, один из faiseurs (устроителей) по разным демонстрациям. Я отклонил эту идею давать Государю советы от имени миллионноголовой няньки”. Далее Валуев развивает мысль о том, что чрезмерно шумные публичные выражения чувств к Царю отнюдь не отражают действительного отношения к нему широкой публики. Он считает, что только история вправе судить о достоинствах и недостатках самодержцев.

Конечно, Александра Михайловича в тот счастливый для него день не занимали такие мысли. Главное — получено высочайшее одобрение отлить из бронзы его Пушкина. Не мешкая, Опекушин связался с бронзолитейным заводом “Константин Николе и Вильям Плинке”. Под этой маркой некогда действовал купец Р. Я. Кохун, у которого долгие годы трудился отец скульптора — Михаил Евдокимович.

Предполагалось, что памятник А. С. Пушкину в Москве будет установлен в год 80-летия со дня рождения поэта. Однако по разного рода обстоя­тельствам открытие памятника затягивалось. Хотя наблюдение за работами принял на себя живущий в Москве бывший лицеист 6-го выпуска П. И. Миллер, в Москву наезжали А. М. Опекушин и архитектор И. С. Богомолов. Они помогали подрядчику А. А. Баринову в устранении всякого рода неувязок. Так, например, при установке пьедестала один из гранитных монолитов раскололся. Надо было искать ему замену. Не найдя ее, пришлось разрешить заменить монолит двумя частями, соединенными вместе.

За годы работы над памятником Опекушин изрядно поиздержался. Дошло до того, что нечем было платить за обучение детей в гимназии. Сохранилось письмо, адресованное брату:

 

“Милый Костя!

Бога ради, если есть какая-нибудь возможность, выведи меня из очень скверного положения. Дело в том, я по сих пор не мог заплатить за детей в гимназию 105 руб., рассчитывал, что числу к 15—17 возвратится Шрейберг из-за границы и тогда взять и уплатить. Но, к несчастью, он возвратится не ранее, как 1 апреля, а между тем Зон (или Зол. — Ред. ) сказал, чтобы завтра были внесены деньги или не приходить в гимназию. Бога ради, дорогой Костя, если у тебя таких денег нет, то перехвати до приезда Шрейберга, возвращу с благодарностью, только устрой это сегодня же, ибо завтра я уже не могу детей послать в гимназию. Я пришлю Александра вечером часов в 8 за ответом. Ты понимаешь мое положение в настоящем случае и надеюсь, не оставишь без поддержки.

Твой А. Опекушин”.

 

Упомянутый в письме Шрейберг, видимо, имел какое-то отношение к изготовлению бронзовых и гипсовых копий памятника и бюста Пушкина, о чем оповестил Опекушин публику через “Новое время”. Они продавались непосредственно в мастерской Опекушина.

К тому времени относятся два письма И. С. Тургенева, посланных Опеку­шину. 5 марта 1880 года Тургенев писал:

“Милостивый государь Александр Михайлович!

А. В. Головнин передал мне Ваше намерение почтить меня подарком экземп­ляра Вашей Пушкинской статуи, за что прошу Вас принять мою искрен­нюю благодарность. Очень буду рад лично познакомиться с Вами и иметь случай выразить Вам все мое уважение к Вашему таланту.

Примите уверения в моем сочувствии и искреннем почтении.

Ваш покорный слуга

Ив. Тургенев”.

 

Читаем второе письмо от 20 марта того же года:

“Милостивый государь,

с живейшим удовольствием узнал я из Вашего письма, что экземпляр статуи Пушкина, который Вам угодно мне назначить, готов. Все эти дни, начиная с субботы, я до часу дома и буду ожидать Вашу любезную присылку.

Примите уверения в совершенном уважении Вашего покорнейшего слуги

Ив. Тургенев”.

 

Ко времени открытия памятника статуэтки и бюсты Пушкина работы Опекушина широко разошлись в Петербурге и Москве, давая, видимо, какой-то заработок скульптору. Самая большая копия памятника, высотой почти в 2,5 метра, была сделана для Русского клуба в Варшаве.

*   *   *

В связи с историей сооружения памятника Пушкину ходили легенды поэтического, и не только поэтического, свойства. Одна из них вошла в Энцик­ло­педию Брокгауза и Ефрона. Суть ее сводилась к тому, что будто во время похорон Анны Керн (1879 г.) гроб ее повстречался с памятником Пушкину, который тогда якобы ввозили в Москву. Свидетели похорон отвергают эту версию, но все же утверждают, что, действительно, года за два до смерти красавицы, подарившей поэту счастливые минуты вдохновения, мимо окон ее дома на Тверской-Ямской медленно проследовала, наделав много шума, колесная платформа с гранитной глыбой для пьедестала памятника Пушкину. Встревоженная гиком возниц и криками собравшихся на улице зевак, уже тогда тяжело больная Анна Петровна стала расспрашивать домочадцев о причинах шума. Ей объяснили, в чем дело. Как писал артист Малого театра О. А. Правдин, “она успокоилась, облегченно вздохнула и сказала с блаженной улыбкой: — А, наконец-то! Ну, слава Богу, давно пора!”.

 

Пушкинские торжества

 

Пять лет ушло на все работы по сооружению памятника. К началу 1880 года он был готов. Его можно было открыть ко дню гибели Пушкина — 29 января. Но эта дата прежде всего воскресила бы в памяти народной пушкинскую трагедию. Решили отложить торжество до 26 мая.

Задолго до знаменательного дня в Москву начали съезжаться делегации из разных городов страны и даже из-за рубежа. Печатались и рассылались приглашения, готовились транспаранты, знамена, гирлянды и венки, наводился последний лоск на прилегающие к Тверскому бульвару улицы и площади.

А 22 мая умерла супруга Государя Императрица Мария Александровна. Пушкинским торжествам поначалу был дан отбой. В столице и в Москве с досадой говорили, что и 43 года спустя после смерти над поэтом продолжает витать злой рок. Император объявил о полугодовом трауре.

И все же открытие памятника, в конце концов, решили особенно не откла­дывать, правда, провести его надлежало с соблюдением “норм приличия”, без участия членов Царствующего Дома, исключая председателя Пушкинского комитета принца Ольденбургского.

Отмена сформированного специального поезда из Петербурга помешала многим желающим прибыть на торжества.

И вот наступил долгожданный день — 6 июня 1880 года. Вероятно, не было такой газеты и журнала в России, которые не описали бы праздника открытия первого памятника великому русскому поэту. В этом же году вышла книга “Венок на памятник Пушкину”, в которой отражены Пушкинские дни в Москве, Петербурге и провинции, опубликованы адреса, телеграммы, приветствия, речи, стихи по случаю открытия памятника, отзывы о значении пушкинских торжеств. Так что сейчас, спустя более 100 лет, мы без труда, во всех деталях можем представить себе, как чествовала Россия своего великого сына.

...К 10 часам утра назначен был съезд в Страстной монастырь. К этому времени Тверскую площадь закрыли, и только по специальным билетам можно было подъехать к монастырю. Небо покрывали тучи, накрапывал дождь. Московское духовенство подготовилось к торжествам, словно к великому престольному празднику. Широкая дорога, ведущая к двухэтажному соборному храму, была усыпана зеленью и цветами. Обедню служил знаменитый церковный златоуст — Митрополит Московский и Коломенский Макарий в сослужении епископов Дмитровского Амвросия (Ключарева), Ревельского Николая (Касаткина) (7) и множества духовенства.

Авторитет владыки Макария, Митрополита Московского, был высок не только среди церковных иерархов и верующих, но и в научном мире. Акаде­мик, автор 12-томной “Истории Русской Церкви”. Его ставили наравне с такими выдающимися русскими историками, как Татищев, Карамзин, Соловьев, Ключевский. Владыка Макарий (в миру Михаил Петрович Булгаков) еще в молодости отличался склонностью к самостоятельному мышлению, независимости суждений и небоязни авторитетов. Будучи преподавателем Киевской Духовной академии, он публично не побоялся пойти против ставшей “канонической” в светской историографии версии о причастности Бориса Годунова к убийству Царевича Димитрия. Известно, что именно после утверж­дений М. П. Булгакова некоторые историки вновь занялись детальным изучением этой загадки русской истории.