— Да, мой господин. — Мукаи слегка приподнял голову — ровно настолько, чтоб взглянуть на Каваками. — Надлежит ли мне выписать ордер на арест князя?

Каваками вновь взглянул в телескоп. На этот раз он навел его на корабль, который Мукаи назвал «Вифлеемской звездой». Мощные линзы хитроумного голландского устройства позволили Каваками разглядеть на палубе шхуны какого-то мужчину, на редкость уродливого даже для чужеземца. Глаза его были так выпучены, словно им не хватало места в голове. Лицо чужеземца было исчерчено морщинами гнева, губы искривились в привычной гримасе, длинный нос смотрел набок, а приподнятые плечи окостенели от напряжения. Рядом с ним стояла женщина. Кожа ее казалась необыкновенно гладкой и чистой; несомненно, это был всего лишь обман зрения, вызванный несовершенством оптики. В конце концов, эта женщина — всего лишь животное, как и все чужеземцы. Мужчина что-то сказал и встал на колени. Женщина опустилась рядом с ним. Они начали какой-то христианский молитвенный ритуал.

Каваками знал, что это стыд за собственные мысли заставил его слишком резко отреагировать на отголосок чужеземных мыслей, проскользнувший в словах Мукаи. Конечно же, аресты сейчас неуместны. Акаока — незначительное владение, но ярость ее отборных самурайских отрядов давно уже вошла в легенды. Любая попытка ареста повлекла бы за собой волну убийств — в это оказались бы втянуты другие князья. Это привело бы ко всеобщей междуусобице, а она, в свою очередь, стала бы превосходным поводом для чужеземного вторжения. Нет, если уж князя Акаоки и придется уничтожить, для этого сгодятся и более окольные пути. А уж в этом Каваками был истинным знатоком своего дела.

— Пока не нужно, — сказал Каваками. — Пусть действует, а мы посмотрим, кто еще заплывет в наши сети.

Еще не успев как следует проснуться, Старк схватился за оружие: пистолет привычно лег в правую руку, нож — в левую. В ушах у него звенели яростные вопли. В каюту сочился тусклый утренний свет, отбрасывающий неверные, расплывчатые тени. Старк оглядел каюту; дуло пистолета послушно следовало за направлением взгляда. Никого. Может, ему опять приснился кошмар?

— «Итак ждите Меня, говорит Господь, до того дня, когда я восстану для опустошения…» — долетел с палубы голос Кромвеля.

Старк расслабился и опустил оружие. Опять этот проповедник взялся за свое: орет во всю глотку, будто его черти поджаривают.

Старк поднялся с койки. Его сундучок уже стоял, раззявив пасть, и ждал, пока хозяин сложит вещи. Через несколько часов Старку предстояло высадиться на новую, неведомую землю. Привычная тяжесть пистолета в руке действовала на него успокаивающе. Это был армейский кольт сорок четвертого калибра, со стволом длиной в шесть дюймов. Старк способен был за секунду выхватить эти два фунта стали и огня из кобуры и попасть человеку в корпус три раза из пяти — а уж вторым выстрелом попадал наверняка. С расстояния в десять футов он всаживал противнику пулю между глаз, хоть с правой руки, хоть с левой, два раза из трех. А на третий раз, если противник обращался в бегство, Старк обычно стрелял в основание шеи и аккуратно снимал врагу голову с плеч.

Старк, конечно же, предпочел бы держать верный кольт при себе и носить его у бедра. Но сейчас, увы, был неподходящий момент для того, чтоб носить револьвер в открытую. Или нож длиной с некрупный меч. А потому охотничий нож вернулся в ножны и прикорнул на дне сундучка, между двумя свитерами, которые связала для Старка Мэри Энн. Потом Старк завернул кольт в старое полотенце и уложил рядом с ножом. Укрыв оружие сложенными рубашками, Старк примостил сверху десяток Библий. Еще пять сотен таких же Библий хранилось в трюме, в большом деревянном ящике. Как японцы будут читать Библию короля Якова, ведомо одному лишь Богу да еще Кромвелю. Старка это не волновало. Его чтение Библии никогда не продвигалось далее второго стиха Книги Бытия. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною. Впрочем, вряд ли его когда-нибудь привлекут к чтению проповедей. Слишком уж Кромвелю нравится слушать себя самого.

У Старка имелся и второй револьвер, компактный «смит-и-вессон» тридцать второго калибра. «Смит-и-вессон» был достаточно маленьким, чтоб спрятать его под курткой, и достаточно легким, чтоб носить его в прочном кармане, нашитом слева на жилет. Чтоб достать его, нужно запустить руку под куртку и добраться до жилета. Старк немного потренировался, пока тело не вспомнило нужное движение, и в конце концов принялся проделывать его быстро и плавно, как и полагалось. Правда, Старк не знал, настолько этот револьвер хорош, и годится ли он для того, чтоб остановить человека. Авось он все-таки получше револьвера двадцать второго калибра, который был у него как-то раньше. Можно всадить в человека пяток пуль двадцать второго калибра, но если этот человек достаточно силен, зол и напуган, он все равно пойдет вперед, не обращая внимания на хлещущую кровь, и постарается вспороть тебе брюхо. А раскроить ему череп опустевшим револьвером все-таки нелегко.

Старк надел куртку, прихватил шляпу и перчатки и двинулся к трапу. Когда он вышел на пагулу, Кромвель и его невеста, Эмилия Гибсон, как раз завершили молитву и поднялись на ноги.

— Доброе утро, брат Мэттью, — поприветствовала Старка Эмилия. Волосы девушки были спрятаны под клетчатый чепчик; простенький хлопчатобумажный жакет, подбитый ватой, и обмотанный вокруг шеи старый шерстяной шарф защищали ее от холода. На правое ухо из-под чепчика спускался золотистый локон. Эмилия потянулась было к этому локону, и остановилась, словно чего-то застеснявшись. Как это там говорится? «Не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Забавно. Почему-то при виде этой девушки ему приходят на ум библейские строки. Может, ей и вправду на роду написано сделаться женой проповедника. На миг чело Эмилии затуманилось, но потом бирюзовые глаза девшки вновь вспыхнули радостным светом.

— Наша молитва разбудила вас?

— Что может быть лучше, нежели проснуться под звуки Слова Божьего? — отозвался Старк.

— Аминь, брат Мэттью, — подал голос Кромвель. — Разве не сказано: «Не дам сна очам моим и веждам моим дремания, доколе не найду места Господу».

— Аминь, — хором откликнулись Эмилия и Старк.

Кромвель величественным жестом указал на лежащую перед ними землю.

— Вот это, брат Мэттью, и есть Япония. Сорок миллионов душ, обреченных на вечное проклятие — если только не спасет их милость Божья и наши самоотверженные труды.

Насколько видно было Старку, весь берег был покрыт различными строениями. Большинство из них были невысокими — не выше трех этажей — и весьма непрочными на вид. Город был огромен, но казалось, будто он способен рухнуть под сильным порывом ветра или сгореть от одной-единственной брошенной спички. Лишь дворцы, выстроившиеся вдоль берега, и могучая белая крепость с черными крышами, расположенная примерно в миле от берега, не производили такого впечатления.

— Готовы ли вы, брат Мэттью? — спросил Кромвель.

— Да, брат Зефания. Я готов, — отозвался Старк.

Сохаку, настоятель монастыря Мусиндо, сидел в ходзе, крохотной комнатке для медитации, полагавшейся всякому дзенскому мастеру, проживающему при храме. Он сидел неподвижно, застыв в позе лотоса и полуприкрыв глаза — ничего не видя, ничего не слыша, ничего не ощущая. За окном щебетали птицы. По комнате пронесся легкий ветерок, поднявшийся с восходом солнца. На кухне загромыхали горшки — монахи готовили следующую трапезу. Им не следовало так шуметь! Поймав себя на этой мысли, Сохаку вздохнул. Ну что ж, на этот раз он просидел на пару минут дольше. Все-таки какой-то успех. Скрипнув зубами от боли, настоятель руками снял правую ногу с левого бедра и положил на пол. Потом, откинувшись назад, он снял левую ногу и блаженно выпрямился. Ах! Какое наслаждение можно получить, всего лишь вытянув ноги! Воистину, жизнь есть дар и тайна. С кухни снова донесся грохот горшков, и кто-то засмеялся. Кажется, Таро. Недисциплинированный ленивый дурень.