Стоило ему приблизиться, и чиновник, доставивший Зефании столько хлопот, рухнул на колени и уткнулся лбом в землю. Молодой человек произнес несколько слов по-японски. Чиновник поспешно вскочил.

— Гэндзи князь, идти, он, — сказал чиновник. Он так разволновался, что его и без того неважный английский сделался еще хуже. — Вы, он, идти, пожалуйста.

— Князь Гэндзи? — переспросил Кромвель. Юноша утвердительно поклонился. Тогда Кромвель представился сам и представил своих спутников. — Зефания Кромвель. Эмилия Гибсон. Мэттью Старк.

«Господи, помоги нам! — подумал Кромвель. Этот изнеженный мальчишка и есть князь Акаоки, наш покровитель в этой дикой стране».

Подошел второй самурай. Этот выглядел человеком зрелым — и куда более свирепым. Гэндзи негромко произнес несколько слов. Свиепый самурай поклонился, повернулся и приглашающе взмахнул рукой.

Гэндзи что-то сказал чиновнику. Чиновник поклонился миссионерам и сказал:

— Гэндзи князь говорить, добро пожаловать Япония.

— Благодарю вас, князь Гэндзи, — отозвался Кромвель. — Это большая честь для нас — находиться здесь.

С конца пристани послышался какой-то грохот. Их издавали три маленькие двухколесные повозки: в каждую вместо лошади был запряжен человек.

— У них здесь есть рабство, — сказал Старк.

— Я думал, что нету, — отозвался Кромвель. — Но, похоже, я ошибался.

— Какой ужас! — воскликнула Эмилия. — Использовать людей вместо тягловой скотины!

— В наших рабовладельческих штатах можно увидеть то же самое, — заметил Старк, — если не хуже.

— Это ненадолго, брат Мэттью, — сказал Кромвель. — Стефен Дуглас уже дожидается инаугурации на пост президента Соединенных Штатов, а он клятвенно пообещал отменить рабство.

— Возможно, брат Зефания, следующим президентом станет не Дуглас. Это может быть Брекенридж, или Белл, или даже Линкольн. Прошлые выборы были совершенно непредсказуемыми.

— Следующий корабль должен будет уже знать результат. Но это неважно. Кто бы ни стал президентом, рабству в нашей стране все равно конец.

Гэндзи прислушивался к разговору иноземцев и ему казалось, что он узнает отдельные слова. Люди. Соединенные Штаты. Обещать. Гэндзи с детства изучал английский с учителем. Но быстрый разговор людей, для которых этот язык родной — уже совсем другое дело.

Рикши остановились перед миссионерами. Гэндзи жестом пригласил гостей садиться. К его удивлению, они наотрез отказались. Старший — и самый уродливый — из чужеземцев, Кромвель, принялся что-то пространно объяснять портовому чиновнику.

— Он говорит, что их религия не дозволяет им ездить на рикшах.

Смотритель пристани нервно вытер пот со лба.

Гэндзи повернулся к Сэйки.

— Ты об этом знал?

— Конечно же, нет, господин. Кто бы мог подумать, что рикши могут иметь хоть какое-то отношение к религии?

— Чем именно их оскорбляют рикши? — спросил Гэндзи у смотрителя.

— Они используют много слов, которых я не понимаю, — сознался чиновник. — Прошу прощения, господин Гэндзи, но я обычно имею дело с грузом. Мои познания в их языке по большей части касаются вопросв торговли, разрешений на высадку, пошлин, цен и тому подобного. Религиозные доктрины не входят в круг моих служебных обязанностей.

Гэндзи кивнул.

— Что ж, прекрасно. Им придется идти пешком. Погрузите на рикш багаж. Мы им заплатили. А значит, можем их использовать по своему усмотрению.

Он вежливо взмахнул рукой, предлагая миссионерам идти вперед.

— Отлично! — воскликнул Кромвель. — Мы одержали нашу первую победу! Мы заставили этого человека понять, как твердо мы придерживаемся христианской морали. Мы — народ на Его пастбище и овцы в Его руке.

— Аминь, — отозвались Эмилия и Старк.

Аминь. Это слово Гэндзи узнал. Но язык чужеземцев был настолько несозвучен его слуху, что князь полностью упустил предшествовавшую этому слову молитву.

Когда все тронулись вперед, Сэйки подошел поближе к князю. Он тихо — как будто миссионеры могли понять его слова — произнес:

— Господин, мы не можем допустить, чтоб эта женщина шла рядом с нами.

— Почему? Она кажется вполне здоровой.

— Меня волнует ее вид, а не ее здоровье. Вы успели рассмотреть ее как следует?

— Честно говоря, я старался вообще на нее не смотреть. У нее на редкость невдохновляющая внешность.

— Это чрезвычайно мягко сказано, господин. Она одета, словно побирушка, рост у нее как у тягловой скотины, цвет волос кошмарен, а черты лица просто нелепы своей несоразмерностью.

— Нам нужно просто пройтись рядом с ней, а не жениться на ней.

— Насмешки могут ранить так же глубоко, как мечи, а нанесенные ими раны бывают не менее смертоносны. В наш вырождающийся век союзы хрупки, а решения непрочны. Вам не следует рисковать понапрасну.

Гэндзи взглянул на женщину. Эти двое мужчин, Кромвель и Старк, галантно шли рядом с ней, словно она была невесть какой красавицей. Притворялись они превосходно. Несомненно, Гэндзи еще ни разу в жизни не встречал женщины, на которую было бы столь же трудно смотреть. Да, Сэйки прав. Насмешки, которые она на них навлечет, могут оказаться чрезвычайно опасны.

— Подожди. — Они как раз подошли к паланкину. — Что, если она поедет на моем месте?

Сэйки задумался. Если Гэндзи пойдет пешком, он сделается более уязвимым. Но в противном случе весь Эдо увидит самураев клана Окумити в обществе этой женщины. Нужно было выбрать меньшее из двух зол. Нет, проще будет защитить Гэндзи, чем терпеть насмешки.

— Да, так будет лучше всего.

Пока Гэндзи разговаривал со своим помощником, Эмилия потихоньку оглядела свиту их покровителя. Все до единого самураи смотрели на нее, и на лицах их читалось явственное отвращение. Эмилия быстро отвела взгляд. Быть может, у них вызывает отвращение не она, а Зефания, или брат Мэттью, или хлопоты, связанные с их приездом? Нельзя так легко поддаваться надеждам — тем больнее, когда они рассыпаются в прах. Эмилия строго велела себе не спешить с выводами. Лучше подождать. Но вдруг это и вправду так? Ведь может же такое быть? Да, может.

— Эмилия, — сказал Кромвель, — я полагаю, князь Гэндзи предлагает тебе воспользоваться его паланкином.

— Но, Зефания, как же я могу воспользоваться этим предложением? Ведь перемещаться на плечах четырех рабов, несомненно, вчетверо более грешно, чем ехать в повозке, влекомой одним.

Кромвель посмотрел на носильщиков.

— Не думаю, чтоб это были рабы. Они все при мечах. А никто не позволил бы вооруженному рабу подходить так близко к хозяину.

Эмилия поняла, что Зефания прав. Носильщики были вооружены и держались не менее горделиво, чем самураи. Возможно, здесь это считается великой честью — нести на плечах своего господина. Девушка заметила, что носильщики смотрят на нее с неменьшим отвращением. И, несмотря на то, что она решила не спешить с выводами, Эмилию затопила волна радости.

— И все же мне это кажется неудобным, Зефания, — чтоб меня несли, когда ты идешь пешком. Это неприлично, и не подобает женщине.

Гэндзи улыбнулся.

— Очевидно, паланкин тоже как-то связан с религией.

— Да, господин, — согласился Сэйки, но внимание его было приковано к подчиненным. — А ну, следите за собой! У вас на лицах написаны все ваши мысли.

Эмилия поняла, что свирепый самурай сказал что-то насчет нее, потому что все прочие тут же напустили на себя бесстрастный вид и старательно принялись смотреть куда угодно, только не на нее.

— Я полностью с тобою согласен, Эмилия. Но, возможно, в данных обстоятельствах лучше принять предложение, сделанное от чистого сердца. Нам следует приспосабливаться к обычаям этой страны — конечно, в той степени, в какой это не противоречит нашей морали.

— Как тебе будет угодно, Зефания.

Присев перед князем Гэндзи в реверансе, Эмилия послушно двинулась к паланкину — и тут же столкнулась с непредвиденной трудностью. Вход в паланкин оказался до чрезвычайности узким. Чтоб пробраться сквозь него, Эмилии пришлось бы извиваться совершенно неподобающим для леди образом. А кроме того, и сам паланкин так мал, что ее жакет на толстой подкладке и широкие юбки займут все оставшееся от нее самой место. Чем же там дышать?