— А зачем ему вообще все это понадобилось? Копировать, стирать?

— Ты меня спрашиваешь? Не знаю, он не объяснил, только настоятельно просил потереть диск без возможности восстановления. Ни на какие мои вопросы тоже не ответил. Собственно, какое мое дело? От меня требуется правильно выполнить задание пользователя.

— И что?

— Как что? Я переформатировал жесткий диск. Причем изменил там разбивку и файловую систему. Ну, это чтоб нельзя было восстановить потом.

— А когда это произошло?

— Сейчас… — Сквип подошел к одному из включенных компьютеров вызвал на экран какую-то программу и сказал: — да, утром…

И назвал дату смерти моего отца. А потом вдруг произнес:

— Слушай, совсем забыл. У меня же есть послание для тебя от него!

— От него? И ты молчал?

— Ну, извини! — Сквип картинно сложил руки на груди, как кающийся грешник на картине эпохи Ренессанса. — Виноват! Но я раскаялся и искупил!

— Ладно, принято, — невольно улыбнулся я. Так что за послание?

— Вот эту флешку он просил передать тебе. Он сказал так: отдашь, мол, моему наследнику, если со мной что-то случится. Тебе, видимо, кому же еще?

И Сквип протянул мне маленькую карточку памяти, какие используются в фотокамерах и в разных других цифровых устройствах. К сожалению, мой ноутбук эту карточку не читал — не подходила версия. Поэтому изучение содержимого я решил отложить до лучших времен, а заняться срочным, и, как мне тогда казалось, более важным делом.

19. Олеся

Другим важным делом, назначенным на тот же день, было посещение одного московского издательства, еще раньше вроде как согласившегося печатать мою книгу. Поскольку я не собирался лично посещать столицу России в ближайшем будущем, то планировалось все решить через Интернет и по телефону. Переговоры вел мой парижский литагент, поэтому я не был посвящен в интимные подробности самого процесса. Но раз уж волею судеб обстоятельства изменились, то этим грех было не воспользоваться. Кроме того, телефонный номер издательства оказался почему-то в отцовской записной книжке с пометкой «Olesya».

Первое, что бросилось в глаза, когда я вошел в секретариат издательства, это плакат прямо напротив двери. В «красном углу», как раньше говорили. Прямо к стене был приклеен большой красочный постер формата А1, изображающий дьявола, совершающего половой акт с ангелом в коленно-локтевой позиции. Дьявол был мускулист и красен, а ангел пребывал в образе хрупкой белокожей девушки с шикарным бюстом. Причем пунцовое лицо дьявола выглядело красивым и довольным, а белый лик ангела — счастливым до изумления.

— …Карпов говорите? Виктор Антонович? — переспросила симпатичная секретарша, и стала быстро что-то делать с компьютером, за которым сидела. — Знакомая фамилия… так, сейчас посмотрим… Вот! Хотя, нет, это не тот Карпов, этот — Антон Михайлович… а, вот и вы! Знаете, но ваша книга…

Я сразу же насторожился:

— Подождите… Антон Михайлович, вы сказали?

— Да, а что? — вопросом на вопрос ответила девушка, вскинув на меня глаза. Красивые у нее оказались глаза. Широко поставленные, лучистые, голубые с темно-серыми прожилками. Длинные закрученные ресницы и чуть-чуть краски. Судя по всему, косметику она применяла с разумным минимализмом. У нее была слегка загорелое лицо, маленький носик с хорошо заметными веснушками и коротко подстриженные прямые светло-русые волосы.

— А про что там? На какую тему?

— Вам это зачем? — удивилась девушка. — Мы не имеем права…

— Подождите. Антон Михайлович Карпов — мой отец, недавно погиб при каких-то странных, и не вполне выясненных обстоятельствах. Если это он… Книга по истории?

— Вы его наследник?

— Я — его единственный сын, — я не стал вдаваться в детали отцовского завещания. — А других сколько-нибудь близких родственников у нас нет.

Вдруг за моей спиной кто-то недовольно муркнул. Я обернулся. Лоснящийся ухоженный черный кот бесшумно запрыгнул на один из стульев и неодобрительно уставился на меня. Затем, он свернулся калачиком, приняв какую-то невообразимо изящную позу. Кот сощурил свои ярко-желтые глаза, и застыл, не отпуская моего взгляда.

— Это научная работа, — сказала девушка. — Называется — «Система символов в еврейской демонологии». Но самой рукописи…

— Может европейской? — уточнил я с вежливой улыбкой.

— Ой, извините, европейской, конечно, — почему-то смутилась секретарша и даже покраснела. – Но самой рукописи сейчас в издательстве нет, ее автор забрал на доработку.

Интересно, оказывается, в офисах современной Москвы еще сохранились девушки, которые умеют краснеть?

— Извиняю, Но, наверное, текст остался в каком-нибудь редакционном компьютере?

— Не думаю. Если автор забрал рукопись, то она делетируется из редакционного портфеля. У нас такой порядок.

— Кстати, вот мои документы, — сказал я, глядя собеседнице в глаза. Я достал свой французский passeport[15] и протянул ей. — Это чтобы вы не сомневались в реальности моей личности.

— Ну, что вы, я вам верю, — девушка, тем не менее, быстро и профессионально изучила мой паспорт. — Я раньше в популярном журнале работала, и у меня наметанный глаз. Умею разбираться в людях. А ваша книга не прошла редсовет, извините.

— А с какой мотивацией? Вы случайно не знаете?

— Нет, они обычно ничего не мотивируют. Отклоняют и все. Вы ради бога меня простите, но сейчас обед, я часть времени уже потратила и могу не успеть…

— А где вы обедаете? — набравшись нахальства, спросил я. — Можно я вас приглашу в кафе, раз уж вы задержались по моей вине? Тут недалеко обнаружилось очень приличное заведение: кормят недорого и неплохо.

— Это какое? — насторожилась она.

— Кафе «Гоблин». Недорого и вкусно.

— О, я же там всегда обедаю! Ну, не совсем всегда, но часто. — Девушка почему-то снова покраснела.

— Итак — я вас приглашаю. И не отказывайтесь! А то — обижусь! — засмеялся я.

Уходя, я взглянул на черного кота. Он почти не изменил позы, лишь совсем зажмурил глаза, прикрывая носик мягкой лапкой. Что он мог сказать? Вероятно, то, что скоро в Москве закончится оттепель и сильно похолодает.

Девушку звали Олеся. Причем она не признавала никаких модификаций своего имени и просила называть его полностью, что было совсем нетрудно. Мы разговорились. После окончания журфака она поступила в один из столичных журналов, но не проработала там и года, как перешла в это книжное издательство, где устроилась секретарем. Как она мне тогда пояснила — «по личным соображениям». Несмотря на свою склонность краснеть по разным поводам, Олеся оказалась современной и вполне компанейской девушкой. К концу обеда мы стали вполне друзьями, и я назначил ей встречу в небольшом скверике недалеко от ее работы.

Вечером мы встретились и решили погулять по Москве. Последние годы в темное время суток город стал удивительно красив и привлекателен — подсветка зданий и талантливая иллюминация преображали его и делали каким-то нереальным, сказочным. Мы ходили долго-долго, и говорили, говорили, говорили… Как-то быстро и незаметно мы перешли на «ты» и нас мало смущала разница в возрасте. Зачем-то я купил и подарил ей букетик цветов. Потом мы сели на подошедший трамвай и куда-то поехали. Я не знал куда — полностью полагался на Олесю.

— …я вот тоже хочу в Париж, — жаловалась она мне, — На Монмартр, на Елисейские поля, на Монпарнас. Хочу побывать в центре имени Жоржа Помпиду на месте «чрева Парижа», съездить в Версаль, наконец, посмотреть на район будущего — Дефанс… Но все никак не выберусь. То загранпаспорт не могла оформить, то визу, то собраться не в силах, то хорошей компании нет, то денег…

— Да ну его, этот Париж, — кривил я душой. — Чего там особенного? Арабов и негров понаехало — не протолкнешься. На Монмартре твоем, особенно на Пигале и вокруг, как стемнеет, так вонь от уличных сортиров и одни черные проститутки. А образцы теперешнего искусства, выставленные в центре имени Помпиду, вызывают тяжелый шок даже у видавших виды арткритиков. Лучше поезжай на Красное море. В Эйлат только, а не в Египет. Там все цивильно, и море всегда теплое. Из Москвы — прямые рейсы, безвизовый режим, два с половиной часа лету — и ты на месте.