Павел не ответил, разливая по второй. Выпили, поболтали о том, о сем, перескакивая с одного на другое. Повспоминали общих знакомых. Вдруг Батышев весело хохотнул:

– А ты знаешь, что за история вышла с твоей Виленой на последнем курсе?

– Почему, моей? – кисло проворчал Павел.

– Твоей, твоей… – твердо скрутил его Батышев: – Отправили ее на преддипломную практику в Сихотэ-Алинский заповедник. Ну, насобирать материала на дипломную работу. Она ж въедливая, скрупулезная, сама выпросила это место. А там как раз директора путного не было. Заместитель замотанный; то браконьеры шалят, то проверка, то еще что, а директор только водку пьет. Закинули ее в отроги хребта, да и забыли там. Вертолетчики тоже, кстати, загуляли. Предполагалось, что экспедиция продлится месяц, и напарник ей полагался. Но напарник в последний момент передумал ехать в такую даль, в заповеднике все серьезные люди были "в поле", крутился возле главной базы какой-то алкашок-бич, но она только взглянула на него, тут же заявила, что ей придется его зарезать в первую же ночь. Потому как он начнет приставать к ней, и иначе его будет не остановить. Вот и оказалась одна с тиграми. Вспомнили о ней, – не поверишь, – в начале октября! И то – вертолетчики. Прилетели как-то в заповедник, чего-то там привезли, и эдак мимоходом спрашивают: – А кто у вас девку-то из хребтов вывез?.. Вот тут и вспомнили. Там как раз уже новый директор был. Он как давай бушевать! Р-разгоню всех, кричит. Там ее кости тигры догладывают, а вы тут водку жрете! Полетели. Прилетают, а она уже к зиме приготовилась; изюбря завалила, шкуру выделывает, собирается зимнюю одежду шить, вокруг избушки поленницы дров высотой с саму избушку… Из тех мест, на своих двоих летом не выберешься, только к середине зимы, по льду речек и можно выйти, – профессор вздохнул, покачал головой, проговорил: – Бедовая девчонка… Сейчас у отца на кордоне живет. Кандидатскую защитила у меня, теперь докторскую пишет. Бедствуют. Денег, уже который год не платят, продовольствия не забрасывают, живут натуральным хозяйством, да охотой…

Павел спросил, почему-то хрипло:

– Замуж вышла?

– Вышла. За научного сотрудника… Только, как ни приедет, все про тебя спрашивает. В начале зимы должна приехать, что сказать?

Павел вздохнул, сказал:

– А и скажите, все, как есть; мол, писателем стал, все хорошо, и со здоровьем наладилось…

Так и пролежали они на песочке до самого заката, попивая пивко и пытаясь наговориться за все тринадцать лет. Когда поднялись с берега на набережную, долго прощались, профессор требовал, чтобы Павел звонил почаще. Павел обещал звонить. Прищурившись, профессор спросил:

– Телефончик-то твой дать Вилене?

– Господи! Да как же я с ней…

Профессор тяжко вздохнул:

– Эх, молоде-ежь…

Он зашагал домой пешком, а Павел побрел к остановке. Разорванная надвое душа противно и нудно ныла. А может, у него две души, и одна периодически умирает? А потом возрождается, чтобы страдать?.. И снова умереть?.. М-мда, жизнь одновременно в двух параллельных вселенных не сахар…

Когда он вышел на остановку, уже смеркалось. Народу было мало. Можно сказать, улица была пустынна, а на самой остановке не было ни души. Что поделаешь, лето, все на дачах…

Вдруг на остановку скорым шагом вышла женщина. Вернее, еще не женщина, но уже и не девушка, в том благодатном возрасте то ли до тридцати, то ли немного за… Она будто чего-то опасалась; вертела головой, и то и дело оглядывалась туда, откуда пришла. Она встала поближе к Павлу, но полуотвернувшись от него. Видимо для того, чтобы он подумал, что она не собирается с ним знакомиться, но со стороны бы казалось, будто они как раз знакомы. Павел был в благодушном состоянии легкого подпития, а потому приветливо спросил:

– За вами гонится маньяк?

Она улыбнулась с чуть заметным кокетством, спросила:

– А вы не маньяк?

– Конечно маньяк! Как увижу красивую женщину, мне с ней тут же познакомиться хочется. Разве это не мания?

– А жена что скажет?.. – сделала она короткую разведку боем.

Павел серьезно выговорил:

– А я способен любить одновременно нескольких женщин, верно и преданно. Вот сейчас стою и раздумываю, а не принять ли мусульманство? У них там полагается четыре жены. А то меня уже столько женщин бросило на том основании, что им замуж захотелось!..

Она рассмеялась, с интересом разглядывая его, потом сказала:

– А вы не похожи на того, кого женщины бросают. А фингалы вам наставил муж-рогоносец?

Он грустно сказал, чистейшую правду:

– В жизни не спал с замужними женщинами. Вы представляете, меня на протяжении нескольких лет по два раза в месяц регулярно разлюбливали и бросали навсегда.

– Ну, вы и ловела-ас… По две женщины в месяц…

– Вы не поняли. Это была одна и та же женщина…

Она с минуту смотрела на него, затем до нее дошло, и она расхохоталась. Но тут же посерьезнела, и тихо произнесла, глядя на что-то, за спиной Павла:

– За мной гонятся аж три маньяка…

Павел резко повернулся, к ним подходили три мужичка совершенно ханыжного вида. Один из них широко осклабился, завлекательно заблеял:

– Чего ж ты убежала, красавица? Мы парни не жадные, пиво пойдем пить под зонтик…

Женщина вдруг уцепилась за Павла, истерично вскрикнула:

– Отцепитесь, подонки! Это мой муж!

– Ну, муж не стена, отодвинуть можем… – и, обращаясь к Павлу, прохрипел с нарочитой злобой: – Давай, вали отсюда, мужик… У нее каждый вечер по мужу, а то и по два…

Павел, стараясь держать их в поле зрения, спросил:

– Правда, что ли?

– Да вы что?! Я разве похожа на проститутку?! – женщина даже возмущенно отодвинулась от него.

Павел рассудительно проговорил:

– Идите своей дорогой, мужики. По одному виду сразу ясно, что эта ягодка не с вашего поля…

– Ты че, каз-зел, не поял, че ли?! А ну вали отсюда! – и он попытался примитивно заехать Павлу по физиономии.

Павел нырнул под удар, перехватил налетчика поперек туловища и провел молниеносный бросок через бедро, да специально дожал так, чтобы любитель ягодок с чужого поля приложился головой об асфальт. Он, однако, не приложился, но и вставать, пока не спешил. Второго Павел встретил своей коронной серией, правда, провел ее в обратном порядке; сначала засадил в печень, а уж после этого провел хук в челюсть. Ханыга, распрямившись, как жердь грянулся навзничь на землю. И тут же Павел услышал знакомый до жути хряск, будто арбуз лопнул. Он похолодел, и в этот момент мог бы пропустить удар от третьего, но третий уже улепетывал вдоль по улице. Бедный налетчик лежал, неловко подогнув шею, голова его скатилась с бордюра и от этого шея выгнулась так, будто была сломана. Из-под головы медленно выплывало алое пятно.

Пока Павел стоял, в оцепенении глядя на упавшего, женщина склонилась к нему, потрогала шею, быстро выпрямилась, глаза ее расширились.

Павел сказал:

– Милицию надо… Скорую…

– Какую скорую?! Вы его наповал… Пойдемте отсюда!

– Но…

– Никаких "но"! Я врач, мне с первого взгляда все ясно. А вы, выпивши, так что вам пару лет на всякий случай дадут. Судья и слышать не пожелает о необходимой самообороне…

Она напористо потянула его прочь. Они пробежали какими-то дворами, выскочили на параллельную улицу. Возле автобусной остановки стояла вереница "леваков", она распахнула дверцу первой в колонне машины, назвала адрес. Это оказалось совсем неподалеку. Минут через десять они уже входили в ее квартиру. Только сидя в мягком уютном кресле, Павел стряхнул с себя какую-то странную апатию, вдруг навалившуюся на него. Тьфу ты! Да ведь просто, протянулась параллель, между нынешним случаем, и тем, давнем, в деревне, когда он испытал лютый ужас, неудачно бросив бедного Альку головой на половинку. После того, как он столько разнокалиберных козлов спровадил в верхний мир, вид смерти на него должен бы уже и не действовать.

Она появилась из кухни с подносом. На нем стояла бутылка неплохого коньяка, блюдечко с тонко порезанными ломтиками лимона и две рюмочки. Она сказала: