— Уж скоро пятый десяток пойдет — а все как пацан…

Серые стены на фоне белесого, насупившегося перед метелью неба возникли неожиданно из-за поворота реки. Шарап натянул вожжи. С ним поравнялся Батута, и тоже остановил коней. Подъехавший Звяга протяжно присвистнул, сказал разочарованно:

— Эт што, и есть Москва?

— Похоже… — протянул обескуражено Шарап. — На постоялом дворе сказывали — двадцать пять верст… Как раз столько мы и проехали…

— У нас Любеч больше… — проворчал разочаровано Батута.

— Скажешь тоже… — откликнулся Звяга. — Любеч, старики сказывают, еще прежде Киева построился…

По самому верху холма тянулись стены, рубленные из вековых дубов, хмуро глядели бойницами приземистые стрельницы, но и стены уж больно были коротки, и стрельниц мало. Под стеной стояли добротные, окруженные высокими тынами избы и богатые терема посада.

Батута подметил:

— А посад-то — бо-ога-ат…

— Чего стоять? Поехали, што ль? — нетерпеливо сказал Шарап. — Щас смеркаться начнет…

Ехали по улице посада, пока не углядели самый богатый терем. Осадив коней перед воротами, Шарап вылез из саней, постучал в калитку рукоятью плети. Вскоре на дворе послышался хруст снега, спокойный голос осведомился:

— Кого принесла нелегкая?

— Не подскажешь ли, уважаемый, как нам проехать ко двору купца Тугая? — вопросил Шарап вежливо.

— Отчего ж не подсказать? Подскажу, коль ты добрый человек; ты как раз и стоишь уже у двора купца Тугая.

Калитка распахнулась — в проеме стоял невысокий, но крепенький мужичок, с коротко подстриженной на ляшский манер бородой. Он оглядел Шарапа, обоз за его спиной, после чего проговорил медленно:

— Только в отъезде нынче купец Тугай, я его управитель.

— Мы знаем, что он в отъезде, — терпеливо проговорил Шарап, — мы ж его встретили, когда он в Смоленск ехал. Не пустишь ли на постой? Нам бы пару дней перебедовать, а там мы свои терема поставим, если у вас можно готовые срубы купить?

— А чего ж не пустить? Коли вы Тугаевы знакомцы… У нас гостевая изба просторная…

Когда обоз втянулся на просторный двор, Шарап подозвал Звягу и Батуту, сказал:

— Пойдемте, сходим к воеводе? Объявимся, да поспрошаем; можа и за стеной для нас местечко найдется? Непривычно мне как-то без стены…

Батута пожал плечами, оглядывая богатое подворье:

— Купец не боится так жить, а ты чего забоялся?

Звяга проворчал:

— За спрос пока денег не берут, а объявиться воеводе требуется… — и, хлопнув коня по крупу, рявкнул: — Пацаны, распрягайте коней, да обиходьте их как следует!

Они сняли только шлемы, заменив их шапками, так и пошли к воеводе; в кольчугах и при мечах, только накинув поверх кольчуг полушубки. Встречных было мало, и они во все глаза глазели на вновь прибывших, правда, не решались расспрашивать, а потому друзья быстро миновали посад, и по укатанной дороге, оскальзываясь на крутизне, поднялись к воротам. Стражник, стоявший прислонясь к стене в самом проеме, лениво спросил:

— Ку-уда?..

— А к воеводе… — процедил Шарап, глядя поверх его головы.

— За-ачем?.. — лениво тянул стражник.

— А то тебя не касаемо! — вспылил Звяга. — То воеводу касаемо!

Стражник тут же пошел на попятную:

— Да я — ничего… Эт я от скуки… Проходите, еще не стемнело… Терем воеводы — во-он, в конце улицы. Там на воротах княжеский знак намалеван…

Вскоре они, и правда, увидели ворота с намалеванным княжеским знаком, вот только разобрать, что там намалевано, было трудно. Звяга утверждал, что на воротах изображен серый волк, Шарап стоял на том, что это дикий кабан, а Батута, склонив голову набок, заявил, что это медведь. Пока они перепирались, калитка распахнулась, оттуда высунулся здоровенный гридень, рявкнул грозно:

— Чего за шум? Бесчестье воеводе умышляете?!

Батута тягуче проговорил:

— Да не-е… Повидаться надобно с воеводой…

— А попозжее не могли припереться? — едко вопросил гридень.

— Дак мы только приехали — надобно объявиться, а то вдруг воевода подумает чего не надо?

Гридень задумчиво проговорил:

— По говору чую, вы с Руси? Правильно сделали, что сейчас явились, а то и вправду воевода подумал бы чего не надо, если б его соглядатаи донесли, что с Руси прибыли какие-то люди, а ему не объявились. Заходьте, а я сбегаю, доложу…

Пока путники не спеша втягивались в калитку, гридень и правда, расторопно бежал к высокому крыльцу терема. Остановившись перед крыльцом, Шарап спросил:

— Батута, ты с купцами хороводишься, все знаешь; в чьих землях стоит Москва?

Батута не спеша почесал в затылке, сдвинув шапку на нос, протянул:

— Москва — шибко незначительный город, чтоб об нем купцы рассказывали, но слыхал я краем уха, будто Володимерской земле он принадлежит, стало быть, воевода тут посажен от Володимерского князя…

На крыльцо тем временем вышел воевода. Был он неказист видом, и ростом невелик, да гонору большого; в сафьяновых сапогах, расшитых серебром, и в богатой лисьей шубе нараспашку, чтоб видно было рубаху из аксамита, да золотую гривну на шее.

Шарап, Звяга и Батута слегка склонили головы, не снимая шапок, как и полагалось именитым людям приветствовать воеводу. От чего воевода пришел в большое неудовольствие, грозно прорычал сквозь зубы:

— Пошто шапки не ломаете?!

Шарп приподнял бровь, демонстративно обхватил обеими ладонями рукоять меча, проговорил медленно:

— Нешто мы смерды, шапку перед тобой ломать? А будешь властью своей кичиться, мы можем и дальше проехать, до самого стольного Володимира… — с намеком выговорил Шарап. — Сказывают, князь Всеволод большие милости предоставляет купеческому да ремесленному люду, а его воевода, наоборот, препятствия чинит…

Воевода тут же пошел на попятную, вопросил сварливо:

— А откуда мне ведать, кто вы есть, коли вы еще не объявились?

Шарап проговорил веско, указывая на Батуту:

— Вот это — знатный киевский мастер-оружейник, Батута, а мы со Звягой — купцы именитые, тоже с Киева. Меня Шарапом кличут. Нужны тебе на жительстве знатный оружейник, и купцы не бедные?

— Так бы и сказали… — пробормотал обескуражено воевода. — Простите, гости дорогие, что в терем не приглашаю — поздненько уже. Говорите, зачем пришли?

Шарап протянул лениво:

— А объявиться, что пришли на жительство, да поспрошать, где строиться можно?

Воевода развел руки, проговорил гостеприимно:

— А эвон за стеной места сколько, занимай хоть целое поле!

Шарап осторожно спросил:

— А в стенах местечка не найдется?..

— Нету места в стенах… — сожалеючи покачал головой воевода. — Стройтесь в посаде. А к весне, коли денег достаточно соберете, стену перенесем. Ну, с Богом, устраивайтесь… — и он ушел в горницу.

Когда шли к воротам, Батута проворчал:

— Зря ноги били… Где тут за стеной строиться? Мне ж и кузню ставить, и огород просторный надобен. И в посаде не пропадем; спокойно тут, половцы не добираются, князь Всеволод великую силу имеет, не менее чем Роман имел — в обиду не даст.

Шарап проворчал:

— Не по нраву мне воевода — дерганый какой-то, не сурьезный…

Звяга легкомысленно ухмыльнулся, обронил:

— А чего нам воевода? Он нам торговать поможет, аль Батуте мехи качать будет?..

Наутро, по указке Тугаева управителя, Шарап с Батутой пошли на другой конец посада, где артель плотников срубы ладила на продажу. Простой люд сам и бревна заготавливали, когда избу собирался строить, сам и срубы рубил. Артель работала лишь для богатых, а потому сруб, который рубили артельщики, лениво постукивая топорами, был крестовый, высокий. Батута обошел его кругом, сказал:

— Ладный сруб — беру для себя…

Староста артели, у костра лениво правящий камнем лезвие топора, встрепенулся, но продолжал сидеть на чурбаке, звонко шоркая камнем по хорошей стали. Батута окликнул его:

— Эгей, уважаемый, эдак вы еще месяц будете сруб рубить…

Староста с нарочитой ленцой протянул: