— Стой где стоишь, а то вторая стрела у тебя в заднице торчать будешь, тогда уж шибко не побегаешь…
Высвободившись из тулупа, Шарап не торопясь пошел к крыльцу. Он думал, что это будет кто-то из работников, но это оказался сам хозяин. Лицо его от страха сделалось совсем белым, и выделялось во тьме бледным пятном, окладистая борода почему-то сама собой скаталась в жалкую сосульку. Шарап встал перед ним, держа лук со стрелой на тетиве в опущенной руке, и молча смотрел. Хозяин вдруг медленно осел сначала на колени, потом и вовсе сел на утоптанный снег, замогильным голосом прошептал:
— Они ж меня убьют… Они всех убьют; и детушек, и баб, и работников, если вы не пойдете завтра поутру…
Шарап раздумчиво проговорил:
— Значит, если завтра поутру мы не покажемся на пути, они явятся сюда?
— Явятся… И все пожгут… И всех убьют… — при этом голова у него моталась так, будто шея его уже была перебита. — А помочь некому; купеческий обоз лишь к вечеру подойдет. А можа, и вовсе сегодня никто не придет…
Шарап протянул недоверчиво:
— Какие-то неправильные тати… С чего это татям постоялый двор жечь? Своего же соглядатая жизни лишать? Ну, умные путники раскусили его — не убивать же за это… Можно следующий обоз подождать…
— Озлились они, оголодали! — у хозяина вдруг прорезался голос, видать решил, что расправа откладывается.
— Ну, и чего ты предлагаешь? — Шарап задумчиво смотрел на него сверху вниз, и ни злости не было, ни сочувствия: просто, вялая мысль вертелась в голове, что, коли слаб духом и телом, сиди в городе, за стенами, довольствуйся малым доходом…
— А идите с Богом! И пусть поможет вам Бог!..
— Ага, значит, наших баб и малых — под стрелы подставлять, а тебе, шкура, весь прибыток?!
— Да нет у них стрельцов знатных! Вооружены неплохо, да только мечами, да топорами! Луки — у двоих, или троих…
Шарап спокойно сказал:
— Ладно, иди в избу… — оглядел двор, Звяга уже с луком стоял на крыше конюшни, и внимательно оглядывал окрестности, на фоне светлеющего неба он отчетливо выделялся. Шарап помахал ему рукой, сказал: — Слезай, пока никто не нападает…
Из тулупов выпростались Батута с Ярцом, подошли к Шарапу, с крыши соскочил Звяга, деловито спустил тетиву своего лука; берег он его пуще глазу, никогда не позволял чтоб тетива лишнее время утомляла дерево.
Звяга жизнерадостно протянул:
— Отсидимся, отстреляемся… А там, глядишь, купеческий обоз подойдет…
Шарап проворчал:
— Как же, отсидишься тут… С татями схлестнуться — эт тебе не с дружинниками воевать. Те прут на тебя стеной — стой крепко, да мечом маши порасторопнее. А эти норовят исподтишка, да из засады… А тут и обороняться не шибко сподручно: гляди, тын высокий, а без заборол. Как стрелять? Сидя верхом на тыне?
Ярец проговорил:
— Пойдемте сначала поедим, а потом будем судить да рядить…
Звяга ухмыльнулся:
— Во, Ярец всегда дело говорит!
В избе уже плавали запахи наваристой мясной каши. Стряпуха с помощью приезжих женщин готовила еду на всю ораву. Старшие пацаны сидели на лавке у стены.
Шарап проворчал благодушно:
— Проспали?
Огарок один ответил:
— Мы на пару с Прибытком не спали; через горницу в сени он не проходил… Изба то крестовая, да здоровенная. Можа у него потайной ход в сени имеется?
— Ладно… — Шарап кинул тулуп на лавку, прошел к столу, добавил: — Вы в тепле спали, идите кто-нибудь стражу постойте, с крыши конюшни все окрест видать. Да самострелы из рук не выпускайте.
Пацаны переглянулись, сыновья Шарапа и Звяги поднялись, и принялись одеваться.
После еды старшие вышли во двор, Шарап хмуро оглядывал утоптанный, испещренный кучами конских яблок, квадрат, образованный избой, конюшней и сараями. Тын был только с одной стороны.
Не унывающий Звяга воскликнул:
— Ты глянь, Шарап! Вон сеновал, а напротив него лаз на чердак — перестрел получается; двор, будто на ладони…
— Перестрел… Перестрел… — ворчал Шарап, прищуря глаз вертя головой, и что-то прикидывая. — Вот лезь, и прикинь, што за перестрел получается…
Звяга сговорчиво полез на сеновал, весело крикнул, стоя в проеме:
— Здорово! Надо будет только их всех на двор заманить…
— Чем манить то будешь? Кошелем помашешь? — все еще недовольно ворчал Шарап.
На крыльцо вышла мать Батуты, спросила:
— Детей одевать?
Батута вопросительно поглядел на Шарапа, тот сдвинул шлем на ухо, задумчиво поскреб висок под бармицей, обронил нехотя:
— Погодьте пока… Ладно, Звяга, будь по-твоему; так и так хорошо, коли через тын полезут — все одно в перестрел попадут, а в ворота въедут — еще лучше, всех стрелами положим. Батута с Ярцом — крыльцо держат, да раньше моего свиста не высовывайтесь! Пацаны с самострелами, один — на сеновал, другой — на чердак. Кто заманивать будет?
— А кого не жалко? — весело скалясь, воскликнул Звяга.
— Прибытка не жалко… — пробормотал хмуро Батута.
Прибыток возопил:
— Скажешь тоже, дядя Батута! Я б и сам вызвался!
Батута ухмыльнулся, проворчал:
— Ладно, пошутил я…
Звяга поглядел на поднимающееся из-за деревьев солнце, красное, будто напитавшееся кровью, проговорил, став вдруг серьезным:
— Кабы мы выехали вовремя — щас как раз бы уже четыре версты проехали, кони после отдыха бегут резво. Скоро соглядатая ждать нужно…
Шарап оглядел Батуту с Ярцем, резко выговорил:
— Берем оружие, и по местам! А ты, Прибыток, самострел припрячь, да напусти на себя сонную одурь; мол, в санях прикорнул, дневка у нас, поели, да снова спать завалились…
На крыльцо вышел хозяин, Шарап погрозил ему кулаком, грозно рявкнул:
— Высунешься до времени — первую стрелу и схлопочешь! Ты днем ворота закрытыми держишь, аль открытыми?
— Открытыми… Спокойно тут… — и добавил после паузы: — Было…
— Гляди, коли соврал…
Взобравшись на чердак, Шарап с любопытством огляделся. На Киеве у большинства простых людей в избах чердаков не было, да и сам Шарап детство прожил в бедной избе без потолка, под соломенной крышей. Это уж когда ушел из дружинников, да женился, пару раз сходил со Звягой да отцом Серика в поля половецкие, уж тогда обзавелся крепким теремом, с тесовым потолком, да обширным чердаком. Здесь особо любопытного ничего не было, примерно то же самое что и на чердаке терема, сожженного в Киеве: банные веники, заготовки для топорищ и рогатин, несколько еловых чурбаков, без единого сучка — явно для стрел, понимает толк, ель для стрелы много лучше, чем сосна. А ведь лук хозяин на виду не держит. Темный мужичок… Надо было бы предупредить Батуту, чтоб оглядывался почаще…
Прибыток внизу потоптался у ворот, и не нашел ничего лучше, как присыпать самострел снегом у тына, где он не был утоптан. После чего прошел к ближайшим саням и улегся на сено в них так, чтобы видеть ворота. Шарапу с чердака открывался вид на берег и кусок заснеженной реки. Звяге были видны подходы со стороны леса, однако оба они прокараулили появление Выдры. Тот возник в воротах, будто лешак, оглядел двор, увидел Прибытка в санях, долго вглядывался, колеблясь между разными какими-то побуждениями. Но тут Прибыток пошевелился, широко зевнул. Выдра сразу встрепенулся, не приближаясь к саням, спросил:
— А чего не уехали?
Прибыток протянул лениво:
— А кони притомились, решили дневку устроить. Да и малые намерзлись в дороге… А ты чего вернулся, дядя Выдра? — равнодушно спросил Прибыток, и, прикрыв лицо воротником тулупа, повернулся на бок, делая вид, будто решил продолжать спать.
Шарап порадовался; знатно притворяется пацан! Звяга из глубины проема, радостно скалясь, казал Шарапу большой палец. Выдра еще раз оглядел двор, и исчез. Опытный тать, отметил про себя Шарап. Он стал прикидывать, откуда могут появиться тати? Получалось, лишь с того краю, что заслоняет от Звяги крыша избы. Опытный тать всегда избегает зияющих проемов всяких сеновалов и чердаков; там, в полутьме может скрываться невидимый доглядчик. Сначала Шарапу показалось, что это у него кровь в ушах звенит, но тут Звяга высунулся с сеновала, и, выворачивая шею, попытался заглянуть куда-то за драночную кровлю. И тут Шарап увидел, вынырнувшую на открытое пространство реки вереницу саней, звон колокольцев сразу стал звонче и слышней. В санях — по двое-трое, поклажи не видно. Машинально пересчитав путников, Шарап пробормотал под нос: