Серик сумрачно сказал:
— Заберите тела павших, отступаем… Знать не судьба… В теснинах стоять будем, сколько даст Перун…
На следующий день русичи готовили место упокоения своих павших; копали ямы, возили бревна для срубов, Горчака с половчанкой решили похоронить отдельно от остальных. Половецкий стан притих, только дозорные настороженно вглядывались в русский стан. Через день, когда срубы были готовы и Лисица с горем пополам знавший похоронный обряд многобожников, справлял службу, вдруг раздался свист дозорного. Вспрыгнувший на телегу Чечуля сказал:
— Ишь, один скачет… Щас я его… — и принялся натягивать тетиву.
Серик тоже вспрыгнул на телегу, вгляделся. Что-то ему показалось знакомым в скачущем всаднике; то ли посадка, то ли доспех, то ли все вместе?
— Погодь… — коротко бросил он, перехватывая руку Чечули.
Всадник был уже близко, и он был без шлема. Серик задумчиво протянул:
— Это не половец, и я его знаю… Да-а… Правду сказывают — тесен мир…
Возле толпы грозно хмурившихся воинов осадил коня не кто иной, как старый знакомец франк Рене. Углядев Серика на телеге, он буквально остолбенел, и долго не мог произнести ни слова. Наконец Серик сжалился над ним, сказал:
— Эт не блазнится тебе, друже Рене — Серик я, собственной персоной… — и, обращаясь к дружине: — Расступись браты, знакомец это мой старый!
Рене соскочил с коня, бросил повод на землю и прошел сквозь расступившуюся толпу. Увидя мертвых, рядком лежащих на земле, нахмурился, протянул потрясенно:
— Горча-ак… Клео… — подняв враз поджавшееся лицо, проговорил медленно: — Что ж вы наделали? Я привез повеление дуче, беспрепятственно пропустить вас на Русь. Мир у половцев с Русью…
Серик проговорил, соскочив с телеги:
— Чего уж теперь? Сначала похоронить надобно, а потом о продолжении думать…
Когда, после похорон, готовили тризну, Рене окинул взором скудную снедь, разложенную на сохачьих шкурах, раскинутых по земле, сказал:
— Погодите пока, я ж целый караван припасов привел… — прихватив две телеги без возниц, направился к половецкому стану, ведя коней на длинном чембуре.
Вскоре вернулся, телеги тащились за ним, скрипя от тяжести — возы были с человеческий рост высотой. Чего там только не было! И копченые говяжьи и свиные окорока, и местные овощи под названием дыни, и хлебы, еще не зачерствевшие, и несчетное число бурдюков с вином.
Тризну справляли шумно, заодно радуясь неожиданно подаренной жизни, с которой уже и распроститься успели. Половцы тоже правили тризну по своим немногим павшим, но не так шумно. На рассвете явились все, в полоном составе, безоружные, нагруженные снедью и бурдюками с вином. И уже не тризна, а пир горой загремел на всю тихую долину. Братались от всей широты русской и половецкой души, и пили не чашами, а сразу бурдюками. Упились так, что забыли выставить дозорных, на закате завалившись спать вповалку. Когда утром проснулись, русичи не досчитались полсотни кольчуг, полсотни мечей и несколько топоров. Половцы откровенно ржали, они-то оставили дозорных в своем таборе. Рене не смеялся, только покачал головой и проговорил:
— Народец здешний слабосильный, но вороватый донельзя…
Серик сокрушенно пробормотал:
— Надо же, а на вид показались приличными людьми, баранов нам продавали… — правда, сокрушаться ему повода не было, юшман он снять забыл, потому как удобен был, будто исподняя рубаха, а меч случайно заховал под шкуру, на которой была разложена снедь.
Чечуля кипятился:
— Щас опохмелимся, и покажем им, как воровать!
Половецкий воин, седой и иссеченный шрамами, посмеиваясь, сказал:
— Я тут всю жизнь, точно тебе говорю; не найдешь ты их уже, откочевали куда-нибудь в трущобы, и следы замели…
Собрались быстро, опустевшие бурдюки наполнили водой, загрузили на телеги и потянулись по степи на закат. Через три дня вышли к большому селению, продали большую часть коней, купили верблюдов. Половина половцев откололась и ускакала на полуночь; какой-то местный князек распоясался, караван ограбил. Без телег, с вьючными верблюдами идти стало намного легче. В хорезмском городе под прозванием Ургенч хотели устроить отдых, осмотреть чудесный город, но Рене поторапливал:
— Нечего отдыхать и глаза пялить на чужие диковинки! Забыли, как непрочен мир с половцами? Может, уже мчится гонец с повелением всех вас перебить? — остальные половцы остались в городе, при Рене лишь объявились две темные личности; один походил на германца, а про второго Лисица сказал, будто он ибериец, на что личность что-то мрачно прорычала, и замолчала на весь поход.
Как ни крути, а франк был прав. Переправились по наплавному мосту через широкую реку, и пошли по ее левому берегу. В день попадались по три-четыре встречных каравана. Серик провожал их завистливыми взглядами, он уже чувствовал себя купцом, и втихомолку прикидывал чужие барыши, примеряя их на себя. Вскоре приятности похода, связанные с обилием воды, кончились; река пала в море, и караван потянулся по настоящей пустыне, с песчаными буграми, идущими чередой, будто волны морские. Правда, каждые двадцать — двадцать пять верст пути в пустыне стояли постоялые дворы, которые местные людишки называли караван-сараями. Имелись в них и колодцы. Правда, воды в колодце хватало лишь коням да людям. Верблюды флегматично жевали жвачки, равнодушно поглядывая как жадно пьют кони. Местные людишки бойко тараторили на половецком языке, но от половцев отличались, больше походили на степняков. Серик как-то спросил Рене:
— Как страна эта называется?
Рене обронил равнодушно:
— Китаем эта страна называется, а народ, естественно, китаями зовется…
— А чем промышляют? Тут же ничего не растет!
Рене окинул взором унылый окоем, проговорил медленно:
— Скотоводничают они. Верблюдов разводят на продажу купцам, овец, себе на прокормление, лошадей. А растет тут кое-что, если они живут; видать знают, где что растет и когда, колодцы тайные имеют. Роды живут обособленно, пуще глазу берегут места расположения своих колодцев. Тут же, не зная колодцев, в три дня сгинешь…
Все имеет конец, и пустыня кончилась — вышли к небольшой речке, возле нее отдыхали два дня, отпаивали коней и верблюдов. Кони повеселели, а опавшие горбы верблюдов, вновь туго заколыхались над хребтами. Дальше путь и вовсе легким показался; то и дело попадались ручьи и озерца. Правда, большинство озер были солеными, на их берегах дымили солеварни.
Серик дивился:
— Это ж подумать, целые соляные озера! А соли мало и дорогая она на Руси…
Рене качал головой, говорил:
— Что поделаешь, половцы хозяева здешних мест, а они много соли добывать не позволяют, чтобы не сбить цены…
Вскоре миновали то ли речку, то ли протоку Итили по наплавному мосту. На больших лодках были уложены толстые плахи, скрепленные железными скобами. Серик проговорил:
— Добротно, ничего не скажешь…
Рене откликнулся:
— Здешние говорят, давно бы через Итиль мост построили, да тут такие паводки веснами случаются, что ни один мост не выстоит.
Асторокань открылась неожиданно; проехали ивовую рощицу и увидели высокие стены из белого камня, да такие высокие, что дома посада выглядели собачьими конурами. Ехавший рядом с Сериком Чечуля, проговорил сумрачно:
— Тут и расстанемся. Щас последние лодийные караваны уходят на Казань и Булгар, с ними мы и уйдем. А вам придется до Киева сухопутьем добираться. Если и были тут киевские купцы на лодьях, так ушли уж давно.
Серик весело проговорил:
— Свидимся еще! В купцы я подаюсь, благо деньжат скопилось достаточно.
— Ну что ж, коли так, заезжай в гости. Коли не в походе буду, так и попируем. Мой двор на Казани всякий покажет.
Дружинники Северской земли решили вместе с казанцами водным путем податься, от Казани им было ближе до своих родных краев. Так что с Сериком осталось едва ли два десятка киевлян. В суматохе как-то незаметно исчез Рене, да и некогда было устраивать прощальный пир. Всем изрядно повезло, подгадали как раз к последним осенним торгам; опоздай на денек, и пришлось бы одним добираться до родных мест. Появление на торге такой оравы вооруженных людей сначала переполошило купцов, но они тут же успокоились, когда услышали, что все эти обветренные вояки желают наняться в караванную стражу. Цены на стражников сразу упали вчетверо, но воины не привередничали. Если бы купцы прознали, что они готовы были бесплатно, лишь за местечко в ладье, или на телеге, охранять караваны, так вовсе бы никакой платы не дали.