Дни в архиепископских палатах потянулись медленно, вязко. Ни о каких вольных прогулках, поиске и расспросах речи быть не могло. На эти дни Архип и Данила стали рядовыми серыми мышками. Они молились круглые сутки с короткими перерывами на сон и еду.

Что оставалось для попытки расследования?

Только короткие «братские» беседы с архиепископскими людьми, только общее наблюдение обстановки.

Именно такое наблюдение через узкое келейное окошко на заре 20 мая принесло первую надежду.

Данила дышал утренним воздухом, наслаждался вскриками проспавшихся птичек, когда во дворе вдруг обнаружилось движение. Ударили копыта нескольких коней, и на площадке перед воротами появился брат Дионисий. Данила узнал его по фигуре, кожаному поясу поверх рясы, какого не носил никто из монахов. На Дионисии не было клобука, а платок, закрывавший подбородок в прошлые разы, болтался на шее. Данила увидел лицо своего давешнего собеседника и перекрестился от души. Шрам чудовищной, рваной формы пересекал бледное лицо Дионисия. Он начинался на лбу — просто выныривал из прекрасных светлых волос, вспарывал кожу, разрывал дугу левой брови, чудом щадил глаз, рассекал щеку, обе губы и правую часть подбородка.

«Правша рубил», — заключил Данила. Шрам к тому же был землистого цвета, будто Дионисий упал разрубленным лицом в грязь.

«А что? Очень возможно. Когда тебя так вырубят, место различать недосуг. Небось, глаза кровью залиты были».

«Потому он такой резкий», закончил Данила свои рассуждения.

Тут к Дионисию подбежали два чернеца с лошадьми. Эти кони были не такими стройными, как жеребец Дионисия, но тоже ничего, — не монастырской выправки.

«Эти уж точно хребет молитвой не утруждают».

Дионисий рявкнул на монахов сдавленным хрипом, и они метнулись прочь, прицепив поводья коней к коновязи у ворот.

Дионисий стал нервно прохаживаться вдоль коновязи, и его жеребец сопровождал хозяина вкрадчивым шагом.

«Спешит», — заметил Данила, когда Дионисий в очередной раз посмотрел на восток, — на восходящее солнце.

Наконец, монахи вышли из какого-то закутка, сгибаясь под тяжестью длинных свертков. Эти саженные свертки стали прилаживать по бокам двух лошадей. Но из четырех упаковок уж одна-то должна была прохудиться? Веревка то ли лопнула, то ли выскользнула из неумелых пальцев, и по каменистому двору с веселым грохотом рассыпались предметы легкого пехотного и кавалерийского вооружения. Чего тут только не было! Копья строевые и пики для метания, бердыши с узким лезвием и с широким в виде полумесяца, короткие сабли и мечи грубой, массовой ковки. Дионисий взвыл к небесам, сдерживая речь в пределах монастырской дозволенности. Можно было подумать, ему именно сейчас и именно этим оружием расквасили лицо.

Раненый витязь грозно двинулся на недоумков, и они бежали. Дионисий снова крикнул, на этот раз членораздельно:

— Тащите грешных тварей!

На этот крик монахи возвратились с двумя неумытыми отроками соломенного цвета. Каждый получил от сопровождающих по очистительной оплеухе. Ребята приободрились, влезли на коней, и грузовые лошади заметно просели в брюхе. Из седла Дионисий крикнул остающимся:

— Община Коломенская подойдет, гоните с провожатым в Острог, я ждать больше не могу!

Три всадника медленно выехали через распахнутые ворота и растворились в золотом солнечном разливе.

«На восток поехали», — только и отметил Данила.

Глава 15. Коломенская община

Если бы Архип и Данила умели летать, они полетели бы за Дионисием и проследили путь верхового обоза. С высоты птичьего полета можно было увидеть много интересного. Но летать в Сретенском монастыре в те годы еще не учили.

Перед завтраком Данила едва успел рассказать Архипу о Дионисии, как ребятам приказали явиться к Никандру. После завтрака и пошли. Никандр встретил обычно: холодно и гордо. Сказал, что пора собираться восвояси. Разъяснения по Третьему Обретению готовы.

Архип и Данила развернули ушные раковины к архиепископу, но он рассказывать о злоключениях Головы не пожелал, изобразил на лице презрение к мыслительным и запоминательным способностям отроков.

«Вот конь некованый — яйца в позолоте» — сочинил Данила новое ругательство.

На это последовал достойный ответ. Никандр в заковыристых выражениях высказал надежду, что столь славные отроки несомненно проведут остаток дней в непрестанных трудах, превзойдут все науки, разовьют ум и память, сподобятся сначала иноческого звания, а потом и царства небесного с полным удовольствием.

«Сам бы ты сдох», — сладковато улыбнулся Архип.

«Уж твое иночество, сучий потрох, аки хвост Диавола, сквозь ризы выпирает», — лучезарно уставился на святого отца Данила.

— Короче, — сказал Никандр, — вот вам письмо к государю. Тут про Третье Обретение все написано. Идите с миром, поспешайте, с дороги не сворачивайте, поминутно думайте о драгоценности сего письма и молите Господа, чтоб уберег вас от его утраты, которая страшнее смерти телесной, ибо равна смерти духовной.

Никандр знакомо шевельнул десницей, и какой-то другой крепыш, заменивший Дионисия, выволок ребят из палаты, всунул Архипу в руки кожаную трубку с письмом, подтолкнул к выходу.

Ходокам дали серебряную монету на проезд до Москвы, спешно загрузили торбы пирогами, многократно приказали точно держаться пути.

«Никуда не сворачивайте с дороги!».

— Следить будут? — спросил Данила Архипа, когда шагали по пыли к ямской станции.

— Пожалуй, нет. Если б собирались, не предупреждали бы. А раз пугают, значит не до нас.

— Не могу понять, — думал вслух Архип, — зря мы съездили или не зря?

— Как же зря? Дионисия теперь знаем. Знаем, что тут не без затей.

— Это и Глухов узнал.

— А «Коломенская Община» на подходе в Острог? — Данила продолжал распинаться, а Архип думал о чем-то свежем.

— Слушай, а давай Общину эту подкараулим?

— Правильно. Только сначала нужно прибыть на ямской двор, чинно отъехать.

Ребята бодро зашагали к базарной площади, возле которой в длинных конюшнях располагался ростовский почтовый и пассажирский транспорт.

Здесь довольно долго подбирали подходящего ямщика. Готовые кибитки имелись в избытке, но ямщики в них сидели строгие — ждали солидных седоков. Ехать на Москву соглашались только с оплатой половины обратной дороги плюс двойная цена овса.

Несколько драных мужичков на битых лошадях готовы были гнать в любую сторону, но поближе. До Москвы их повозки не дотягивали.

Наконец нашелся удачный парень. Он лежал на дне телеги в старой соломе и собирался ехать до Луны, которую тщетно искал на дневном небосклоне. Огромное майское небо вращалось в голубых глазах лихача и предлагало такое разнообразие облачных женских силуэтов, что суть поверженного героя проявлялась через латаные штаны, несмотря на поражение остального организма сивушными маслами.

Старая опытная кобыла стояла тихо, исполненная терпения.

— Бог помощь, земляк, — сказал Данила, осматривая кобылу.

— Му-ы-э-дем! — решительно замычал ямщик.

— На Москву, за серебряный пятиалтынный.

— Му-а-а-жи-бля, — потребовал ямщик.

Архип показал монету.

— Му-о-о-оцка-бля, — оценил ямщик.

— Новгородская, других не держим. Так поехали?

— Му-уля-не? — ямщик сбросил вожжи, накрученные на переднюю планку повозки, последним усилием спрятал монету в шапку и рухнул в сено.

— И-и-го! — заявила возмущенная лошадь и потащила кибитку с ребятами и телом хозяина на Московский тракт.

Когда Ростов остался позади, Архип спросил шепотом:

— Как считаешь, если сойти, лошадь дальше сама пойдет?

— Сейчас узнаем.

Они тихо сползли в придорожную траву и замерли.

Лошадь приостановилась, потом решила, что раз уплачено, то надо отрабатывать, и пошла размеренным шагом.

Отроки озирались из кустов достаточно долго, чтобы понять: погони нет, соглядатаев нет. Все получилось удачно, — свидетелей отъезда на ямском дворе осталось в избытке.