— Все готово, Федор Михайлович…

Федор удивленно разлепил веки, чтобы осмотреть то, что, по мнению секретарши, символизировало собой "все", встал, коротко поклонился и перешел к маленькому столику, на котором это "все" и находилось. В самом деле, на низком столике стоял набор для чайной церемонии, при виде которого Федор поцокал языком.

Беляев, не смущаясь ни в малейшей степени, снял ботинки, по-самурайски уселся на ковер и приступил к приготовлению напитка, воистину достойного богов. За этим благородным занятием через четверть часа его и застал второй заместитель генерального директора. Не посмев прервать священнодействия, он сиротливо мялся на пороге приемной, пока Федор властно не позвал его:

— Дмитрий Игоревич! Присоединяйтесь.

Дмитрий Игоревич подошел и, косясь на секретаршу и подчиненных, уселся на ковер рядом с Федором.

— Ваша секретарь — просто чудо. В этом городе можно найти такой набор только в Японском торговом представительстве, да и то, вряд ли. Запах чая безупречен. Сейчас будем пробовать. Жаль, что вы не видели, насколько великолепно распускались листья…

Чай Дмитрию Игоревичу понравился, и он все с большим интересом слушал пространные объяснения Федора о природе чайной церемонии и ее необходимости для современного городского жителя. Чаи они гоняли с час, пока Федор не понял, что Дмитрий Игоревич уже готов для серьезного и вдумчивого разговора.

— Пойдемте в кабинет. Нужно поговорить без посторонних.

— Да, да, конечно, — прокряхтел еле живой Дмитрий Игоревич, с некоторым трудом разгибаясь после сидения на ковре. Федор элегантно встал и небрежно поклонился секретарше:

— Премного Вам благодарен.

Прошествовав в кабинет, Федор с заметным удовольствием плюхнулся в кресло и вытянул ноги. "Пнакотикские рукописи" он в меру небрежно бросил на стол.

— Итак. Рукописи — перед Вами, — энергично сообщил Федор.

Банкир вздохнул:

— Мы уже перечислили Вам деньги…

— Прекрасно! Значит, я вам больше не нужен?

Дмитрий Игоревич замялся:

— Понимаете, Федор Михайлович… Как проверить эту книгу на подлинность?

— Никак. Этой книги вообще не существует в природе. Конечно, вы можете проверить, что эта книга написана на коже, содранной с… какого-то животного не позже 18 столетия… но…

— Да! Да! Это нам и нужно! Просто датировка материала!

— В судебной экспертизе. Любой. Дадите эксперту сто долларов, и он исследует книгу. А что, Вы думаете, что я Вас обманываю?

— Да что Вы такое говорите, Федор Михайлович! Это… совершенно не о Вас. Не желаете коньяку?

— Желаю, дражайший Дмитрий Игоревич, но, увы, я за рулем!

— Увы…

— Да, Дмитрий Игоревич… вам что-нибудь говорит имя Принн?

— Федор Михайлович! Мы же необразованные люди! Что мне может сказать это имя?

— Подземные таинства… Тайны червей…

— Про это слыхал. И еще есть культы… несказанные?

— Невыразимые.

— Ну вот, — загрустил банкир, — вроде одно слово неправильно, а весь смысл другой…

— Ну что же, — Федор упруго встал, — желаю Вам всяческих благ, процветания и приумножения мудрости.

— Благодарю Вас, — встал в свою очередь банкир.

Федор кивнул и покинул гостеприимный кабинет.

Глава 7.

Через час Федор явился в "Антик" чтобы посмотреть еще одну редкостную книгу. Карла Людвиговича на месте не было, но Беляева без единого слова проводили в кабинет хозяина, где он и расположился со всеми удобствами.

Слабость Федора Михайловича Беляева к старинным гербариям была известна всем петербургским антикварам и букинистам, поэтому книг ему на оценку поступало довольно много. Немало из них было и редкостных.

Именно над такой книгой и размышлял Федор прямо сейчас, просматривая очередной травник 14 века. То есть, думать тут и нечего было — такой экземпляр "Альберта Великого" Федор видел вообще впервые, надо было брать. Но тут существовало несколько тонких мест, не самым малозначительным из которых было совершенно непонятное происхождение столь редкой книги, и слишком длительный срок ее безвестного хранения.

За этими мыслями Федор не заметил, как кабинет превратился в арену переговоров. Карл Людвигович вернулся с потенциальным продавцом и вступил с ним в полемику. Обсуждалось живописное полотно, а точнее, портрет, императрицы Екатерины Великой.

Небольшое по размеру полотно изображало молодую императрицу в простом, почти домашнем, белом бархатном туалете. Она сидела в беседке на фоне весеннего пейзажа и писала письмо, держа в руке ярко рыжее перо, странно контрастирующее со всей серо-голубой гаммой картины.

Антиквар и владелец картины обсуждали детали, свидетельствующие о подлинности полотна, а Федор все смотрел и смотрел. Это действительно было то самое перо…

Екатерина всего неделю как взошла на престол. Утром, сидя за туалетом, новоиспеченная императрица спросила свое отражение в зеркале:

— Что мне надлежит сделать наипервейшее?

Раздался шорох, люстры зазвенели подвесками и, дребезжащий голосок произнес:

— Просить Хранителя оказать покровительство…

Императрица вскрикнула и уронила жемчужную нить, что прикладывала к простой, но изысканной утренней прическе. Фрейлины зашептались.

Федор, с утра пораньше, бранил Петра Кравченко, когда в имение прискакал взмыленный фельдъегерь с пакетом для Его милости полковника Беляева. Кравченко был изгнан из кабинета, чему немало обрадовался, а Федор распечатал конверт, в котором были обычные "подарки" — очередной орден, жалованное имение в Малороссии и необычная просьба — небольшой конверт со скрепленным личной печатью императрицы письмо, выдержанное в самых кротких выражениях, приглашавшее полковника ко двору, для личного визита.

Беляев подумал, пожал плечами, подошел к зеркалу и стукнул по его поверхности пальцем. По зеркалу прошла рябь, зеркальные волны смыли отражение Федора и принесли зрелище пышнотелой красавицы, стоявшей у окна и державшей в руках письмо. При виде такой женщины Федор неосознанно приосанился, забыв о том, что перед ним всего лишь отражение в зеркале, затем по молодецки тряхнул головой, вернул свое отражение, с кислой миной осмотрел "кавалера" в домашнем халате и сеткой на волосах, сетку тут же снял, от зеркала отвернулся и пошел писать ответное послание с уверениями в своей преданности и прочая, и прочая…

Императрица волновалась. С самого утра ей было не по себе. Тот самый Хранитель, шепотки о котором она слышала с тех самых пор, как приехала в Санкт-Петербург, но никогда не решалась о нем расспрашивать, должен был прибыть сегодня вечером. В ответном письме, составленном на безукоризненном французском, полковник Беляев обещал прибыть, но требовал строжайшей тайны.

В назначенный час Екатерина сидела у окна Эрмитажа, что в парке Петергофа, наряженная в белоснежный роброн из нежнейшего бархата. Поверх него на женщину была накинута сеточка, наподобие рыболовной, только в каждой ячейке этой сети сидело по бриллианту. В руках она крутила золотую табакерку, украшенную двумя топазами.

Неожиданно, все свечи в комнате погасли. Женщина услышала хлопанье крыльев. Ее рука сама потянулась к колокольчику.

— Не нужно никого звать, Ваш Величество, — услышала она мужской голос за спиной и в тот же момент комната осветилась ослепительным светом.

Екатерина в ужасе обернулась. То, что она увидела повергло ее в столбняк: перед ней, на спинке кресла сидела птица, от перьев которой исходило огненное сияние.

— Так это правда… Ты действительно не человек… — сказала императрица, более всего на свете сейчас желавшая броситься наутек. Колени, к сожалению, были ватные, — Жар-птица…

— Да, — кивнула головой птица, взмахнула крыльями, свет померк, в комнате вновь воцарилась тьма.

Но вот свечи, как по волшебству, вспыхнули все одновременно. Рядом с креслом, на котором мгновение назад сидело диковинное существо, стоял высокий красивый мужчина, в камзоле сшитом по последней моде, и насмешливо улыбался: