Слава прошлепал по талому снегу ко входу и потопал ботинками о мокрое крыльцо. Дверь была из алюминия, перехваченная посередине широкой алюминиевой полосой-ручкой, как ремнем. Над ручкой было вставлено грязное стекло с выведенным серебристой краской расписанием: '9:00 — 21:00 без выходных'. Все три стены магазина были от пола до потолка стеклянные: огромные стекла вставлены в стальной черный каркас. Сверху на каркас была положена массивная крыша из красного кирпича, которую стеклянные стены, казалось, выдерживали только чудом, а задней стеной магазин примыкал к большому дому-башне. Козырек нависал над входом; Слава, задрав голову, увидел снизу толстые красные буквы. Они были прикреплены к металлическим прутьям, торчавшим из кирпичной стены сантиметров на двадцать.

Дверь не поддавалась. Слава подергал ее. Она чуть-чуть двигалась, лязгая о косяк. Слава заглянул внутрь, приложив руку к холодному черному стеклу. В помещении был полумрак, и почти ничего нельзя было разглядеть. В лицо ему подул холодный влажный ветер. Он отвернулся от стеклянной стены магазина и осмотрелся. Вино мягко ударило ему в голову, и вокруг как бы потеплело.

Слава сказал пьяно:

— Чё, значит, закрыто? А что за хрень? Почему вообще закрыто? Я вот щас вас открою.

Он отошел от двери шагов на десять, наклонился и стал искать что-то в снегу. Под ногу попал мокрый скользкий булыжник. Он поднял его, отряхнул от снега, сунул в карман тулупа и продолжил искать. Скоро он набил камнями оба кармана. Он повернулся к магазину и, не раздумывая, швырнул камень в стеклянную стену. Слава не испытывал страха и ощущал только какой-то преступный горячий азарт; сердце колотилось. Будь он трезвым, он никогда бы на это не решился. Кругом, однако, продолжала висеть полнейшая тишина и совершенно ничего не случилось. Нервы его были так напряжены, что время как будто замедлилось; он ожидал мгновенного грохота разбиваемого стекла, но ничего не услышал. Он решил, что промазал; размахнувшись, он швырнул второй камень, затем третий. В эту самую секунду резко, страшно зазвенело, послышался звук лопающегося стекла — первый камень долетел, наконец, до цели — большие раскалывающиеся куски начали вываливаться из каркаса и падать наружу, в мокрый снег, и внутрь магазина, разбиваясь вдребезги о кафельный пол. Слава переключился на вторую стену; из первой продолжали выпадать остроконечные куски и крошиться о кафель. Звук рассыпающегося стекла стал душераздирающим; Славе в какую-то секунду от волнения показалось, что к звону примешиваются другие звуки, встревоженные крики людей. Он, однако, продолжал с какой-то отчаянной храбростью громить стеклянную стену, не сходя с места и не оглядываясь. Камни кончились; второе стекло продолжало разваливаться, большой кривой кусок стекла откололся сверху и воткнулся в снег. Затем все стихло, но в ушах у Славы еще некоторое время стоял шум. Он судорожно оглянулся, готовясь удрать, но на улице, как и раньше, было пустынно. Он потоптался некоторое время на месте, внимательно прислушиваясь. В обоих стеклах зияли черные кривые дыры; окно, подвергшееся атаке первым, было почти полностью уничтожено. Слава помедлил еще немного, потом осторожно приблизился к покалеченным стенам. В стекле входной двери зияла круглая дыра с расходящимися трещинами, похожая на большого паука, растопырившего лапы. Мокрый снег был усыпан стеклом, как конфетти. Сверху, словно сосульки, свисали уцелевшие куски. В зияющем полумраке магазина неярко отсвечивали стеклянные полки. Слава пнул ногой торчащий из сугроба осколок; тот упал в снег, не повредившись.

Он нерешительно шагнул в пролом, поскользнувшись на кафельном полу. Сверху что-то отломилось и со звоном разбилось о пол за его спиной. Слава дернулся всем телом, испуганно взглянул вверх и отошел подальше вглубь помещения. Под его ногами хрустели осколки.

Он сразу же увидел плоды своей работы: одна из прозрачных морозильных витрин слева от прилавка была разбита вдребезги, и все ее содержимое усеяно сверкающей стеклянной пылью. Слава, ругнувшись, сунул руку в разбитую витрину и выудил оттуда по очереди несколько холодных, твердых пачек масла, розовый пакет молока, коробку с маленькими заиндевевшими пельменями и стеклянную баночку с красной икрой. Все это он брал осторожно, двумя пальцами, сдувая осколки. Вторая витрина потрескалась, но была цела. Слава, чуть подумав, задрал ногу и изо всей силы поддал безразмерным ботинком по стеклу, проломив в нем дыру. Часть стекла обрушилась внутрь, а оставшуюся часть Слава разбил рукой, спрятав кисть в рукав тулупа. Из витрины он выволок торт в цветастой картонной коробке, осторожно ее отряхивая. Он поставил торт на деревянный прилавок и запихал все продукты в пакет, а торт поставил сверху. Затем он подошел к стойке со спиртным, возвышавшейся до самого потолка. Смешанный запах спирта терпко ударил ему в нос. Под ногой разлилась невидимая вонючая лужа. Он увидел, что почти все разномастные бутылки непостижимым образом перебиты и их содержимое пахучими струйками стекает на пол, заливая нижние полки.

Слава остолбенел.

— Мать твою! — сказал он в полный голос.

Ему удалось обнаружить одну-единственную бутылку водки, стоявшую в самой середине стойки и чудом уцелевшую. Он аккуратно снял ее с полки. Остальные бутылки все до единой были переколочены, и оставалось только удивляться, как такое могло произойти. Очевидно, Слава каждым камнем уничтожал их сразу по нескольку штук. На полках стояли только донышки, их изуродованные края торчали кверху, как сталагмиты.

— Твою мать! — сказал он еще раз, одурело смотря на бутылку водки в руке и испытывая непреодолимое желание разбить ее о стену. Однако, увидев этикетку 'Smirnoff', он передумал и злобно сунул бутылку в пакет. Торт ему пришлось вытащить обратно.

Еще не отойдя полностью от замешательства, он стал ходить по пустому магазину и совать в пакет все, что попадалось под руку. Увидев бутылку 'Колокольчика', он взял и ее, вспомнив о Лешином пристрастии. Скоро пакет был забит под завязку, и Слава грубо выдрал другой из связки, висевшей над прилавком рядом с кассой. Набив второй пакет до отказа, он опять поставил торт сверху и вышел на улицу сквозь вторую стену.

Улица была пуста. Разбитые витрины зияли за его спиной. Пасмурное небо чуть потемнело; двор стал затягиваться синими сумерками. Ему послышался какой-то шорох, похожий на шуршание шин по асфальту, и нарастающий шум мотора. Слева, метрах в десяти, было шоссе. Оно уходило куда-то вперед и вдаль, теряясь между двумя туманными пятиэтажками. По шоссе ехал большой желтый автобус. Он был покрыт грязью и ревел мотором; двери дребезжали на ходу. Автобус, зашипев тормозами, остановился, и двери-гармошки с лязгом раздвинулись, ударившись о боковины. Мотор продолжал работать, машина слабо подрагивала. Изумленный Слава увидел автобусную остановку, которую он не заметил раньше, может быть, потому, что раньше ее и не было. Его словно обдало жаром.

— Стой, стой! — закричал Слава истерически. Голос у него сорвался от волнения.

Он бросился к остановке, загребая снег огромными ботинками. Автобус не двигался, тихо тарахтя мотором.

Слава в волнении бежал к остановке. Его прошиб горячий пот; пакеты стали страшно тяжелыми и оттягивали руки.

Подбежав вплотную к автобусу, он плашмя рухнул на дорогу, споткнувшись о предательски скрытый под снегом бордюр. Оба пакета с силой ударились об асфальт. В одном из них что-то громко лопнуло. Слава, вскрикнув от досады, вскочил на ноги, остервенело подбирая рассыпанные продукты, но двери автобуса уже захлопнулись и он с ревом умчался, обдав Славу ароматным газом.

Слава ошеломленно отряхивался, глядя вслед удаляющемуся автобусу.

— Твою мать, — выдавил он еще раз, все еще пребывая в таком состоянии, когда неясно, по какой категории классифицировать происшедшее: по части облома или по части везения. Он представил себя в салоне автобуса, разъезжающего без водителя и везущего его неизвестно куда, и вздрогнул. Он еще некоторое время слышал слабый звук мотора, тарахтящего где-то за домами. Через полминуты звук растаял вдали.