Сережа задумался. Как бы гастрольная чехарда не укокошила его другана Гришу. Смахнет его какая-нибудь горничная дрянной тряпкой. Поминай, как звали!
Отказался от гастролей и вернулся в Москву, в родной театр, с трубящим слоном на фронтоне.
— Ну, ты доволен, — спросил дрессировщика Гриша. — Слава есть?
— Выше крыши!
— На радостях, может, выпьешь?
— Как-то не хочется. Да и Любе запах не нравится.
— Что дальше?
— Просто жить.
— Не закиснешь?
— С Любушкой да в фаворе? Нарезать, Гришутка, тебе сальца?
— Пожалуйста, мне помельче. Я муравей деликатный.
Минул год. Всё шло, как и прежде. Репетиции, выступления, беседы с Гришей, нежные забавы с Любашей. Сережа даже согласился на гастроли, только заказал для друга специальный золотой наперсток, выложенный внутри алым панбархатом. Япония, Индонезия, Кипр, Португалия, Мадагаскар…
А Сережа вдруг загрустил. Впереди замаячили 47 лет. Этой цифры он почему-то боялся до смерти.
— Что-то ты, Серый, затосковал, — зорко заметил Григорий.
— Душа чего-то просит. А чего, сам не пойму?
— Ты подумай.
— Надоело всё. Ну, успех… Ну, баба… Главное, надоело быть человеком!
— То есть?
— Да! Хочу быть, как ты! Муравьем.
— Доля незавидная, — нервно зашевелил усиками муравей.
— Хочу!
— В принципе, можно. Но волшебными свойствами тебя не смогу наделить.
— И не надо. Сделай из меня заурядного муравья. Баста!
В муравьях Сереже Багрееву понравилось. Свои зловещие 47 лет он встретил именно в шестиногом обличии. О, как любопытно быть не человеком! Он с братишкой Гришей обследовал весь двор. Познакомился с очаровательной муравьихой Настей в муравьиной куче. Доил молоконосную тлю. Летал, как авиатор, на бабочке-капустнице. Вызывал на дуэль навозного жука Никиту.
— Как тебе жизнь? — щурился на него Григорий.
— Супер! Водочки иногда только хочется. Да на новое представление в Уголке Дурова поглядеть.
— Нет ничего проще. Нам, муравьям, билеты нигде не требуются.
И Сережа с Гришей смотрели представлением заезжего маэстро, мосье Жако. Серега Багреев, как истинный профессионал, всё комментировал, найдя массу недочетов. Потом он с Гришей проник в самые сокровенные покои, в Кремль. Сидел на носу у президента. А к спикеру Верхней Палаты даже залез в мохнатую ноздрю. В муравьях ничего не страшно! Всё по плечу! Правда, могут раздавить ногой или жирными ягодицами. А так — малина!
Разонравилось ему быть в насекомых после нового представления мосье Жако «Дрессированные муравьи». Серёгины собратья ходили на задних ногах, глотали огонь, танцевали джигу.
— Лажа! — возмущался Серый. — Фуфло гонят!
— А как надо? — Гриша свел брови.
— Верни меня в человеческий облик, увидишь.
— Айн-цвай-драй!
Вернувшись в человеческий образ, Сережа опрометью кинулся в свой театр. А там ему рады. Несколько месяцев разыскивали его с милицией, да собаками-ищейками, но не могли отыскать. А Сережа, ничего не объясняя, сразу предложил новое грандиозное шоу «Феерия насекомых».
Уже репетиции показали, что грянет фурор. Мосье Жако был с позором изгнан, а через месяц над сценой под музыку парили бабочки-капустницы, муравьи танцевали ламбаду, жуки-навозники сражались на шпагах, сороконожка легко считала до сорока семи.
Успех превзошел все ожидания. Сам Президент РФ и спикер Верхней палаты чокнулись с Сережей шампанским «Абрау-Дюрсо» и наградили его орденом «За заслуги перед россиянами», правда, третьей степени. Патриарх Всея Руси поцеловал дрессировщика в губы. Публика просто рыдала от восторга. Одного муравья Гришу никто не наградил, не приветил. И Сережа Багреев за него затаил обиду.
Капсула 31. РУБКА СО ВРЕМЕНЕМ
У Матвея Кашкина жизнь складывалась просто шик. Банкир, предприниматель, депутат Государственной Думы, обладатель красавицы жены и любовницы мулатки. О Матвее пишут искрометные статьи, объемные фолианты, снимают многосерийные фильмы.
Всё хорошо, только вот проклятое время. Этим летом Матвею должно было стукнуть 44, он же ощущал себя на двадцать, не более.
И господин Кашкин решил бросить перчатку вызова беспощадному, алчному злодею Времени. У физиолога Ильи Мечникова он прочитал об одном императоре, который, чтобы помолодеть, спал между шестнадцатилетними девственницами. Мудро! Через друзей Матвей нашел себе таковых, Зиночку и Клаву, девятиклассниц специализированной английской школы, стал, поощряемый взглядами красотки жены, почивать между ними. Запах от дев, конечно, шел добрый, но они толкались во сне, и Матвей несколько ночей промучался от жестокой бессонницы, стал выглядеть не то что на 44, на 99.
Зиночка и Клава были с позором изгнаны. Господин же Кашкин спешно отправился за советом к специалисту.
— Прежде всего, батенька, нужно сделать пластику вашего личика, — умудрено прищурилось на него московское светило. — Не помешало бы резануть жирок с брюха. Но, прежде всего, лик! Что за брыла?! А мешки под глазами?! Вот вживлю вам золотые нити, будете выглядеть, как огурчик.
— Сколько? — не мигая, вопросил Кашкин.
— Ну, что вы?! Именно вам за полцены.
И назвал астрономическую сумму.
И эскулап действительно изваял из Матвея Кашкина огурчик. Щеки подтянулись, мешки под глазами исчезли начисто, живот смущенно поджался. Кашкин словно вернулся в свою юность, выглядел эдаким атлетом с древнегреческой вазы.
На радостях Матвей закатил пир на весь мир. Провел упоительную ночь с женой и любовницей мулаткой. За ночь он совокупился с женой три раза, а с любовницей Зизи целых семь раз. Повторил свой половой подвиг двадцатилетней давности.
Но, наверное, он всё-таки переусердствовал. Выпивка, обжорство, безбрежность сексуальных порывов и прочие радости. Брыла опять отвисли. Под глазами зловеще прорисовались фиолетовые круги. Подлец живот надулся арбузом.
— А что, батенька, вы хотите? — искушенно спросил его матёрый эскулап. — Всё-таки вам этим летом стукнет 44. Возраст не младенческий. Не старость, конечно, но всё-таки…
— Так что же мне делать? — белугой взвыл Кашкин.
— А, знаете ли, поезжайте-ка в Тибет, к монахам. Именно они хранят секрет вечной молодости. Позанимайтесь боевыми искусствами. Попейте родниковую воду. Вреда не будет.
— Вдруг не поможет?
— Вот! Тогда отправляйтесь в Индию. К йогам. Попейте чаёк из перетёртых сухих яичек мадагаскарских макак. Поспите в позе лотоса. Поешьте агавы.
Через несколько дней Матвей Кашкин прибыл в Тибет и, учитывая его исключительные личные заслуги, был удостоен чести быть принятым самим тибетским ламой, худым, как спичка, и юным, как младенец.
Матвей вкушал перетертый рис с корой бамбука, хлебал ключевую водицу, отрабатывал убийственные удары верхними и нижними конечностями. Наконец, он просто мужественно воздерживался от рассеивающих духовную энергию половых связей.
Он поразительно окреп, помолодел и взирал на окружающую действительность грозным горным орлом.
Из Тибета он, на всякий случай, завернул в Индию. Здесь он смаковал чайком их сухих яичек мадагаскарских макак и брал уроки владения своим бренным, но крепнущим телом у всемогущих йогов. Задерживал дыхание на пару недель, на месяц просил зарыть себя в могиле, протыкал спицами нос, живот и левое ухо. Он лакомился толченым стеклом и возлежал на кушетке из гвоздей в позе лотоса.
В Россию Матвей Кашкин вернулся таким, что на него без священного трепета просто нельзя было глядеть. Похоже, в ожесточенной рубке со времени он вышел безусловным победителем.
Господин Кашкин с яростным приятием обвел взором окружающую его российскую окрестность и обомлел. Сколько же за время его путешествия за молодостью набежало кучерявых, молодых, с горящим ищущим взглядом. Рядом с этими засранцами Матвей чувствовал себя абсолютным стариком. Пусть он и орёл, но орёл почти на смертном одре.