На отрезке Минск-Борисов, возле поворота,

Одинокий дом стоит — слушай, коль охота:

Есть традиция одна у шестой колонны:

Проезжаешь этот дом — давишь на клаксоны.

Костю Брест подзадержал — трасса никакая,

Парень жал педали в пол, газовал, икая,

Потому что он спешил к Леночке в объятья,

С Дюссельдорфа вез он ей свадебное платье.

Дело трудное — везти груженую фуру,

Его «чайник» обогнал и подрезал сдуру.

В той «шестерке» мог сидеть дед, а может дева,

Костя дал по тормозам, а ведь знал, что делал!

Одинокий дом в ночи возле переезда,

По сугробам алый след тянется к подъезду,

Он стонал и двери скреб из последней силы,

Представляешь, ни одна падла не открыла.

На втором и третьем пьют — ничего не слышат,

На четвертом — у «глазков» — притаились, дышат,

А на первом этаже музыка играет,

Между первым и вторым Костя помирает.

Чтобы людям не забыть совести законы,

На КАМАЗах ставим мы мощные клаксоны.

Проезжая этот дом, сигналим понемножку,

Днем и ночью помнить им ковровую дорожку!

Что ли я, да эх, да что ли я,

Да эх, да что ли я и вправду не казак?!

В поле я, да эх, да в поле я,

Да что ли в поле не найду какой кизяк?!

Что ли я, да на приволье я,

Да из какого-никакого кизяка,

Что ли я, да в русском поле я,

Да не слеплю себе другого казака!

Цыганского романса слышу звуки —

Теперь мне не укрыться от тоски.

Я снова золочу цыганкам руки,

А время серебрит мои виски.

Спляши, цыганка! Вновь припомню я,

Подняв на счастье ваш тяжелый кубок,

Как прогорела молодость моя

Под занавесом падающих юбок.

Припомню я, как пел и как плясал,

И как со стройной девичьей фигуры

Я распускал тугие пояса.

Словно рулон цветной мануфактуры.

Спляши! Я дам кольцо за красоту,

За то, что я когда-то был моложе,

Хотя б за то, что на цыганку ту

Ты ни лицом, ни станом не похожа.

За то что так мучительно близка,

Готовая опять в меня свалиться,

Такая беспросветная тоска,

Что сквозь нее и плачем не пробиться.

Жила кобыла,

Жила кобыла,

Жила кобыла —

Такие дела!

Эта кобыла

Часто любила,

Много лошадок

Она родила.

Эта кобыла

Честно служила,

Честно служила —

Такие дела!

И командира

Смело носила,

Нежно любила

Свои удила!

Только в Кабуле,

В нашем Кабуле,

В вашем Кабуле

Такие дела!

Жужжают пули,

Жужжают пули,

Жужжают пули,

Сирена выла,

Алла!

В дальнем ауле,

В дальнем ауле,

В дальнем ауле —

Такие дела!

Наши продули,

Ваши продули,

Наши продули —

Душмена взяла —

Алла!

Душмена с тыла

Всех перебила,

Все-все убиты —

Такие дела!

Только кобыла

Била копытом,

Била копытом

И кусала!

Алла!

Как стала пленной,

Очень мгновенно,

Очень мгновенно

Она умерла.

В нашем музее

Славы военном

На видном месте

Ее чучела,

Алла!

Оказались за одним столом.

Я сначала думал — обознался.

Боже, неужели это он?

Тот, при ком я и дышать боялся?

Он жует и все глядит куда-то

Неподвижным взглядом мертвеца,

Ощущеньем спущенного ската

Так и веет от его лица.

Ничего от давней той поры

Не осталось в этом человеке.

Разве только — этот взгляд с горы,

Эти приспущенные веки.