Я попытался ему возражать, смутно ощущая, что отступаю.

— А можно будет, изучая медицину заочно, посещать практические занятия? — спросил я под конец, понимая, что мой вопрос равнозначен капитуляции.

— Какие могут быть возражения, — широко улыбнулся мне он. — Если у вас хватит времени и сил на оба дела, мы будем только рады…

Но в его улыбке было недоверие, которое я понял через несколько дней. На прощанье он поднялся из-за стола и сказал, пожимая мне руку:

— Лично я сомневаюсь, что вы станете медиком. Кажется, с этой минуты вопрос о вашей профессии решен. Окончательно и на всю жизнь. Но не забывайте никогда, что вы собирались стать врачом.

С тех пор прошло почти двадцать лет. Мне тогда тоже было почти двадцать. А когда человек слышит что-то важное для себя в таком возрасте, то запоминает надолго.

Итак, с третьей мечтой тоже ничего не вышло. Правда, заноза в сердце сидела очень долго. И до сих пор боль не утихла, нет-нет да и кольнет. Например, когда я вижу у кого-нибудь на столе раскрытые книги по медицине. В конце концов, может быть, все это к лучшему. Могло случиться у меня, как у Сиракова: а вдруг я стал бы посредственным врачом и всю жизнь мучился бы от мысли, что рядом работают гениальные хирурги, пересаживающие сердца и оживляющие мертвых десятки часов спустя после их смерти?

— Извините, — сказала Вера Танева, вернувшись в комнату с подносом в руках, — я приготовила чай. Выпьете стаканчик?

— Чай? — испугался я. — Я что, похож на больного?

Вера осторожно поставила поднос на стол.

— Вы пьете чай, только когда болеете?

— Должен признаться, что и тогда не пью. А впрочем, налейте. Советы врача надо выполнять. Вы врач, правда?

Вера утвердительно кивнула, наливая заварку из фарфорового чайника.

Первое впечатление не обмануло меня: она и впрямь хороша собой. Спокойное, открытое лицо. Ведет себя непринужденно, без кокетства. И все-таки ей далеко до Перника и, в частности, до одной жительницы этого города.

— Сколько сахару вам положить? — спросила Вера, подняв глаза.

Я заколебался. — Положите сколько хотите. Я говорил уже, что не имею в этой области никакого опыта. Куда отправился ваш дядя?

— Он мне не дядя, — ответила Вера, подавая чашку.

— Ну пусть не дядя, а родственник. Словом, Лазарь Танев.

— Полагаю, он в провинции.

Вера села к столу, размешала сахар в чашке и сделала несколько глотков с таким наслаждением, словно чай не только цветом, но и вкусом напоминал коньяк.

— Почему вы так считаете? — спросил я, механически помешивая ложечкой.

— Он говорил, что собирается в провинцию.

— И все-таки вы не уверены, а только полагаете…

Я, наверное, уже хорошо размешал сахар в своей чашке. Теперь я мог ее поставить на поднос и закурить.

— А вы что, всегда верите тому, что вам говорят другие? — спросила Вера, следя за моими неловкими движениями.

Увидев, что я достаю пачку сигарет, хозяйка предупредительно подала мне пепельницу и снова занялась своим чаем. Просто диву даешься: что это за удовольствие — наполнять себя горячей водой?

— Дело не во мне, — ответил я и закурил. — Моя недоверчивость — что-то вроде профессиональной деформации. Но врач… К тому же педиатр…

— Детские врачи не дети.

— Согласен. Итак, ваш родственник сказал, что едет в провинцию, но вы в этом не уверены. Можете ли вы объяснить, отчего проистекает ваше недоверие к близкому человеку?

— Вы слишком торопитесь с выводами, — заметила Вера.

— Разве я ошибаюсь?

— Нет…

— Значит?..

— Вы правы. Но вы слишком просто ставите вопросы о самых сложных вещах. Как я могу в двух словах рассказать, откуда взялось это недоверие, которое копилось во мне годами?

— Кто же заставляет вас отвечать двумя словами? Я лично не собираюсь считать количество сказанных вами слов. А именно сегодня у меня совершенно случайно полно времени. Так что расскажите спокойно обо всем, что знаете о вашем родственнике с тех пор, как вы поселились тут, — как он живет, куда и зачем ездит.

При этих словах я снова достал из кармана пачку сигарет и предложил хозяйке. Вера поставила пустую чашку на стол, взяла сигарету и закурила. Потом испытующе взглянула на меня.

— Он попался на какой-то махинации?

— На какой махинации?

— Откуда мне знать? Если вы пришли…

— Если я пришел, значит у меня есть на то причины. А сознательная гражданка должна понимать, что такое выполнение своих гражданских обязанностей. Итак?..

— Не знаю, что именно вас интересует. Я знакома с Таневым три года. Переселилась сюда за год до окончания института. Я слышала, что у меня есть дядя, но в глаза его никогда не видела. Мне и в голову не приходила мысль искать его. Много лет тому назад он поссорился с моей матерью, и его у нас в семье не больно-то жаловали. Он сам нашел меня: у него была свободная комната, и он решил уступить ее мне, просто так, без денег, лишь бы ему не подселили чужих людей. Моя мать живет в Видине на учительскую пенсию и почти совсем мне не помогала, так что я перебивалась на одну стипендию. Предложение Танева показалось мне заманчивым, тогда у меня еще не возникло вопроса, откуда такая забота о бедной родственнице. А впрочем, я быстро раскусила его. Он сам говорил, что любит «молодой мир», а ко мне, ясное дело, приходили подруги. Танев развлекал нас анекдотами, угощал конфетами и коньяком, пока я ему не объяснила, что поселилась здесь не для того, чтобы устраивать ему журфиксы, а чтобы учиться, и если ему не хватает гостей, пусть приглашает их к себе сам. Он, как видно, только этого и ждал, потому что с тех пор и впрямь стал приглашать к себе моих приятельниц…

Я погасил сигарету и после короткой паузы закурил следующую.

— Выходит, он настоящий кавалер… — заметил я.

— Кавалер? А вы его видели?

— Только на фотографии, — признался я.

— Вот когда увидите в натуре, поймете, какой он кавалер. Все его очарование — в деньгах. С женщинами он никогда не скупится. Ставит выпивку, закуску, заводит музыку… Есть девушки, которым только этого и надо… Хотя я что-то не припоминаю, чтобы он очаровал кого-нибудь, кроме, может быть, Мими…

— Мими? — переспросил я. — Это ее фамилия на входных дверях?

Вера утвердительно кивнула.

— Да. Она фармацевт, работает в аптеке. Неплохая девушка… Впрочем, какая она девушка… Ей почти тридцать. Но у нее… — Хозяйка многозначительно повертела пальцем у висков.

— Шарики за ролики?.. — пришел я ей на помощь.

Вера снова кивнула.

— И кроме того, у нее явный талант очаровывать стариков. Что-то вроде библейской Сусанны.

— Простите, — сказал я, — но в библии я слаб. Никак не удается завершить этот курс…

— Сусанна — это та, на которую напали сластолюбивые старцы, когда она купалась. Разве что наша Сусанна не ждет, пока на нее нападут, а сама атакует…

— Ваши рассуждения звучат как обобщение, — сказал я. — Выходит, что старик не единственная жертва…

— Да, — подтвердила Вера. — Есть и второй.

— Ты смотри! Есть и второй?

— Есть. Его зовут Медаров.

— Был, — поправил я. — Звали. О покойниках говорят в прошедшем времени.

Вера посмотрела на меня с удивлением:

— Вы хотите сказать…

— Именно то, что сказал. Рассказывайте дальше.

— Но как это — покойник? — Вера никак не могла свыкнуться с этой мыслью. — Его убили? Или…

— Почему вы допускаете, что его могли убить? — в свою очередь, встрепенулся я.

— Просто спрашиваю…

— Человек никогда не спрашивает просто так, — возразил я. — Что заставляет вас предположить, что Медарова убили?

— Да, собственно, ничего. Люди умирают или естественной смертью, или их убивают. Почему вас удивляет, что я спросила, какой именно смертью умер Медаров?

— Оставьте эти силлогизмы. Они хороши только для учебников формальной логики. Из десяти тысяч людей девять тысяч девятьсот девяносто девять умирают естественной смертью и лишь один — в результате насилия. Почему у вас возникло подозрение, что Медаров именно этот один?