В Страсбурге Миссия Алсос захватила семерых физиков и химиков, но все они, особенно Флейшман, держались враждебно и не желали что-либо говорить. Это поразило Гоудсмита; до встречи с немецкими учеными ему казалось, что, захватив одного или пару ученых, можно будет получить полную информацию обо всех остальных либо «путем опроса, либо, что еще лучше, из захваченных вместе с ними документов».
И поскольку захваченные оказались столь несговорчивыми, оставалось обратиться к документам. Их еще предстояло забрать из университета. С дверью в комнату Вайцзеккера произошел курьезный случай. Все попытки открыть ее оказались напрасными; как ни толкали ее, она не открывалась. Пришлось принести топор и взломать замок. Но замок был даже не заперт. Просто американцы не могли догадаться, что дверь отворяется наружу, а не внутрь кабинета. В нем все оставалось так, как при Вайцзеккере, покинувшем Страсбург несколько недель назад.
Найденные бумаги перенесли на квартиру к Гоудсмиту, и вечером в городе, где еще рвались снаряды немецких орудий и выли сирены тревоги, Гоудсмит и Варденбург, запасшись свечами и газовым фонарем, углубились в столь важные для них документы. И почти сразу начали встречаться ценнейшие сведения. Гоудсмиту попались почтовые открытки, посылавшиеся самыми важными участниками немецкого атомного проекта. Среди них — открытка от Боте, в которой он писал о задержках в производстве больших урановых пластин, и письмо, из которого Гоудсмит впервые узнал о работе Хартека и Грота над ультрацентрифугой; отыскалось также письмо Грота к Флейшману, упоминавшее о шестифтористом уране. А в корзинке для бумаг оказались клочки черновика письма к Гейзенбергу. Оно было написано примерно в те дни, когда Фёглер сообщил Герлаху о своем недовольстве по поводу ничтожных результатов, полученных группой Гейзенберга. Черновик письма был составлен в резких выражениях, Вайцзеккер, не стесняясь, критиковал работы, выполненные его руководителем. Однако Вайцзеккер одумался и разорвал черновик. (Впоследствии в бумагах Гейзенберга Гоудсмит нашел окончательный вариант, отправленный Вайцзеккером, он был написан в значительно более умеренных выражениях.) По поводу хранения писем и других документов Гоудсмит впоследствии сказал: «Меры соблюдения секретности у немецких атомщиков явно были не на высоте».
Самым удивительным было то, что они не засекретили точных адресов всех ведущих институтов. Так, на бланках, которыми пользовался Герлах, стоял штамп: «Имперский исследовательский совет. Полномочный представитель рейхсмаршала по ядерной физике — профессор доктор В. Герлах». На штампе можно было найти также полный берлинский адрес и номер телефона. Все институты и лаборатории вели переписку на бланках со штампами, указывавшими принадлежность к Имперскому исследовательскому совету, а кроме того, и обозначение и адрес конкретного учреждения. Правда, такое положение существовало совсем недолго, Герлах вскоре получил приказ изменить штампы на бланках. Однако и этого оказалось достаточным, чтобы в руки работников Миссии Алсос попали документы, раскрывающие дислокацию большинства важных для них организаций. В целом бумаги, захваченные в Страсбурге, позволили составить «достоверную картину урановых исследований по состоянию на лето 1944 года». Они позволили установить, что еще в 1942 году Гитлеру докладывали о возможностях ядерного оружия и что в Готтове проводились эксперименты с большими атомными котлами, однако даже к концу августа 1944 года эксперименты все еще оставались на начальной стадии. Гоудсмит вспоминал о том, как ему пришлось разбирать страсбургские документы: «Я лихорадочно работал четверо суток; вместо электричества пришлось пользоваться свечами, газа тоже не было, а воду включали совсем ненадолго; каждую ночь бывали налеты и артиллерийские обстрелы и слышалась оглушительная орудийная пальба».
А когда все документы были собраны, Гоудсмит и Варденбург погрузили их в джип и, взяв с собой Флейшмана, тронулись в обратный путь, хотя, как писал в Вашингтон Гоудсмит, «джип — не очень подходящий вид транспорта для человека, вышедшего из призывного возраста и привыкшего работать либо за письменным столом, либо у грифельной доски». Все собранные в Страсбурге документы выслали в Вашингтон, где специалисты из «Манхэттенского проекта» и OSRD подвергли их доскональному изучению. По мнению Вашингтона, трофеи достались Миссии поразительно легко и потому вполне могли оказаться фальшивками; С особым подозрением они отнеслись к черновику письма Вайцзеккера, найденному в мусорной корзине. Все документы перевели на английский язык, проиндексировали и даже провели статистический анализ словосочетаний, чтобы установить их подлинность. А после рождества Гоудсмит вылетел в Вашингтон специально для обсуждения страсбургского отчета. В обсуждении участвовал доктор Ричард Толмен, научный советник Гровса. Толмен не преминул попенять Гоудсмиту за шутку с рейнским вином. В результате обсуждения все пришли к единому мнению: даже если немцы и не имеют атомной бомбы, они действительно ведут работы в области атомной энергии.
На пороге критичности
Профессор Вальтер Герлах был человеком своеобычным, и никогда нельзя было заранее знать, как он воспримет то или иное событие, какие примет решения. Лишь очень немногие участники урановых исследований могли бы, положа руку на сердце, сказать, что полностью понимают своего руководителя. Особенно загадочным для большинства физиков являлось решение Герлаха допустить существование двух исследовательских групп, ведущих ожесточенную борьбу за необходимые для создания атомного реактора материалы. Ради чего Герлах пошел на это? Надеялся ли он на то, что дух конкуренции ускорит работы? Или, быть может, он добивался того, чтобы ни одна из групп ни при каких условиях не смогла получить нужного количества дефицитных материалов? А может быть, создав две группы, он хотел уберечь от фронта как можно больше физиков?
По-видимому, действия Герлаха были скорее всего продиктованы другим — нежеланием принять окончательное решение (быть может, ошибочное) и таким образом сделать выбор между группой Дибнера и группой Гейзенберга. И хотя группа Дибнера добилась некоторых несомненно положительных результатов, Герлах не был склонен лишать возможностей другую группу, пока ею руководил всемирно известный физик, нобелевский лауреат. Если бы такая альтернатива возникла перед генералом или партийным руководителем, он не колеблясь сделал бы выбор. Герлах же колебался до тех пор, когда уже стало слишком поздно.
Герлах очень высоко оценивал работы Дибнера; ведь именно он попытался добиться для Дибнера ученого звания — что было бы очень существенно для признания Дибнера как ученого академического склада. В аппарате Геринга к Дибнеру как человеку, «даже не имеющему ученого звания», относились с пренебрежением. Однако работы Дибнера по установлению наилучшей конфигурации уранового реактора имели столь высокую ценность, что Герлах совместно с профессором Берлинского технического университета Винкхаузом попытались добиться для Дибнера соответствующего звания. Но академические ученые, особенно группа Гейзенберга, встретила их предложение в штыки, и Дибнеру так и не удалось приобщиться к академической среде.
В Штадтильме группа Дибнера готовилась к проведению более совершенного, чем в Готтове, эксперимента. К этому времени Дибнер закончил новые расчеты, из которых следовало, что полые сферические урановые элементы по эффективности превосходят кубические. На изготовление сферических урановых элементов был выдан срочный заказ. Их должны были изготовить в количестве, достаточном для проведения предложенных Хартеком экспериментов с низкотемпературным котлом. Сферические элементы предполагали заложить в сухой лед, т. е. на более высоком уровне повторить эксперимент, проведенный Хартеком в 1940 году. Группа Дибнера располагала также и некоторым количеством тяжелой воды, она намеревалась использовать ее для проведения промежуточного эксперимента сразу же после изготовления сферических урановых элементов.