И тогда же утром в штабе появился майор Тронстад с докладом о ценнейшей и подробнейшей информации, привезенной Вруном. Теперь они располагали общим планом завода высокой концентрации. Это сулило некоторые шансы на успех при использовании очень небольшой, но исключительно хорошо подготовленной диверсионной группы. Одной из важнейших подробностей явилось сообщение Бруна о никем не охраняемом и всеми забытом кабельном вводе, по которому диверсанты могли бы незаметно проникнуть в здание завода.

Доклад Тронстада пришелся как нельзя более кстати, и работа в штабе закипела. Вскоре же военный кабинет министров принял и одобрил план засылки небольшой диверсионной группы. Уилсон позвонил на военную базу норвежского отдела в Эйвимор и приказал одному из самых замечательных норвежских сотрудников лейтенанту Иоахиму Рёнебергу подобрать пять хороших лыжников[24]. Всех их ожидало важное специальное задание.

А вечером полковник Уилсон, один из его офицеров и Тронстад выехали ночным экспрессом к Рёнебергу. Они рассказали ему о характере объекта (промышленная установка) и подробно проинструктировали о необходимой подготовке диверсионной группы.

Начались дни напряженной учебы. Всех членов группы готовили одинаково. Сперва была общевойсковая подготовка, а затем перешли к подрывному делу и обращению со взрывчатыми веществами. Практические занятия проводились на особом тренировочном полигоне штаба специальных операций. Здесь норвежцы на практике осваивали динамит, бездымный порох, тол, пластиковую взрывчатку, они обучались проделывать проходы в каменных стенах и в броневых плитах, учились рассчитывать нужное для этого количество взрывчатки. Они узнали, как обращаться с запалами и детонаторами, как изготовлять самим нужные заряды и мины-приманки. После окончания подготовки шестерка возвратилась в Эйвимор и вскоре они узнали о предстоящем деле.

Задание им сообщили в Лондоне. Здесь всю группу приняли представители Норвежского штаба обороны, который возглавлял генерал Ханстеен. Им рассказали об исключительной важности предстоящего задания и не скрыли от них жестокую неудачу, постигшую злополучный десант. Майор Тронстад, начальник IV отдела Норвежского штаба, занимавшегося разведывательными и диверсионными операциями, отдельно проинструктировал лейтенанта Кнута Хаукелида, в задачу которого также входило и создание подпольной военной организации в Норвегии.

Операция получила условное наименование «Ганнерсайд». Членов группы должны были забросить в одну из ночей в Норвегию. Здесь они должны были соединиться с четырьмя членами головной группы, а также с Эйнаром Скиннарландом. А потом всем вместе им следовало продвинуться к Рыокану и уже оттуда напасть на завод высокой концентрации в Веморке и уничтожить его. После диверсии лейтенанту Хаукэлиду и троим из головной группы предстояло остаться в Норвегии, а остальным под командой лейтенанта Рёнеберга — попытаться уйти в Швецию.

После получения задания десантников перевели в помещение школы специальной подготовки, школы № 17, откуда удалили весь прежний персонал. Поскольку для успеха операции десантникам необходимо было отлично изучать объект, в одной из хорошо охраняемых казарм на территории школы построили точный макет трех ступеней веморкского завода высокой концентрации. Разумеется, это оказалось возможным только благодаря тому, что и Тронстад, и Брун являлись авторами веморкского завода и располагали чертежами, добытыми Бруном. Однако шестеро норвежцев ничего не знали о Бруне[25]. Они упорно и непрестанно отрабатывали технику закладки зарядов, тренируясь даже в полной темноте, и буквально на ощупь знали расположение оборудования. Члены шестерки часами изучали аэрофотоснимки завода и ущелья, в котором он расположен, стараясь запомнить мельчайшие подробности. И они сами приготовили два полных комплекта пластиковых зарядов и детонаторов. В каждом комплекте было по восемнадцать зарядов, то есть по одному на каждый из восемнадцати аппаратов. В конце года подготовка была завершена. Норвежцев перевезли в Кембриджшир, Отсюда им предстоял нелегкий путь на родину. Ждали только полнолуния…

Прошло более двух лет с тех пор, как профессор Гейзенберг был назначен научным консультантом Физического института кайзера Вильгельма в Берлине. Но цель, к которой стремились Вайцзеккер и Виртц, все еще не была достигнута. Только летом 1942 года им наконец удалось осуществить свой замысел. Они су-

Мели убедить руководство Фонда кайзера Вильгельма в желательности признания Гейзенберга де-факто. Однако существовали формальные причины, по которым осуществить это было невозможно. Дело в том, что Дебай, уже находившийся в то время в Америке, никогда не подавал прошения об отставке. Поэтому Гейзенберга назначили директором при Физическом институте кайзера Вильгельма. Это произошло 10 октября.

Теперь Гейзенберг всецело подпал под влияние двух физиков-политиканов, задумавших и совершивших «переворот». В то время жителям Германии почти на каждом шагу встречались буквы WHW — эмблема компании зимней помощи — Винтерхильфсверк, — многие из сотрудников Физического института язвительно шутили, что эти три буквы следует расшифровывать иначе: «Гейзенберг, зажатый между Виртцем и Вайцзеккером»[26].

Разумеется, от доктора Дибнера постарались избавиться. Он был выдворен из института и переведен в исследовательский полигон в Готтове, где в то время уже начинали самостоятельно экспериментировать в области атомной физики. С самого своего создания Готтов предназначался главным образом для исследования взрывчатых веществ и имел прекрасное оборудование, замечательные мастерские и специальные боксы для испытания взрывчатых веществ.

Грызня между сторонниками Гейзенберга и армейскими физиками не ослабевала, и все, кто был не прочь извлечь выгоды из разлада и хаоса, воцарившихся в немецких атомных исследованиях, особенно рьяно поддерживали вражду. В этом свете весьма показательными являются характеристики в личных делах Дибнера и Гейзенберга, хранившихся в архивах Геринга. О Дибнере, например, говорится как о человеке, «который не способен выйти даже за рамки шаблонного технического образования», человеке, которому удается поддержать свой престиж, «только полагаясь на закон о сохранении государственной тайны». С точки зрения нацистов едва ли более лестно говорилось и о Гейзенберге: его называли «главным теоретизатором, который даже и в 1942 году превозносит датского полуеврея Нильса Бора, считая его великим гением».

Надо признать, доктор Дибнер и в самом деле не являлся выдающимся физиком-теоретиком, и, действительно, он был специалистом куда меньшего калибра, чем Гейзенберг. Тем не менее Дибнеру были присущи хорошо развитое чувство здравого смысла и крепкая экспериментаторская хватка. И не удивительно, что в создавшейся обстановке Дибнер сам, не уведомляя о том Гейзенберга, начал экспериментировать в Готтове.

К этому времени все, что уже стало известно физикам, подтверждало, что наилучшей из известных является конфигурация послойного, чередующегося расположения в котле урана и замедлителя. Это положение, ставшее непреложным фактом после лейпцигского эксперимента L-IV, натолкнуло Дибнера на идею чередования не в двух, а в трех измерениях. Иначе говоря, он предположил, что чередование урана и замедлителя во всех трех измерениях окажется эффективнее послойного. А отсюда следовал вывод, что лучшей формой для уранового элемента является не плоская пластина, а куб. И надо признать, эта идея оказалась одним из самых значительных индивидуальных достижений во всем немецком атомном проекте.