Все подняли правые руки для последнего привета.

— Прости, герой Финей!

— Прости, герой Финей! — воззвал пророк аргонавтов. — Живи в недрах родной земли бессмертным духом грядущих возрождений!

Но резкий крик: «Этому не быть!» — нарушил воцарившееся благоговейное настроение. Та таинственная фигура, которую Ясон перед тем заметил на опушке леса, решительно выбежала на поляну. Она сбросила свое покрывало — присутствующие узнали Идаю.

— Этому не быть! — повторила она, направляясь к краю обрыва. — Последняя из Гарпий не отдаст вам их заветной пещеры. Я разрушу ваши чары; как я при жизни стояла зримо и незримо рядом с ним, противясь эллинскому наваждению, так и во всю вечность я буду заглушать его внушения. Где он, там и я; и мы еще посмотрим, чей голос будет явственней звучать в шуме вещего водопада.

Внезапно она, расправила пару огромных, красных нетопырьих крыльев и бросилась в бездну по направлению к озаренной аметистовым сиянием пещере. Но в то же время и высокий вал, возвышавшийся и клокотавший на вершине скалы — ринулся туда же: он обрушился всей своей тяжестью на ее крылья, прорвал их и увлек ее самое в бездонную пропасть. Еще мгновение — и голубая пещера исчезла за сверкающей ризой устремленных волн, и опять зазвучала неумолчная, грозная песнь водопада про тягу всего горнего в долы, во всеприемлющее лоно Матери-Земли.

IV

Солнце уже готово было погрузиться в багровую купель Евксина; его угасающие лучи заливали розовато-фиолетовым сиянием приморскую песчаную гору, от белых колонн недостроенного храма, венчавшего ее вершину, до бурых, плоских утесов берега. Среди этих утесов тихо качалась «Арго», еще прикрепленная ко дну своим якорем, а к суше своим причалом, но уже со спущенными сходнями и — ввиду открытого места — с поднятою мачтою. А берег был уставлен столами, креслами, стульями, скамьями. Здесь гремел пир — прощальный пир скифских бояр и аргонавтов. Давал его сам Горный Царь, занявший со своей царицей верхний стол; у стола рядом сидела княгиня Клеопатра, сияющая счастьем и красотой, имея по обе руки своих сыновей. Далее сидели попарно за каждым столом по скифу и по эллину. Прислуживали гостям резвые Вьюги, променявшие перед тем на узорчатые наряды свои обычные белые покровы.

— Не по-нашему, — подумал, качая головой, молодой Акмон, ученик Тифиса, видя перед собой вместо обычного наполненного кубка — пустой, а рядом с ним по кувшину вина и воды. Налив себе вина, он пригубил его.

— У, крепость какая! Боюсь, трех мер будет мало.

Он намешал себе по своему вкусу, — но, к его удивлению, его белобородый сосед, наполнив свой кубок одним вином, залпом осушил его со словами:

— Счастливо княгине Клеопатре!

— Счастливо ей! — сказал и Акмон, осушая свой. Затем, обращаясь с улыбкой к своему соседу: — Крепки, однако, головы у вас, отец мой. Я пятью мерами воды разбавил свое вино.

— Хорошо, что хоть этим взяли, — засмеялся скиф, — а то после этого правления даже стыдно было вам показать наш стольный град. Ну, авось, при княгине Клеопатре иначе будет; как вернетесь, пожалуй, и не узнаете нас… Впрочем, — продолжал он, — мне это вдвойне извинительно: я, старый, кончаю по-старому, да к тому же вот уже более суток, как ни один глоток не проходил сквозь ограду моих зубов, и не за трапезой готовился я провести эту ночь, а на колу.

— Это что такое?

Скиф описал ему подробно способ казни, грустно улыбаясь ужасу эллина.

— Аполлон Отвратитель! — воскликнул юноша. — И это обычай у вас?

— Нет, мой сын, с сегодняшнего дня уже не обычай. Это Идая сочла нужным воскресить старинный ужас, упраздненный с первых же дней правления просветленного князя Финея: для острастки, как она говорила. Острастка, как же! С каждым разом возрастало число заговорщиков против ее кровожадной власти; даже нам, старцам, невмоготу стало, когда замучили наших сыновей. Ничего, справили им теперь славную тризну; а пока, — прибавил он, наливая себе новый кубок чистого вина, — счастливо аргонавтам, и да здравствует эллино-скифская дружба!

— На все времена, — восторженно крикнул Акмон, принимая протянутую ему руку старца. — Но как же вам все-таки удалось спастись?

— Да все благодаря вам. Уже собрались сажать нас на кол; красная ведьма Пефредо руководила казнью. Вдруг вбегает, весь запыхавшись, лесник Зорбад. «Приостановите казнь, — кричит, — власть Гарпий свергнута, Клеопатра и княжичи свободны!» — «Лжет он! — рявкнула Пефредо. — Самого сажайте на кол!» — «Сажайте, коли лгу». Воины, однако, оторопели: а что, если правда? Как ни горячилась ведьма, а решено было послать ходока к водопаду. Тот скоро вернулся и еще больше рассказал: и про блаженную кончину страдальца-князя, и про безумную смерть Идаи. Тут воины бросились на Пефредо, связали ее и, сложив колья в костер, на нем же ее и сожгли. А нас подняли на свои щиты и в торжественном шествии принесли сюда — ты помнишь всеобщие ликования? Да и сам небось кричал не хуже других… Чу! Да что это? Память ли звенит в ушах, или новые ликования? Да, новые: у тебя, мой сын, глаза молодые, скажи, что там творится?

Заходящее солнце освещало теперь только недостроенный храм, реявший розовым маревом над темной горой; но над ним явственно горели две новые звезды, подвижные звезды, а за ними тянулось длинное белое облако.

— Да это наши! — крикнул Акмон, признав сверкающие мечи Бореадов. — Наши, а за ними, видно, и ваши, Вьюги небесные в их белых покровах. Да вот уже спускаются.

Действительно, не прошло и минуты, как Калаид и Зет уже склонили свои мечи перед Горным Царем.

— Радуйся, отец, радуйся, матушка! Подвиг, для которого ты нас родила, завершен.

— Расскажите, как было все.

— Гнали мы их перед собой, гнали широкой облавой; ни одной не удалось пробраться через ряды наших Вьюг. Все на запад, на запад, поверх дремучих лесов и сверкающих рек, пониже облаков небесных. Наконец — это было над островом среди желтых волн реки; такой широкой я еще не видал — наконец они изнемогли и с жалобным визгом спустились. Мы уже занесли над ними мечи — вдруг мне припомнились слова нашего пророка Орфея: «Мы, аргонавты, не проливаем крови». Нет, думаю, пусть наши мечи останутся чистыми и теперь. Взяли мы с них крепкую клятву, что они, пока жив будет мир, не покинут своего острова, и повернули обратно.

Царь и царица обняли своих сыновей.

— Но почему, матушка, — спросил бойкий Зет, — я вижу между вами пустой престол, да еще такой роскошный? Если он для нас, то и места мало и чести много.

— Ты прав, мой сын, — рассмеялась царица, — он не для вас; а для кого, это вы в свое время сами увидите. А вы садитесь к сестре и пейте за здоровье новой княгини, по скифскому или по эллинскому обычаю, это как вам самим будет угодно.

Среди сверкающего полуночного неба, над слабо мреющими колоннами недостроенного храма блеснула новая звезда: блеснула и стала медленно спускаться по склону темной горы до того места, где аргонавты пировали со скифами под ласковыми очами Горного Царя и Царицы Вьюг. Здесь, войдя в полосу багрового света факелов и лучин, она предстала взорам пирующих величавой женщиной в золотых ризах и заняла престол между царем и царицей.

Аргонавты узнали свою всегдашнюю покровительницу.

— Слава Гере! Слава Царице Небесной! — раздалось из пятидесяти уст, повторили их крик Вьюги, повторили и скифы; долго не смолкающий гул восторженных голосов стоял над береговой поляной.

— Спасибо, друзья! — милостиво ответила богиня. — Вернитесь к своему веселью, к последнему кубку перед разлукой. А вы, шалуньи Вьюги, послушайте меня: я видела только что стаю белых голубиц-Плеяд. Они летят с берегов океана к моему супругу — Царю Олимпийскому. Их путь лежит через Симплегады; там до сих пор сдвигающиеся горы исправно убивали одну из их стаи с ее дарами. Теперь, благодаря мне и аргонавтам, их лёт безопасен. Пусть же они принесут мне сюда спасенную долю.

Вьюги умчались в указанном направлении; богиня окинула пирующую толпу своими ясными взорами и остановила их на юных сыновьях Клеопатры.