– Ах, какой бесценный дар заключается в том, чтобы вот так ежедневно видеть на сцене великие деяния минувшего или обычные события повседневной жизни, которые то серьезно и печально, то веселя и радуя, проходят перед твоими глазами и которые одним этим фактом могли бы оказывать чудесное воздействие на развитие нашего родного языка. Я завидую немцам и французам за то, что у них есть их драмы и их актеры.

– Не завидуйте им, а делайте как они, – внезапно вмешался в разговор сидевший неподалеку от двух беседующих кадетов граф Разумовский. – У всех наций были свои amateurs[17] , сперва подражавшие чужим образцам и затем создавшие таким образом национальную сцену. Для вас это тоже могло бы стать прекрасной задачей, молодые люди.

– Конечно, ваше превосходительство, – ответил Сумароков, – мы, пожалуй, набрались бы смелости, чтобы воплотить в жизнь эту прекрасную идею, если могли бы при этом рассчитывать на вашу высочайшую поддержку.

– Положитесь на меня, – поспешил заверить Разумовский, – я поклонник муз и, прежде всего, с удовольствием увидел бы, что и у нас наконец появился свой самостоятельный театр. Хорошая пьеса для образованных людей то же, что церковная проповедь для народа.

Зерно было брошено в благодатную почву. Уже тем же вечером Сумароков обсудил весь круг вопросов с несколькими товарищами, и они безотлагательно приступили к осуществлению задуманного.

Алексей Разумовский и Шувалов дали необходимые деньги, в короткий срок были возведены подмостки, нарисованы декорации и изготовлены костюмы, а спустя месяц наши кадеты уже впервые играли перед царицей и высшим петербургским светом. Молодые люди, среди которых исполнительским мастерством особенно выделялся сам Сумароков, играли настолько хорошо, что их маленький кадетский театр вскоре стал душой социальной и духовной жизни северной столицы.

Первое время кадеты играли на французском языке, поскольку тотчас же обнаружили на нем богатый и подходящий им репертуар, и изрядно отточили свой талант как на Расине и Корнеле, так и на Мольере. И сразу же с первых шагов русского театра выявился отрадный поворот его от пустой декламации и фальшивого пафоса подражающей античной драме трагедии той эпохи к естественности и реальной жизни.

Правда, французская комедия, поскольку большинство русской знати в ту пору владело только русским языком, нашла у зрителя весьма сдержанный отклик, интерес публики снизился настолько, что по особому распоряжению императрицы все придворные, чиновники и военные подписанием циркулярного ордера обязывались являться на представления. Когда однажды зрительный зал оказался почти полупустым, княжна Гессен-Гомбургская и прочие придворные дамы и господа были разбужены среди ночи так называемыми ездовыми и спрошены о причине их отсутствия с добавлением, что в будущем любой, кто без уважительного оправдания не придет на спектакль, будет оштрафован полицией на пятьдесят рублей. Это, возможно, выглядело по-диктаторски, однако имело самые положительные последствия. Высшее дворянство России, по примеру своей красивой и любящей искусство монархини, было выведено из состояния безразличия и начало все живее и живее интересоваться театром, музыкой и поэзией.

В один прекрасный день Сумароков был вызван к императрице, которая в присутствии графа Разумовского приняла его исключительно милостиво и в качестве причины плохой посещаемости театральных представлений назвала исполнение пьес на французском языке.

– Не лучше было бы, на ваш взгляд, – спросила она в заключение, – если бы мы попробовали показать какую-нибудь русскую комедию?

– Я не сомневаюсь, ваше величество, – ответил Сумароков, – что успех был бы намного большим, однако у нас нет таких пьес.

– Следовательно, их надо написать, – воскликнула царица, – вот неплохое задание для Ломоносова, не так ли, граф Разумовский? А вы, молодые люди, – обратилась она к кадету, – разве у вас совсем нет таланта, разве вас не вдохновляет мысль создать на нашем замечательном родном языке тоже, что делают другие европейские нации?

– Желание вашего величества, пожалуй, извинит мою дерзость, – проговорил Сумароков, – если я отважусь на попытку написать пьесу на русском языке.

– Ну, тогда за работу, мой друг, – воскликнула царица, – в поощрении же и вознаграждении недостатка с моей стороны не будет.

Сумароков действительно поспешил осуществить замысел красивой монархини и написал русскую пьесу, которая при постановке на сцене вызвала такую бурю аплодисментов, что молодой поэт вскоре, вдохновленный успехом, сочинил и вторую и третью. В тех придворных и аристократических кругах, где образованность и французская утонченность считались синонимами, конечно, осуждали манеру, в какой Сумароков писал свои комедии, и полагали, что те рассчитаны скорее на вкус подлого люда, нежели на вкус публики образованной, однако императрица и Разумовский тотчас же осознали, что молодой кадет ступил на правильную дорогу и что крепкий народнический тон, взятый им, предвещает русскому театру автономное и здоровое развитие. Пьесы Сумарокова стали предтечами той национальной комедии, которая позднее расцвела в «Горе от ума» Грибоедова и в гоголевском «Ревизоре».

Государыня, вдохновленная на это Разумовским и Шуваловым, основала русский национальный театр и его директором назначила Сумарокова.

Среди русских актеров, которые демонстрировали поразительную правду природы в исполнении своих ролей, особенно, – как редкой благообразностью внешности, так и гениальностью своей игры, – выделялся сын ярославского купца, Федор Волков[18] . За короткий срок он стал любимцем не только зрителей, но также и самой царицы, которая ввела его в свой придворный кружок и при всяком удобном случае оказывала ему особое внимание.

5

Благосклонность женщины

Благожелательность Елизаветы, которой лишился лейб-медик Лесток, перешла к канцлеру Бестужеву. Правда, доверию и благосклонности монархини он был обязан совершенно иным мотивам, нежели маленький злокозненный француз. Влияние Лестока на красивую капризную женщину было личного свойства, он умел быть для нее одновременно незаменимым и приятным, умел польстить ей и помочь скоротать время. Бестужев же был далек от такого рода магического воздействия. Царица была расположена к нему, потому что ее супруг, Алексей Разумовский, постоянно поддерживал предложения великого канцлера и потому что она мало-помалу прониклась убеждением, что отстаиваемая им система являлась для России наиболее благотворной. Следовательно, авторитет Бестужева у монархини базировался на его государственной деятельности, а потому тот мог по праву рассчитывать на его продолжительность. Под влиянием Разумовского Елизавета очень изменилась, но царица всю жизнь старалась избегать утомительной рутины правления, поэтому Бестужев снискал ее расположение тем, как он умел улаживать дела, а также своим старанием и минимумом хлопот, какие он доставлял ей, самостоятельно решая большинство вопросов.

Положение Бестужева, казалось, стало совершенно незыблемым к тому времени, когда ему удалось устроить бракосочетание своего сына с юной графиней Разумовской. И хотя Алексей Разумовский никоим образом прямо не вмешивался в дела правления, никто все же не сомневался, что сама царица в решении любого важного вопроса в первую очередь прислушивается к его мнению и что его голос всегда имеет определяющее значение.

Теперь Бестужев официально причислялся царицей к числу друзей и едва ли не каждый вечер привлекался к ее маленьким parties de plaisir[19] , так что отныне у него всегда была возможность высказывать свои взгляды в выгодном свете перед обычно такой труднодоступной жизнерадостной женщиной. Но несмотря на это столь умудренный государственный деятель все же не чувствовал себя абсолютно уверенным до тех пор, пока окончательно не обезвредил Лестока и не удалил его от государыни, ибо он слишком хорошо знал, какая изменчивая штука женская благосклонность.