С этого момента Бестужева точно подменили, он проникся своеобразным почтением, даже предпочтением к юной великой княжне и начал вынашивать мысль сделать ее наследницей Елизаветы.

3

Слишком рано

В ночь на двадцать шестое августа тысяча семьсот сорок девятого года вся Москва, – как двор, так и сам город, – пришла в неописуемое смятение и возбуждение. Из уст в уста переходила весть о том, что царица Елизавета опасно занемогла и находится при смерти. Народ толпами собирался на улицах и перед слободой, ходили слухи, что Лесток отравил монархиню, чтобы расчистить дорогу к трону великому князю Петру, настроенному в пользу союза с Пруссией. Большинство собравшихся склонялось к тому, чтобы отправиться к дому ненавистного француза и устроить над ним самосуд, а некоторые даже высказывали намерение захватить наследника престола. Однако вовремя появился супруг монархини, граф Разумовский, и его заверения, что о серьезном беспокойстве за жизнь Елизаветы не может быть и речи, несколько успокоили взбудораженные массы. Прямо среди ночи отважный человек затем поспешил к Бестужеву, где, как он знал от одного доверенного лица, собрались в этот час министры, генералы и прочие влиятельные персоны, чтобы посоветоваться и принять решение о том, как следовало бы действовать в случае смерти императрицы.

Сперва прислуга отказывалась впускать Разумовского, однако когда тот пригрозил вернуться с гвардейским полком и пробиться силой, ему наконец отворили двери. Он застал Бестужева в тот момент, когда канцлер собирался изложить блестящему собранию вредные последствия и опасности, которые угрожали бы как империи в целом, так и каждому отдельному человеку в случае восшествия Петра на русский престол. Глаза его пылали пророческим огнем, когда он предсказывал то, что позднее и в самом деле произошло, когда великий князь стал императором Петром Третьим. Он красочно описал его слепую любовь к королю Пруссии и ко всему прусско-германскому, его достойную смеха склонность к солдатским забавам, его непонимание России, русской церкви и русского характера, его упрямство и граничившие с болезнью капризность и непостоянство, при этом он не забыл особо подчеркнуть жажду власти и честолюбие его молодой, но наделенной от природы весьма опасными дарованиями супруги.

Свою речь он подытожил предложением тотчас же принять все меры к тому, чтобы иметь возможность вовремя взять под стражу великого князя Петра и великую княжну Екатерину и тем самым обеспечить себе свободу рук, потому что после кончины Елизаветы России не от кого больше ждать благополучия и спасения, кроме как от томящегося сейчас в шлиссельбургской темнице принца Ивана. Начались прения, спорили за и против до тех пор, пока генерал Шувалов не выставил неоспоримый довод, что от назначенного царицей наследника можно ожидать только высокомерия и произвола, тогда как от того, кого они сами возведут на престол, освободив из заключения, лишь благодарности и податливости. Эта точка зрения и была в конце концов поддержана всеми, и присутствующие единогласно согласились с планом Бестужева. И тот уже готов был отдать необходимые распоряжения, но тут взял слово Алексей Разумовский.

– Я всецело присоединяюсь к вашему толкованию событий и к вашему заключительному решению, – сказал он, – однако оно принято слишком рано, поскольку императрица не умирает.

– Вы наверняка это знаете, граф? – спросил Бестужев.

– Да, я совершенно убежден в том, что говорю, – ответил Разумовский, – и именно поэтому даю вам, господа, совет заниматься не столько престолонаследием, сколько покушениями, которые как раз сейчас замышляются во дворце великого князя Петра.

– Как? Что там происходит? – воскликнуло несколько голосов.

– Лесток, влияние которого на царицу вконец упало, в этот час находится в кабинете великой княжны Екатерины, чтобы предложить ей свои услуги, – продолжал Разумовский. – Безусловно, он слишком поторопился решиться на этот шаг и таким образом дал нам удобный случай окончательно сорвать с него маску.

– Вы опасаетесь покушения на жизнь монархини? – воскликнул Бестужев.

– Разумеется, – промолвил в ответ Разумовский, – и именно поэтому я призываю вас как первого государственного министра выполнять свои обязанности и понаблюдать за великой княжной, тогда как сам я буду стоять на страже возле императрицы.

– Если царица не умирает, – сказал теперь принц Гомбургский, – то это собрание здесь крайне компрометирует нас, и поскольку ни один из нас предательством ничего бы не выиграл, а все мы в одинаковой степени лишь проиграли бы и свели бы знакомство с кнутом, то я предлагаю, чтобы все присутствующие под присягой обязались друг перед другом хранить гробовое молчание.

Все собрание одобрило это мнение и принесло предложенную принцем клятву. Разумовский со своей стороны пообещал ни словом не обмолвиться царице о случившемся, после чего преждевременные спасители государства разошлись. Теперь Бестужев поспешил окружить дворец великого князя своими людьми, а верховые дежурили поблизости, чтобы в любой момент без промедления принести ему сообщение о любом происшествии.

Между тем Разумовский вернулся во дворец императрицы. Он застал Елизавету в бессознательном состоянии, возле больной в большом замешательстве хлопотали ее приближенные и в своей назойливой манере суетился Лесток.

– Я не могу позволить вам находиться здесь, – пронзительным голосом крикнул маленький француз супругу императрицы, увидев, как тот подошел к постели Елизаветы, – здесь прежде всего необходим покой, я вынужден настаивать на том, чтобы меня оставили наедине с Их величеством.

– Этому не бывать, – с серьезным, торжественным достоинством ответил Разумовский, – я вообще удивляюсь, что вы тут, господин Лесток.

– Разве я не лейб-медик Их величества? – выпалил в ответ Лесток.

– Я подозреваю, что во дворце великой княжны, откуда вы как раз и явились, вы гораздо нужнее, там ваше мастерство сумеют оценить лучше, чем здесь, где я отныне запрещаю вам его демонстрировать, – холодно проговорил Разумовский.

– Я не подчиняюсь ничьим приказам, кроме приказов самой царицы, – сквозь стиснутые от ярости зубы прошипел Лесток.

– Вы немедленно покинете это помещение, – настойчиво предложил супруг государыни.

– Нет, я этого не сделаю, – закричал Лесток.

– Ну, это мы еще посмотрим, – проговорил Разумовский, позвал караульного офицера и приказал ему вывести Лестока.

– Я только покоряюсь насилию, – бормотал лейб-медик, гневно вращая маленькими глазками, – но если императрица умрет, то ответственным за это я объявлю вас.

– Если императрица умрет, – в сердцах воскликнул Разумовский, мрачно нахмурив брови, – то ее убийцей будете вы, господин Лесток, и мы потребуем с вас за это отчета, уж можете быть в этом уверены.

Бледный от бешенства, трясясь всем телом, француз удалился. Вскоре после этого явились два других врача, которых Разумовский пригласил к ложу высокопоставленной женщины, и пустили в ход все свое искусство, чтобы вернуть ее к жизни.

– Она получила яд? – вполголоса спросил Разумовский.

– Нет, – ответил один из врачей, – но лекарства, которые были применены, отчасти неверно подобраны, отчасти недостаточны, в целом же это устаревшие знахарские приемы.

– Существует ли надежда, что она будет жить? – снова спросил Разумовский.

– Я ручаюсь, что она не умрет, – ответил второй врач.

Разумовский облегченно вздохнул. И в самом деле в течение следующей четверти часа Елизавета полностью пришла в себя. Она по-прежнему оставалась еще слишком слабой и ей трудно было говорить, однако она уже различала все предметы и людей, окружавших ее, и когда, отбросив в сторону всякий этикет, Разумовский с переполняющей сердце радостью ласково склонился над ней, она улыбнулась ему.

Вскоре она погрузилась в спокойный глубокий сон, и когда проснулась наутро, врачи объявили, что угроза миновала.