Въ числѣ упомянутыхъ вопросовъ Семенъ Лукьян. вставилъ и такой послѣдній, тридцатый вопросъ: достойно ли проклинать человѣка за это?
Паисій, конечно, принялъ сторону царя и синклита и на всѣ вопросы далъ отвѣты въ осужденіе поведенія Никона. По поводу проклятія онъ объяснилъ, что, «Если бы мышь взяла освященный хлѣбъ, нельзя сказать, что она причастилась; такъ и благословеніе собаки не есть благословеніе». Шутить святыми дѣлами не подобаетъ; но въ малыхъ дѣлахъ недостойно употреблять проклятіе, потому что тогда считаютъ его за ничто. Къ тому же не должно проклинать безъ суда, а судитъ ли Никонъ въ этомъ случаѣ?
Вопросы Стрѣшнева и отвѣты Паисія распространились между боярами во множествѣ списковъ и, конечно, дошли и до Никона, который съ негодованіемъ написалъ на нихъ возраженія въ объемѣ большой тетради, чуть не цѣлой книги. Всего больше его раздражило мнѣніе Стрѣшнева, что собственно государь поручилъ ему, Никону, надзоръ надъ церковными судами и доставилъ ему многія преимущества. Здѣсь въ раздраженіи Никонъ и высказалъ коренное начало всѣхъ своихъ дѣяній и всего своего поведенія, именно свой взглядъ на отношенія царской власти къ патріаршей, — такой взглядъ, который вовсе не сходился съ преданіями восточной Церкви и тѣмъ еще менѣе сходился съ понятіями Русскаго общества и съ преданіями всей нашей Исторіи. Мнѣніе Стрѣшнева онъ обозвалъ гордостью демона и пояснилъ, что не отъ царей пріемлется начальство святительское, но цари отъ святителей на царство помазуются; что священство выше царства и т. д. Въ этомъ убѣжденіи высокомѣрнаго патріарха и скрывалась, какъ упомянуто, коренная основа всей распри и смуты между нимъ и царемъ. И во всемъ этомъ дѣлѣ поведеніе царя Алексѣя Мих. сіяло высоконравственною и въ полномъ смыслѣ христіанскою красотою, между тѣмъ какъ поведеніе патріарха отличалось въ высокой степени гордыми и грубыми поступками и вспыльчивыми неразумными, бранными и оскорбительными рѣчами.
Во всемъ дѣлѣ, во всѣхъ разъясненіяхъ отношеній Никона къ царю самымъ существеннымъ вопросомъ былъ одинъ вопросъ: Что есть царъ? Кроткій и тишайшій государь пожелалъ этоть вопросъ разъяснить окончательно и потому за такимъ разъясненіемъ обратился даже къ Вселенскимъ патріархамъ, которые, четыре патріарха, въ 1663 г. доставили ему это разъясненіе за своею подписью и за подписью двадцати другихъ меньшихъ духовныхъ лицъ области Константинопольскаго патріарха. Ихъ разъясненія прямо и начинаются вопросомъ: что есть царь?
Этотъ вопросъ съ великою скромностью просвѣчивалъ и въ вопросахъ Семена Лукьяновича.
О Никоновскомъ проклятіи Стрѣшнева и на соборѣ Вселенскихъ патріарховъ было утверждено, что оно было наложено неправильно, понапрасну.
Впослѣдствіи, еще до собора, Никонъ простилъ Семена Лукьяновича, разрѣшилъ отъ клятвы и грамоту къ нему прощальную прислалъ. Говорили, что за это Никонъ взялъ съ Семена Лукьяновича сто рублей; но патріархъ объяснялъ, что простилъ его потому, что Стрѣшневъ добилъ ему челомъ и обѣщался Воскресенскому (Новый Іерусалимъ) монастырю работать, и деньги прислалъ вкладомъ въ монастырь послѣ прощенія спустя года съ полтора.
По всему видимо, что Семенъ Лукьяновичъ былъ большой знатокъ церковной книжности и очень любилъ о ней бесѣдовать, такъ что даже и на охотѣ онъ находилъ время разсуждать съ знающими людьми о различныхъ вопросахъ этой книжности. Объ одномъ случаѣ въ этомъ родѣ (1643 г.) разсказываетъ нѣкій Иванъ Бѣгичевъ, получавшій отъ него вначалѣ премногую милость и благопріятство незлобивое, а потомъ оказывавшаго ему гнѣвъ и негодованіе и безстудное поношеніе предъ людьми, называя его отступникомъ Вѣры Христіанской. Оправдывая себя, Бѣгичевъ писалъ слѣдующее:
«Обличаешь ты меня, что въ нѣкій день слышалъ ты отъ меня таковые богохульные глаголы, будто я возмогъ тако сказать, что Божіе на землю схожденіе и воплощеніе не было, а что и было, то все дѣйство ангельское… Одно вспоминаю, когда съ тобою я шествовалъ изъ вотчины твоей, зовомой Черная Грязь (вѣроятно теперешнее Царицыно), на ловъ звѣриный, тогда ты изволилъ бесѣдовать со мною на пути и сказывалъ мнѣ отъ Бытейскихъ книгъ втораго Исхода, что егда восхотѣ Богъ дати законъ Моисею, и тогда сниде самъ Богь на гору и бесѣдова со пророкомъ лицомъ къ лицу; показа ему Богъ задняя своя. И тогда я дерзнулъ прекословіемъ пресѣчь глаголы твои и сказалъ тебѣ: «Коя нужда Богу бесѣдовати къ людямъ и явитися Самому, кромѣ плотскаго смотрѣнія, Возможно бо есть и ангела послати да тоже сотворити по волѣ Его…» «Развѣ за это одно, что я дерзнулъ молвить тебѣ встрѣчно, ты поднялся на меня гнѣвомъ своимъ и клеветою…» «И слѣпымъ мощно есть разумѣти, яко не только задняя или передняя при Бозѣ глаголати и мнѣти, но и единыя части не мощно есть не только тѣлеснымъ окомъ зрѣти, но и разумнымъ ни мало уразумѣти… А ты дерзаеши тако рещи, яко Моисей задняя Божія видѣлъ…» «Я человѣкъ простой, и учился буквамъ единымъ, дабы могъ прочесть и написать что-либо ради своей надобности и чтобы можно было душу мою грѣшную спасти, а дальняго ничего не разумѣю и съ мудрыми философами и рачителями истины, которые искусны и благоразсудны въ Божественныхъ писаніяхъ, никогда не бесѣдовалъ… И не дивно, что возможно мнѣ и погрѣшить, ради моего скудоумія и небреженія, но дивно то, что ты съ клеветою поносишь меня не только о сказанномъ мною, но прилагаешь еще больше и свои умышленія, а самъ и въ малой части не искусенъ въ Божественныхъ писаніяхъ, какъ и совѣтники твои, Никифоръ Воейковъ съ товарищи. Сами они съ выѣденое яйцо не знаютъ, а вкупѣ съ тобою роптать на меня не стыдятся. И всѣ вы, кромѣ баснословныя повѣсти, глаголемыя еже о Бовѣкоролевичѣ, о которой думается вами душеполезной быти, что изложено есть для младенецъ, иже о Курѣ и о Лисицѣ и о прочихъ иныхъ таковыхъ же баснословныхъ повѣстей и смѣхотворныхъ писаній (всѣ вы) Божественныхъ и Богословныхъ дохматъ никакихъ не читали».
Вмѣстѣ съ симъ Бѣгичевъ доказывалъ, что нельзя основываться только на буквѣ Писанія, что слѣдуетъ сокровенное въ Писаніи разсуледать не по буквѣ, но по смыслу или по духу, ибо «духъ живитъ разумѣніе, а буква писмени умерщвляетъ. отчего и въ ереси впадаютъ, какъ и нынѣ многіе пострадали отъ такового недоумѣнія, такъ и ты, милостивый государь Семень Лукьяновичъ, не притыкайся о семъ единомъ, яже видѣхъ писано, что глагола Богъ съ Моисеемъ лицомъ къ лицу, и не стой на одной ногѣ да не явишься построменъ и всюду зыблемъ, но приступи и на вторую (ногу) и пойди далѣе…» [111].
Эти разсужденія даютъ намъ образчикъ тѣхъ мудрованій, ходившихъ въ тогдашнемъ обществѣ, которыя прямо приводили къ расколу вѣрованій, то-есть къ раздробленію общественнаго умствованія на многіе нелѣпые толки, согласія, упованія, какъ обозначалъ себя каждый кружокъ такого суемудрія.
Семенъ Лукьяновичъ немного не дожилъ до окончательной развязки Никонова дѣла. 12 декабря 1666 года Никонъ по соборному опредѣленію былъ низложенъ съ патріаршества, а Семенъ Лукьяновичъ скончался еще 3 іюля во вторникъ, во второмъ часу дня, то-есть по нашему счету въ шестомъ часу утра.
Въ этотъ день въ первомъ часу, то-есть въ пятомъ утра, царь Алексѣи Мих. выѣхалъ въ луга подъ селомъ Коломенскимъ на свою любимую утѣху, на соколиную охоту, и вскорѣ узналъ о кончинѣ своего дяди и любимаго боярина. Вмѣсто того, чтобы кушать въ селѣ Коломенскомъ, онъ къ обѣду вернулся по этому случаю въ Москву и распорядился о похоронахъ Семена Лук. Погребеніе совершилось по тогдашнему обычаю въ тотъ же день, въ 13 часу дня, то-есть въ исходѣ пятаго часа, — тогда дневныхъ часовъ било 16. Похоронили боярина съ большимъ почетомъ въ Чудовомъ монастырѣ, но въ какомъ мѣстѣ, теперь уже неизвѣстно. На погребеніи были митрополиты: Новгородскій, Казанскій, Ростовскій, Крутицкій, Газскій (Паисій), Сербскій, Амосійскій. Поминки происходили въ монастырской трапезѣ, гдѣ государь жаловалъ всѣмъ владыкамъ и меньшему духовенству раздавалъ поминовенныя деньги [112].