В прошлом году государство выкупило черновики у наследников Кудашовых и передало их в ИМЛИ. Повторный анализ судебных экспертов и филологов подтвердил открытие, сделанное 5 лет назад, — Михаил Шолохов, и никто другой, автор «Тихого Дона». Конец цитаты. А кто в этом сомневался?

20 апреля, четверг. Уже давно обещал дочери Александра Ивановича Горшкова съездить в 17 школу, где она преподает, и поговорить с местными десятиклассниками. Взял с собою ассистировать Диму. Дима, как кролик, весь урок просидел на задней парте. К моему удивлению, ребята слушали идеально. Молодежь и школа мне понравились. Нет какой-то затравленности, которая была у десятиклассников в мое время. Лица открытые и красивые, может быть, это связано с тем, что район довольно благополучный — проспект Мира. Литературу классическую хотя бы по названиям, кажется, знают. Я отговорил все легко и просто. О литературе, о необходимости не боятся жизни и не стесняться неудач. Уже сама Елена Александровна задала мне вопрос о современной литературе. Все хотят знать о современной литературе, хотя она, как массив, не существует. Я назвал отдельные имена, но они ребятам неизвестны. Это справедливо, потому что подобная литература известна только профессионалам и не захватывает общественного мнения. Как и в давнее время, когда гимназическая программа начала века останавливалась на Гоголе, сегодняшняя программа должна останавливаться на «Тихом Доне» и «Мастере и Маргарите». Дальше уже дело пристрастий и свободного полета. Но сколько насовано в рекомендательных списках. От Есина и Орлова до Довлатова. Раньше еще, помню, в школе изучался Амлинский.

В час провели совещание по предложению Толи Дьяченко о курсах театра, режиссуры и драматургии — в общем, всего. Я стал присматриваться к деятельности Толи после того, как прочел его диссертацию. Он довольно тенденциозно проанализировал последнюю драматургию и вывел формулу, как писать проходимые пьесы. На этой базе и собирался открыть свои курсы. С собою во главе и под знаменем Литинститута. Честолюбивый остаток, наконец-то, выплеснулся. Были Вишневская, Молчанова, Скворцов, Горшков, Толкачев. Выступали все довольно ладно. Теперь еще будем слушать Дьяченко на ближайшем совете. Он еще невероятно упрям и тенденциозен. Я помню, как Толя сначала взял, а потом отказал в постановке пьесы Светланы Пономаревой. Это была просто жесткая и капризная редактура.

Вечером ходил на премьеру «Венецианского купца» в театр Калягина. Видимо и маститость самого Калягина, авторитет Стуруа, и особый привкус шекспировской темы привлек весь бомонд. Все стареют, но стараются выгребать на поверхности. Но в принципе и Третьяков, и Горин, и Андрей Парватов, и Егоров со Светланой, и Гарик Бугаев — все это люди, которым я симпатизирую. С чувством взаимной настороженности пожали руки Швыдкой и я. Я знаю его намерения и его истинную цену, а он понимает, что эту цену знаю я. Вот Н.Л. Дементьевой не было, а жаль. Привели даже В.И. Матвиенко, а на сцену в конце вышел даже О.П. Табаков, умело и расчетливо оделяя исполнителей и режиссуру считанными розами.

Это объективная особенность театра и драматургии: тема в ее подразумеваемом величии не получилась. Филиппенко, который играл Антонио своей внутренней душевной тонкостью переиграл Калягина. Спектакль мне, доброму человеку, понравился, хотя очень напоминает капустник. Ирония и трюки появляются, когда театр не очень представляет, куда идет. Меня посадили почему-то на первый ряд, перед самым носом у актеров. Рядом были два свободных кресла. Я догадался, для кого они предназначались. Если «да», то протокол очень точно выбрал соседа, который, наверняка, ничего не попросит. Еще через два кресла сидел Ястржембский. Ястреб женский.

Умер Сергей Павлович Залыгин.

21 апреля, пятница. Весь день занимался покупкой мебели для гостиницы и общежития. У нас возникает новый бизнес — гостиничный, мы отжали за счет невысоких цен и качества обслуживания «Арену», в которой раньше селили цирковых артистов, и теперь они стали жить у нас. Здесь надо было действовать, по-снайперски. Кровати, телевизоры, холодильники, посуда для буфета. Жара, забитая транспортом Москва, возле ВДНХ строят какую-то космическую развязку, через которую надо пробираться, потом отобрать необходимые вещи, проверить ширину кроватей и качество матрацев, отторговаться, выписать счета, привезти в институт, тут же выписать платежки. Дело, недостойное писателя.

В шесть часов вечера выбрался пообедать к Альберту Дмитриевичу и встретил там в каминном зале Филиппенко, которого еще вчера видел на сцене. Он, оказывается, со сцены сразу меня распознал. Еще пожурил, что, дескать, нельзя хорошим знакомым садиться так близко. Я-то думал, что этот актер так самоуглубленно сосредоточенный на себе, ничего не видит и не слышит, что происходит в зале. Оказывается сознание расщеплено, и пока одна его часть мерцает в образе Антонио, другая лихорадочно фиксирует, кто же сидит в первом ряду.

С наслаждением читаю мемуары Топорова. Это для меня урок, вот так писать и надо. Наотмашь.

В субботу поеду на дачу досадить редиску, а в воскресенье у меня телепередача и спектакль в Большом театре.

22 апреля, суббота. Замечательно много часов спал на даче. Замечательно сначала бегала по дачному участку, а потом спала Долли, моя собака. Ездили с С.П., он очень хорошо говорил о литературе и институте. Об институте мы говорим всегда.

23 апреля, воскресенье. Я всегда умело рассуждал о балете, который когда-то знал, но о многом судил по телевидению или по кино. И вот мне повезло — благодаря комиссии! — я впервые увидел «Баядерку». Мой билет на контроле лежал в конверте «Merelitn Pacific» отель, Токио с трогательной надписью от руки «Есину С.Н. — Н.Цискаридзе» Почерк изысканный с «росписями», как и положено мало пишущему человеку. Внутри два билета — 1-й ряд партера, 3 и 4 места, напротив барабана, но зато рядом с директорской ложей. Цена билетов невероятная — по 400 рублей каждый. Конечно, это царственный подарок самого премьера, заинтересованного в премии. Иногда из глубины директорской ложи — я знаю, куда смотреть — возникают старые, но смутно знакомые лица бывших великих балерин — Семенова, Головкина, Максимова, профили, как на старинных камеях.

У меня не хватит ни умения, ни сил, чтобы в рамках дневника рассказать об этом спектакле и потрясшей меня сценой теней, когда одна за другой появляются тридцать две танцовщицы кордебалета. Грандиозная по своим масштабам и эпическому размаху сцена. И, конечно, невероятен, как летящий гвоздь, Цискаридзе. Удивительная, будто чуть надломленная, и в то же время мягкая и кавалерская пластика. На программке я тут же в темноте нацарапал несколько слов. «Триумф кордебалета». «На центральной люстре сменили лампы накаливания на криптоновые. Сравнить с Датской королевской оперой». «Иногда Цискаридзе изящнее своих партнерш». «Вот тебе и развлекательный, рутинный спектакль императорского балета». Тороплюсь сказать, что понравилось все: и Г. Степанова в роли Никии и М. Аллаш в роли Гамзати. Какой еще театр, кроме Большого, выдержит такой полномасштабный и размашистый спектакль. Я думаю, образы этого балета, как никакого другого, будут долго преследовать меня.

Менее интересной была запись телевизионной передачи, которая состоялась в некоем доме рядом с бывшим Моссоветом. Этот домик выглядывал своей остроконечной, очень современной башенкой, и я все время думал, что же в нем. Во-первых, это здание невиданного для Москвы комфорта и архитектуры. Зимний сад, фантастические скульптуры Шемякина, конференц-зал наверху под стеклянным куполом. Две мысли. Одна мягкая и приветливая: какая удивительная панорама Москвы открывается отсюда. Вторая мысль более едкая: о бюджетных деньгах, пущенных на это совершенство, о том, сколько и кто заработал на этом строительстве. О том, что наверняка строили все это не наши русские рабочие, к тому же строительные материалы, лифты и конструкции поставлялись из-за рубежа. Какие здесь открывались невероятные возможности для чиновников!