— Если вы, Джун, позволите говорить мне с полной откровенностью, — старая дама опустилась в кресло, — то я скажу, что у вас чересчур богатая фантазия! Фантазировать — хорошо, но понемногу, стограммовыми порциями, иначе легко сбиться с пути истинного… Нет, я никого не убивала. Я могу предстать перед своими судьями в белоснежном платье, в котором еще ходила конформироваться, с восковой свечой в руке — и до моих ушей будет доноситься небесное пение ангелов; я уверена, что высший суд меня оправдает.

Излияния миссис Порджес были прерваны возвращением Чэда и Мак-Гивена. Они немного перепачкались, но были целы и невредимы. Джордж Абернати сразу же отправился в участок, чтобы уведомить обо всем полицию в Глазго.

— Наш старый морской волк и похититель шлангов действительно сделал дьявольское открытие! — заметил Чэд. — Так что сейчас, как мне думается, ему лучше всего пройти с миссис Порджес на кухню и выпить там бутылочку виски.

Миссис Порджес и Мак-Гивен вышли на кухню.

— Я очень рад, что ты вернулась в полном здравии, — Чэд привлек Джун к себе. — Судя по всему, в склепе должны были находиться три гроба, и третий предназначался тебе.

— Дошло, наконец! Но мне известно и еще кое-что, мистер Всезнайка! — Джун не могла совладать с нахлынувшими на нее чувствами. — Подождем Джорджа и все сразу обсудим…

Джордж вернулся довольно скоро, даже скорее, чем им хотелось.

— Миддл со своими людьми будет здесь через час, не позже, — уже с порога объявил он. — До этого мы должны уяснить себе всю картину.

— Ты что, хочешь получить повышение? — сказал Чэд.

— Не ерунди. Я просто не хочу поплатиться местом из-за твоих сумасбродных идей. Мне нравится Крейстчерч, хотя его теперь уже нельзя назвать райским уголком, и я с удовольствием поживу в нем немного, — он замолчал, а потом вытащил из кармана ворох писем и бросил на стол. — Ответы на твою попытку шантажировать! Уже восемь штук, и во всех — хрустящие бумажки!

— О каком шантаже вы говорите? И что это за хрустящие бумажки? — поинтересовалась Джун.

— Ваш будущий супруг взялся за ремесло миссис Шекли.

В общей сложности в письмах находилось ровно двести сорок полноценных английских фунтов — сумма, которая приятно ласкала глаз.

Джун начала кое-что понимать. Но вся эта история не показалась ей такой трагичной, как Джорджу.

— Так, значит, вы уже знаете об этом? — спросила она.

— О чем? — переспросил Чэд.

— Почему сперва Шекли, а потом миссис Порджес удавалось шантажировать всех этих добрых, высоконравственных, глубоко набожных, придерживающихся строгих принципов, проповедающих любовь к ближнему, уважаемых граждан Крайстчерча? И какую роль играли в этом деле фарфоровые ангелочки? И почему кто-то все время шарил по Касл-Хоуму? И для чего предназначался этот потайной ход через канализационную трубу? Короче говоря, тайна Касл-Хоума больше не является для вас тайной?

— А тебе не кажется, что ты задала слишком много вопросов?

— Кое-что мы знаем, а кое-что — нет, — Джорджу Абернати, казалось, тоже доставляло удовольствие помучить Джун.

— Эх вы, мудрецы! — она подавила свое недовольство и сняла с пальца кольцо. — Ставлю это сапфировое кольцо против скелета селедки, что одного-то вы наверняка не знаете: что случилось со мной, когда я ехала в Лондон.

— Ну так выкладывай!

— Кто-то стрелял в меня, неподалеку от поворота на главную улицу. Меткий стрелок.

— Я бы не сказал.

— Да, да, я еще жива! — рассвирепела Джун. — Но в ветровом стекле моей машины имеется изящная маленькая дырочка. Всего каких-нибудь два-три сантиметра — и у тебя больше не было бы причин так противно ухмыляться. Побереги свою ухмылку до того, как я скажу, кого посетила в Лондоне.

— Ну, ну, говори!

Джордж лишь бросил взгляд на наручные часы.

— Леди Уорренгтон, супругу сэра Арчибальда, знатный род которого известен со времен Второго крестового похода, то есть — более древний, чем род ее величества. Сперва о леди. Владеет пятью языками, манеры изысканные и скромные, вечернее платье, стоящее добрую сотню фунтов, лицо настолько холеное, что даже с помощью микроскопа не увидишь ни одной морщинки. Никак не подумаешь, что леди Уорренгтон скоро пятьдесят и что во время второй мировой войны она, так же как и жена бургомистра Лоуэлла… — Джун умышленно сделала паузу, — была звездой борделя Касл-Хоума. Я обо всем разузнала. В этом помогли мне и секретные архивные документы, и интуиция, и беседы с людьми, и способность ставить хитроумные вопросы.

— Касл-Хоум… ты сказала, что в Касл-Хоуме во время войны был бордель! Скажи, а ты не хватила где-нибудь лишнего?

— Касл-Хоум был одним из самых первоклассных борделей, его могли посещать только офицеры военно-морского опорного пункта да самые безупречные в моральном отношении граждане Крайстчерча. А чтобы общественность ни о чем не узнала, все эти господа проникали в Касл-Хоум через канализационную трубу, которую Шекли соединила со склепом на кладбище. Но, как я предполагаю, она сделала не только это. Она фотографировала отцов города в самых интересных позах. Эти-то пленки и искал почтенный мистер Уэйд по поручению семьи Фенвик, он-то и перевернул все вверх дном в Касл-Хоуме, но, по всей вероятности, миссис Порджес уже давно припрятала материал в другом месте.

— А фарфоровые ангелочки? — спросил Джордж.

— Они были неотъемлемой принадлежностью дома. Они стояли во всех комнатах и служили местом для хранения… — Джун замолчала, она не могла найти подходящего слова.

— Ну, ну, не тяни, говори, что в них хранилось!

— Сам знаешь! Не прикидывайся дурачком! — разозлилась Джун.

— А-а, теперь все понятно! — Чэд так расхохотался, что у него слезы выступили на глазах. — Достаточно было протянуть руку, снять головку с этого милого ангелочка, и… и все было в порядке. Да, миссис Шекли действительно не страдала от недостатка остроумия. А наша дорогая миссис Порджес продолжала ее дело — я имею в виду шантаж.

— Сознаюсь, сэр, — как и всегда, старая дама появилась, словно по мановению волшебной палочки, лишь только было произнесено ее имя. — А вот и счет, с точностью до одного шиллинга, на что были истрачены добытые мною деньги. Двести фунтов — миссис Салливен, вдове, имеет пятерых детей. Одиннадцать фунтов — за ремонт в доме учителя Толбота… За новую электропроводку пономарю Невилу — восемь фунтов четыре шиллинга… Кровельщикам за крышу дома для бедняков — сто одиннадцать фунтов семь шиллингов… За сточную канавку в саду ослепшего городского писаря Тэрнера…

— Достаточно. Суд вынесет вам благодарность, — перебил ее Джордж Абернати.

— Благодарю вас за эти слова, сэр, — миссис Порджес сделала реверанс. — Но прежде чем идти и собирать в чемодан самое необходимое для жизни в тюрьме, я хотела бы попросить вас кое о чем. Не могли бы вы сейчас освободить меня от этого пирата на кухне? Он все пьет и пьет и становится чересчур навязчивым. Его, конечно, можно было бы понять, если б я была лет на двадцать моложе, но в данной ситуации я воспринимаю это как нечто непозволительное, точнее говоря, аморальное. И еще — так сказать, в свое оправдание. Сознаюсь, сэр, я вела себя как бессовестная шантажистка, но я никого не убивала, хотя, если придерживаться истины, порой мне очень хотелось сделать это, — когда я вспоминала о том, почему наша городская знать так чертовски благодетельна. Что люди в принципе слабые существа — в этом их винить нельзя. Но вот за то, что они так изолгались, так бесстыдно изолгались, как все эти фенвики, стерджены, лоуэллы, — за это бог должен их карать более строго, а не ограничиваться язвами желудка да гнилыми зубами.

— Стерджен тоже принадлежал к числу… клиентов? — поинтересовалась Джун.

— А как же! Один из самых постоянных! В аду его уже наверняка ждет горящая печь. И если б я была ангелом, а в руках у меня — полные ведра воды, я б не пошевелила и пальцем, чтоб загасить эту печь. Ну, а теперь вы мне разрешите идти упаковывать чемодан?