— Странно, но я никого не грабил, — возмутился я. — Грабите вы.

— А это уже неважно, — отметил долговязый, судя по всему глава шайки. — Важно то, что ты вернешь все золото нам.

Он принялся медленно раскачивать кинжалом из стороны в сторону. Холодные лунные блики бесстрастно заплясали на волнах клинка. Я потянул воздух. Да, сталь уже изведала вкус крови. Клинок пах чужой болью.

— Ладно, ладно, — примирительно вскинул я руки, показывая нешуточный испуг. — Я с удовольствием отдам его. Только скажите, куда вы его потратите…

— Да чего ты заладил! — снова прохрипел коренастый, вплеснув руками. — Тебе-то какое дело?!

— Просто, золото нужно потратить на какую-нибудь благую цель, — поучительно промолвил я.

— Чего? — переспросил долговязый, от удивления даже опустив кинжал. — Какая еще благая цель?

— Вот я и пытаюсь узнать, как вы им распорядитесь, — наконец-то пояснил я. — Чего вы желаете? Ведь не кругляки металла вам нужны, а те желания, которые вы жаждите удовлетворить, обменяв на них кругляки. Если вы потратите золото на благое дело, то я с удовольствием вручу его вам. Даже угроз никаких не потребуется. И тем более кровопролития…

— Ха, тоже мне, благодетель нашелся, — захохотал второй коренастый разбойник. — Такого еще не встречали.

— Да, второго такого не сыскать, — кивнул я. — Ибо нет в мире двух одинаковых людей. И в то же время все схожи.

Долговязый пренебрежительно взмахнул кинжалом, указывая на меня.

— Ладно, шут, хватит нам тут зубы заговаривать. Давай золото и пшел вон!

Коротко и ясно. Без лишних слов и витиеватых фраз. От замысла к сути. Молодец.

— Нет, не отдам, пока не скажете, куда его потратите, — с твердостью уперся я.

Трое разбойников недоуменно переглянулись. А через миг грянул дружный издевательский хохот. Из ближайшей кучки выскочила пара испуганных крыс. Лишь Хват озадаченно помалкивал, выглядывая из-за спин товарищей (или кем там они ему приходились?).

— Да ты смельчак, — тыкал в меня пальцем хриплый крепыш. — Точнее дурак. Ладно за золото умирают наемники. Хоть есть за что жизнью рисковать. Но лишь дураки готовы умирать за глупые убеждения.

— Нет, за золото, как раз таки умирают дураки, — поправил я невозмутимым голосом. — Если человек готов умереть за убеждения, пусть даже пустые, он уже выше того, кто готов умирать за золото. А если он жертвует жизнью во имя истины, то уподобляется Творцу.

— Ладно, мыслитель, ты нам тут голову не морочь, — долговязый выразительно погрозил длинным клинком. — Бросай кошель, да проваливай. И если еще раз увижу — уши проколю. Вместе с головой.

Разбойники вызывающе смеялись. Я задумчиво переступил с ноги на ногу и метнул на него осуждающий взгляд.

— Странно, а я думал ты умнее, почтенный.

— Чего?! — взревел он, сделав шаг вперед. Клинок кровожадно вспыхнул. — Чего ты там сказал?!

— На твоем месте я бы вышвырнул Хвата и стал иметь дела со мной, — самоуверенно посоветовал я. — Сколько, к примеру, за день приносит вам Хват? Я за один вечер заработал около тридцати гульденов. А он?

Все трое снова замерли с раскрытыми ртами и уставились на меня. Точнее — все четверо. Но если в глазах грабителей отражалось изумление, то в глазах Хвата зачинался страх. Холодный липкий страх, когда правда медленно выливается наружу. Когда обнажается дно, которое столь тщательно пытался скрыть от посторонних глаз.

Напряженное молчание перерождалось в тревожный звон. Хвата он бил по ушам, как раскаты набатного колокола, возвещающего тревогу. А для его сообщников то стал голос истины. Они единодушно развернулись в пол оборота, и пристально уставились на своего попрошайку. Глаза их сурово сузились. Лунный свет выхватывал из сумрака их темные фигуры, добротные одежды, плащи, длинные волосы. Да, сами они на попрошаек не похожи. Такие не просят, такие вымогают у тех, кто просит. Вернее нищие просто работают на них. Сам же Хват сжался и пригнулся у них за спиной. Даже завеса ночи и грязная кожа не могли скрыть смертельной белизны. Даже звуки и шорохи не сглаживали его дрожь. Разбойники (или деловые люди?) стояли и впивались в него выразительными взглядами.

— И то дело, — решительно прошептал долговязый. Но теперь в его голосе звучало озарение. — Ты за несколько лет столько не выпросишь. А этот за раз смог.

— Так слышишь, какой он болтливый, — оценил первый коренастый грабитель, кивнув в мою сторону. — Он же каждый день может столько собирать. А наш олух? У, смотри у меня!

Он погрозил большим волосатым кулаком. Хват отступил на шаг. В его глазах разгорался знакомый страх и покорность. А еще черная ненависть. Я вновь показал ему свое превосходство. Снова унизил, ткнул носом в положенное ему место. Хотя всего-то — непринужденно вернул к действительности. Но мне вдруг стало жаль его, пусть то и перечит моим правилам. И я спокойно сказал:

— Нет, дорогие мои, каждый день так не выйдет. Это случилось один раз. Второй раз скорей всего не получится. Понимаете?

— Почему? — с жадностью спросил долговязый. В глубине его глаз вспыхивал огонек алчности.

— Потому что я не просто просил милостыню, — уточнил я. — Я ведь давал в обмен на золото то, что дороже. Теперь же оно закончилось.

— Чего ты давал? — насторожился второй широкоплечий разбойник.

— Достоинство, — важно пояснил я. — Люди просто обретали достоинство, выкладывая мне гульдены. Тот, кто счел себя достойнее всех, тот дал больше всех. Спросите у Хвата, он подтвердит. Но второй раз платить за достоинство уже никто не станет. Тем более если второй раз увидят тех же самых людей, то могут поколотить за обман. Расставание с достоинством в данном случае — все равно, что расставание с девственностью. Как вы посмотрите, если девушка после первого раза снова будет называть себя девственницей? Правда, они частенько так делают, но то уже неважно. Так и здесь. Хотя справедливо было бы брать с богачей по пять гульденов. Ведь ныне такова ставка самого достойного. Но, повторяю, дважды трюк не пройдет. И цена достоинства роли не сыграет.

— А мы? — вдруг спросил хрипатый. В его маленьких глазках тлел недобрый огонек. Под дуновением ветра моих слов он мог перерасти в сильный пожар. — Мы что, значит, недостойны?!

Я смерил его оценивающим взглядом, поглядел на остальных. И с серьезным видом произнес:

— Дайте по гульдену, и тогда я назову вас достойными тех, кто отважился дать мне по гульдену. Дадите по пять, и обретете самое высокое достоинство. По шесть — превзойдете его.

На миг воцарилось затишье. Только в наваленной у стены куче кто-то шуршал и что-то грыз. Затем от кучи отделился белесый рыбий скелет и пополз в сторону канавы. Маленькая тень, перебирая лапками, спешила убраться подальше, чтоб в тишине и безопасности продолжить лакомый ужин. Разбойники немо стояли. Они вникали в смысл моих слов. Долго вникали. Зато Хват уловил все сразу. Потому что уже имел опыт общения со мной. Он медленно попятился в тень дощатого козырька, что навис над ступенчатым входом в двухъярусный дом. Он знал — сейчас может разразиться трагедия. Я тоже знал. Иначе бы не произнес тех слов.

— Ах ты… болтливая крыса! — негодующе завопил долговязый. — Да за кого ты нас принимаешь?! За дураков, которых всегда можно обобрать?! За жертв, которые безропотно все терпят?! Я дам, я тебе такого дам… ах ты… Ты сам дашь нам все!

С этими словами он махнул рукой и все трое ринулись на меня. Они поняли — говорить со мной бесполезно. Потому решительно перешли к действиям. Я улыбнулся. Широко и дружелюбно. Тусклый свет озарил клыки. Глаза расширились и ярко засветились. Но разбойники ничего не заметили, поглощенные своей яростью.

— Вы очень достойные люди, — неожиданно зашипел я, просовывая руку за пазуху. — Потому я сам одарю вас. Вы просите золото? Хорошо! Я дам вам по гульдену. По одному гульдену. Вам хватит его за глаза. Буквально за глаза…

С этими словами я стремительно вырвал руку из-под одежд. Люди бежали на меня, заполонив тесный проулок. Долговязый грязно ругался, крепыши пыхтели и рычали. Теперь уже все трое размахивали внушительными кинжалами. Кажется, мои слова их смертельно оскорбили. Это радовало. Хват позорно прятался в тени нависшего козырька. Тоже приятно.