Взошел на высокий холм, он увидел половецкое войско.

Ударили русские полки на половцев, разбили их, и многих полонили, и того Басурманина, живым огнем стрелявшего, со всем его снарядом и с самострелом великим в плен взяли, и богатую добычу захватили. А Кончак, серый волк, ускакал, хвост поджавши, и не сумели его поймати.

Той же весной Настасья Ядреиха народила младенца мужеска пола.

Имя ему нарекли Димитрий, и Вахрушку в крестные отцы позвали.

А кузнец, прослышав про то, сам пришел к зятю, в ноги поклонился, стал упрашивать в его дом переехать, чтобы был ему внучек на старости лет утешением, чтобы мог он на милое Митенькино личико любоваться, поняньчить его, на руках подержать. А в его, Кузнецове, доме тепло да просторно, а в Ядрейкиной избе тесно да сыро, и младенцу то вредно.

Ядрейка кузнеца благодарил за честь и по его желанию исполнил.

…Той же весной в апреле месяце Святослав, великий князь Киевский, не удовольствовавшись своей победой на Хороле, задумал собрать великое войско и половцев вконец истребить: не разоряли бы они Русскую землю, городов и селении каждого дно не жгли, поля не топтали, людей в рабство не уводили.

Послал Святослав мужей своих к Игорю Святославичу звать его с собою в поход. Игорь созвал свою верную дружину, советуется с ней, а они ему говорят:

— Не птицы мы, летать не можем. Пришли мужи от Святослава в четверг, а сам он в воскресенье из Киева выступит. Как же нам поспеть?

Игорь засомневался, как бы не случилось, что Святослав, разбив половцев, всеми полками на Новгород пойдет, Игоря выгонит, своего сына на Северское княжение посадит. А и с дружиной не поспоришь. Князь вез дружины — голова без тулова.

Игорь говорит примирительно:

— Поперек поля поедем, возле Сулы-рекн. Можно поспеть. Нельзя нам отречься на поганых ехать. Всем нам они общий враг

Дружина говорит:

— Гололедица, кони ноги поломают.

Не поехал Игорь к Святославу. А Святослав без него пошел и апреля в двадцать первый день захватил половецкое становище, много пленных и богатую добычу взял, и конские табуны…

Сидит брат Никодим в монастыре, в тесной келейке, все ночи напролет, гусиное перо в бурые чернила макает, на пергаментных листах летопись свою пишет. Лампадка сшшм светом мерцает. За оконцем в лунном свете голубеет снег. Тихо кругом.

Не знает Никодим, какое его ждет страшное бедствие.

Апреля в двадцать первый день Святослав разбил половецкое войско, а уже назавтра все про то в Новгороде услышали. Уж не на птичьих ли крыльях, широко распростертых, прилетела так быстро радостная весть, людские лица осветила? Ликуют люди, на улицу вышли, обнимаются — разбил великий князь половецкие полки, отвел беду от Русской земли.

А не все-то радуются, иных зависть берет.

Как узнал эти вести Игорь Святославич, горько пожалел, зачем не послушал великокняжьего зова, не пошел с ним, в победе, в дележе конских табунов не участвовал.

У дружинников Игоревых глаза разгорелись, громко кличут:

— Пойдем, добудем себе чести, а князю славы!

Исполнился Игорь ратного духа, поострил свое сердце мужеством, молодой жене такие слова молвил:

— Поведу мои храбрые полки половцев бить!

Ярославна отвечает:

— Не поздно ли? Они же разбитые.

Игорь говорит:

— Я их добью!

А она:

— Не рано ли? Святослав Киевский опять войско соберет, ты бы тогда вместе с ним пошел.

Игорь говорит:

— То рано, то поздно, не поймешь тебя. А я так порешил: завтра в поход идти.

В тот же день послал он вестников звать с собой брата Всеволода из Трубчевска и Святослава Ольговича, племянника своего, из Рыльска, и Владимира, сына своего, из Путивля. У брата двоюродного, у Ярослава Черниговского, испросил помощь — прислал бы к нему воеводу своего Ольстина с ковуями, оседлыми половцами черниговскими. Послал Игорь по ближним селам сзывать своих бояр, там проживавших, в тот же день бы им в Новгород прибыть. Кто к вечеру сборы не покончит, ночью пусть едет — городские ворота всю ночь будут отперты.

Собрал Игорь свою храбрую дружину — и отроков, и слуг, и конюхов, и зависимых людей, и из горожан способных мужей, — повелел приготовиться: завтра с утра в поход идти.

Пролетела птица-радость, промелькнула — и нет ее. А теперь беда настает.

По всему городу, по окрестным селам бабы воют, со своими кормильцами прощаются:

На конюшне Вахрушка спрашивает:

— А нас возьмут?

— Возьмут, — говорит Ядрейка. — Возьмут да еще погонят. За конями-то ходить кому-нибудь да надо.

У Вахрушки щеки пылают, глаза блестят. Вахрушка говорит:

— Я, как возьмут меня, один десятерых половцев полоню. Они, поганые, русского духа страшно-ужасно пугаются. Как наших издали завидят, враз повернут, пятки показывают. А я как налечу!

— Храброй ты, — говорит Ядрейка. — Не больно ли хвастаешь?

— А с чего мне хвастать, с чего храбрым не быть? Они, половцы-то, хуже собак. Лают, а кусаться не смеют. Я их побью, добычу возьму, мать с отцом выкуплю, богато заживем.

— Чем же ты биться будешь? Меча у тебя нет, — спрашивает Ядрейка.

— Я их кулаками. А не то у пленного саблю отберу. Ядрейка, возьмет меня князь с собой? Не оставит, не скажет, что я годами не вышел?

— Возьмет, не сомневайся. Как ему не взять такого храбреца, который один все вражье войско полонить сбирается?

— Да я же не один, — говорит Вахрушка. — Зачем ты надо мной смеешься?

— Лучше смеяться, нежели плакать, — говорит Ядрейка. — Собрались в поход в одночасье, будто не на войну, а на ловитву, за зайцами по полю скакать. Киевский-то князь, в поход идучи, всю Русскую землю собирает, готовится. А мы сегодня надумали, завтра выступать! Эх, Вахрушка, и коней-то на всех не хватит. Придется нам с тобой пешими по грязи шлепать.

— А мы коней добудем. У них там, слыхать, коней большие табуны. У них кони быстрые. Сядем на их коней, как ветер понесемся!

— В котору сторону? — говорит Ядрейка и от злости губы кусает…

На улице бабы воют:

Наутро Игорь Святославич ступил ногой в златое стремя, позлащенный шлем вздел на голову. Из окна высокого терема Евфросиния Ярославна ему платком машет. Платок по ветру белой горлицей трепещется.

Выступает князь в поход, никого не дожидается. Порешил он с прочими князьями дорогой встретиться — время бы не терять.

Дробит тишину звон оружия. Выходит войско из городских ворот. Впереди-то князь, за ним дружинники на конях верхом. Копья у них подняты, острия блестят, будто по густому лесу молнии сверкают. Мечи у них гибельные, харалужные, в кожаных ножнах о серебряных наконечниках. Топоры железные, крыты серебром, по серебру золотом и чернью разузорены. Щиты у них красные, червленые. Доспехи, как вода на солнце, сияют. На головах шлемы, а у шлема спереди железный кос, и лица-то за тем носом не видать, не различить. Один к одному грозовой тучей движутся.

А за ними горожане, черный люд, пеши идут, несут топоры да рогатины. Кто в сапогах, а иные в лаптях, запасные лапти через плечо на веревочке повешены. Бабы, детишки рядом бегут, прощаются, грудных младенцев мужикам в лицо суют — благословите на прощание, придется ли свидеться, берегитесь, по здорову возвращайтесь.