ЭЛЬБА

Слава – солнце мертвых.

Наполеон

Когда я ввязался в русскую речь как супостат в сраженье

в гари пороховой в гари пороховой

но во рту дыра

когда озирался как второстепенный член предложения

на

щупывающий смысл на краю ура

когда

принимал парад провинциальных глаголов

зря залупались превыше чем купола зря

среди не взошли всея великой нашей равнины голой

а верней всей ея

поганого пустыря

когда стояло солнце циклопа смирно в трубе узорной

в моей глазнице

и не мерцает а все слепит

когда опоздавши как холода

я пере так нумеровал столицы

что санскрит постскриптум кириллица и иврит

как да разве я знал как

слава стоит как конвой и отлить боится

мертвых резервов лязг! стой! старые держат строй

ау непобедимый вой на солнышко Аустерлица

пой ветеран пой

на ветерок пой

глядя в спокойное небо победы солнце слепит зараза

за висает на ночь глядя за

небосклон

и понимаю и

сон чудовищ мой породивший разум

и что чудовища досмотрели сон.

Москва, ноябрь 2004

ПЕРВЫЙ МОСКОВСКИЙ РОМАНС

А. М.

В новой русской поэзии

милосердье

выпало из словаря

ртутною пользуют музычкой серною

словно от люэса

вслух говоря

раз остроумьице

два полоумьице

уд за почему

дверь из гостей вышибаешь на улицу

там

ровно как и в дому

или как в бане во тысячелетней

мызу спаливши

пьют и орут

горбунья надежда

уходит последней

и замуж ее не берут

Надя ты даун

сдать стеклотару

надо реально успеть до Темна

пьет

о любви санитара-башкира

плачет и платье мечтает она

сделал

домашнее дактиль задание

и белый в здании выключил свет

в новой словесности нет состраданьица

дальше припев предполагаецца

пропуск ключи сезонный билет.

Москва, 11 декабря 2004

ЦУСИМА

От

топыря

прожектора

а саке к фейерверку

броненосики кушают с

серебра

сервированную

канонерку

альбатросы наши хлюсты

под яблочко’с налиты

с гардемаринами пьют на ты

от революсьен истомы

а умеют ведь черти

топить флоты

свои

откупоривая кингстоны

так что пусть укутанную с головой

в волглое одеяло

канонерку

слепой ее рулевой

сам и да

положит под бортовой

залп

желтого адмирала

эти отдали жизнь как отдали честь

а присягу раздали нищим

и

похоже

японский бог

вообще

свет зашел с хризантемой на зрелище

заголяют как бабе днище

ах Агапэ моя жена

их Агапэ их

всех

смоет волна с лужи театра действий

их язык их

письмена

бескозырочки дырочки под ордена

и чин чин в желтом адмиралтействе

рублевый санкт-петербургский агент

банзай

просеменит

от

рапортовать Микадо

чем заложит будущего

enjambement

10 км от МКАДа

вот он кисточку взял

и

дорогую тушь применя

на дорогой на рисовой на бумаге

с наслажденьем

о чести гордости и отваге

иероглиф

каллиграфически выписывает «хуйня»

он ронин он

сядет к Кремлю лицом

а

душой

в небосвод Хиросимы бери и выше

и

ритуально вскроет себе капот

в стиле Хонда эпохи Позднего Мицубиши.

Москва, 29 декабря 2004

ДАЛЬНЯЯ ДАЧА ЗИМОЙ

Отменный письменный прибор

набрать чернил

бумага

расстрельной белизны

в

портьере в коридор

шевелится в лице вальсок из доктора Живаго

пованивающий герцеговиной хлор.

Ходатайствовали за собрата

тоже

литератор

писали я читал итак

С ума сойти товарищ пантократор

Вы полагаете

э

литератор Пастернак.

Умыт буденною студою порученец

пером поскребышев себе

но

молотов каков

Поэзия

есть свойство тел белковых

в васхищенье

к белков закатыванию шучу товарищ маленков.

Искусствовечно

Умозаключенье в чем мы

здесь

стоп кардиограмма нрзб.

Насколько-ж-мы-йосисарионыч-обреченны

На на всегда

лаврентий валерьянки

писатель тоже мне девчонка не в себе.

Повтор

А ствоведь чно

Здесь умозаключенье в чем мы

как диалектики наоборот обязаны смотреть

в саду смотрю белым

а выше в небе черном

роится снег жужжа по памяти как пчелы

с полей натуры все еще сбирающие смерть.

Повтор черновика повтор

детали

уходят в белые поля пере

ворачиваем лист

Товарищ правда это ад товарищ сталин

Как думаете сам

наш

материалист.

Бы

тушку сердца боль-тоска не свежевала

бы

психануть ребенком в коридор

и стрекоча на этот зимний с кружевами

к калитке где в сугроб

с войны не корчевали

секретный змерз ревень тогда еще майор

и

маргариток вдоль

в грунты снегосуглинка

зарытых в клумбы где

анютины глаза где многолетней арлекинки

захлопнуты

земли

в схватившейся воде.

И

скусство вечно да товарищ вседержитель

Э

дорогой товарищ Пастернак

ах

бох ты мой

как мы писали дачный житель

как наши пальчики писать устали как.

Насколько лампы прочный круг зима сторожевая

что

на

на весь позднейший вальс

под месмерический снежок из доктора Живаго

на раз-два-три уже давным бедняга

на на всегда

не приглашают вас.

Переделкино, май 2005