— Да я сам не знаю, голубчик, — Швефельборн хитро улыбнулся.— Как вам объяснить? Представьте себе стенник с запечатанными воском ячейками с медом. Нечто подобное — всеобъемлющее информационное поле. В каждой ячейке хранится знание об определенном месте и времени, о вещи или лице. Нужно только найти соответствующую ячейку и распечатать ее. А там — только вычерпывай нужную тебе информацию.

— Вопрос в том, можно ли научиться считывать такого рода информацию, — сказал я. — Существует ли вполне определенный способ раскупоривания запечатанных ячеек вселенской памяти? Или это — дар свыше: имеющему его дается искомое знание, а у не имеющего отнимется и то, что он имеет, как сказано в Евангелии?

— Ну вы же знаете: не может человек ничего делать от себя. Все довольно-таки просто: либо ты видишь и говоришь о том, что видишь, либо не видишь — тогда помалкивай. Тут какое-то наитие.

— Согласен. Как обстоит дело с прошлым, мне понятно, — рассуждал я. — То, что уже произошло, свершилось, действительно, не исчезает бесследно. И если след существует — хотя бы в виде смутного образа нашей памяти — он уже доступен для ясновидения, может быть прочитан и истолкован. Иное дело — знание будущего, которое ирреально. Возможно ли видение того, чего еще нет, что еще не наступило?

— А почему нет? — Швефельборн смотрел на меня веселыми хитрыми глазами. — Будущее возникает из прошлого, предсуществует в настоящем, значит, и его можно усмотреть умственным взором.

— Предсуществует?

— Да, в виде мысли.

— Тут что-то не так. Есть ведь и несбыточные идеи — идеи без будущего.

— Вам бы, молодой человек, только спорить! — возмутился старик. — Настоящая идея всегда заключает в себе волевой заряд, энергию самоосуществления. Это надо чувствовать. А вы говорите о фантазмах, галлюцинациях.

— Ладно, господа, хватит теоретизировать, — прервал наш диалог Феликс. — Не для этого мы сюда приехали. Что у вас случилось, Иван Иваныч?

Швефельборн бросил взгляд на часы с маятником.

— Не у меня. Скажите господину писателю, чтобы он проходил в дом. Что он там мнется за калиткой?

— Я посмотрю, — сорвался с места Чень.

Через пару минут китаец вернулся — и не один.

— Хоров, — представился гость.

— Детский психиатр, — добавил Швефельборн. — Забросил психиатрию. Пишет исторические романы. И настолько увлекся, что упустил собственного сына. Мальчишка загулял.

Хоров — загорелый толстяк с прекрасным цветом лица, с всклоченной копной темно-русых волос, действительно напоминал своим обликом какого-то известного писателя — то ли Оноре де Бальзака, то ли Александра Дюма-отца.

— Выпьете стаканчик? — предложил Швефельборн.

Хоров осторожно поставил на пол потертый коричневый портфель из крокодиловой кожи, из которого торчал металлический стержень — дротик или гарпун, и с жадностью осушил предложенный ему бокал медовухи. Сел к столу и уставился на маятник в углу комнаты. Похоже, он был не в себе.

— Ну что, сын так и не вернулся? — спросил Швефельборн.

— Нет. Третий день никаких сведений. — Он положил на стол фотографию подростка лет четырнадцати со свисающим на лоб золотистым локоном и пальцем у губ: мальчик словно просил кого-то не разглашать его детскую тайну.

— Живой-живой, не нужно паниковать, — сказал Швефельборн.

— Хороший мальчик, — заметил Чень. — В нем есть что-то необычное.

— Вы знаете, — ожил Хоров, — за несколько месяцев до его рождения он мне приснился: я видел мальчика, сияющего, как солнце. Он и был таким в младенчестве до трех лет, пока не начались наши злоключения: то его, играющего на песке у Оки, накрывает с головой речная волна, то соседка по даче, вообразившая, что именно он таскает морковь с ее огорода, обещает его заколдовать и через месяц его сбивает черная "чайка" в нескольких шагах от нашего дома, то бабка, моя мать, пугает нас тем, что он убежит из дома, и он убегает. Жена уверена, что тут не обошлось без сглаза. Я не принимал ее слова всерьез до самого последнего времени, когда в нашей жизни появилась действительно зловещая фигура со всеми признаками нечистой силы.

— Наверняка какая-нибудь девка, — решил Феликс. — Ничего. Нагуляется и вернется.

— Вы почти угадали, — ожил Хоров. — Только тут не просто девка: богатая тридцатисемилетняя женщина — вот в чем ужас! Хозяйка двух бензоколонок. Скупает и перепродает антиквариат. Познакомилась с моим балбесом в Серебряном бору, на пляже. Предложила работу. Катает его на "джипе", бывает с ним на дискотеках и в ночных клубах, водит по ресторанам, подпаивает и увозит неизвестно куда.

— Гадюка! — воскликнул Феликс. — Засадить ее года на три за вовлечение несовершеннолетнего.

— Пробовали. Приглашали ее в милицию. Она всех там очаровала. Говорят: нет состава преступления, отсутствуют факты. Ничего доказать невозможно, да и не хотят этим заниматься. А мальчишка гибнет. Словно бес в него вселился. Учебу в школе забросил. Мать третирует. На меня с кулаками наскакивает.

— Выпороть его как следует и под замок на полгода, — предложил Феликс. — А тварь эту поганую припугнуть. Возьмем ее сегодня же, вывезем в лесок, постреляем над ухом — у нее желание пропадет трахаться. Вот увидите!

— Нет, так нельзя, — возразил Хоров. — Она все-таки женщина.

— Ну вы, я вижу, великий гуманист! — заметил Феликс с нехорошей улыбкой.

— Феликс прав, — вмешался в разговор Швефельборн. — Пора предпринять что-нибудь серьезное. Сколько можно объяснять ей, что она поступает не совсем хорошо? Дайте хоть взглянуть на мадам?

ХОРОВ ПОЛОЖИЛ НА СТОЛ несколько фотографий. На одной из них маленькая смуглая женщина, закутанная в пеструю, желто-зеленую шаль, надвигалась на мальчика игриво-зловеще, а тот смотрел на нее наивно и растерянно.

— Это обычный сеанс гипноза, — сказал Швефельборн, вглядываясь в фотографию. — Она действует методом внушения. Нужно оторвать их друг от друга на некоторое время, и чары исчезнут. Она иностранка?

— Кажется, нет, — заколебался Хоров. — Хотя зовут ее Гитана.

— Имя испанское или латиноамериканское.

— Может быть, и не имя, а кличка, — предположил Феликс. — "Гитанос" по-испански — цыгане. Посмотрите, как она смугла. Ее можно принять и за египтянку, и за мулатку, и за арабку. Черт ее знает, что за баба! Я видел девицу такого типа в Ваг-аль-Бирке, в Египте, тоже, между прочим, с ниткой красных бус на шее. Обыкновенная проститутка.

— Такие воспаленные красные глаза могут быть только у колдуньи, — заметил Чень, забирая фотографию у Феликса.