— Для пользы дела.

— Сказать откровенно, — он небрежно скользнул взглядом по заявлению, — Александр Иннокентьевич... Силой теперь никого держать нельзя, не та эпоха. Сколько ты с выговором в рядовых монтажниках проходил?

— Месяц.

— Тебя вернули в бригаду по ходатайству Пасечника. А не поторопился ли он? Вижу, честь нашей стройки тебе не дорога.

— Мы эту честь поддержим под Братском.

— Ну что же, бери обходной лист. Тебя бы подольше в штрафниках подержать... Кто следующий? — спросил он у секретарши, не прощаясь с Шестаковым.

Валерий Фомич встретил Маркарова с неприветливым любопытством.

В беседах с подчиненными Валерий Фомич пользовался двумя тональностями. В одном случае, например разговаривая с Кириченковым или Шестаковым, хотел выглядеть властным, подчеркивал свой непререкаемый авторитет и этим держал собеседника в напряжении. Но иногда разумнее снять волнение у подчиненного, позволить ему расслабиться в разговоре, пошутить демократично, расположить собеседника к себе.

А что, если с этим Маркаровым придерживаться именно такого тона?

— Как тебя в бригаде кличут? Кажется, Антифилософ?

— Я такого прозвища за собой не знаю. Кстати, англичанин, тот даже своей собаке говорит «вы».

— Я вдвое старше.

— Это объяснение я готов принять. Но если вы тыкаете всем, кто ниже вас по должности... Сначала условимся, как мне вас называть — Валерий Фомич или товарищ заместитель министра?

— Оставьте министерство в покое.

— Тогда разрешите разговаривать, не придерживаясь субординации. Разговор на паритетных началах. А то разница в нашем служебном положении слишком велика. И не будем обижаться друг на друга за откровенность.

— Принимаю ваши условия. — Валерий Фомич понял, что вызвать доверие такого собеседника совсем не просто и дежурные начальнические шутки не выручат.

— Когда вы отстранили от работы нашего бригадира Шестакова, то говорили в конторке громче всех. С моего рабочего места все было слышно. Не соразмерили свой зычный голос с кубатурой «третьяковки». Повышать голос, перебивать других даже заместителю министра не следует. Самая трудная задача оратора — перекрывать просторы человеческого сознания.

Валерий Фомич сидел, вытянув руки вперед и соединив пальцы обеих рук. Но неподвижный кулак этот был скорее показателем настороженности, нежели спокойствия. Руки сцеплены, а большие пальцы живут своей суетливой жизнью, шевелятся, дергаются.

Он был достаточно умен для того, чтобы поддерживать разговор, следуя принятым правилам игры, и не раздражаться или хотя бы не показывать раздражения.

Вообще-то говоря, он любил поспорить, но в Приангарске спорить, кроме задиристого Пасечника, не с кем.

Да и в министерстве мало кто отваживался спорить с Валерием Фомичом. С годами он все больше привыкал к беспрекословному тону, даже при обсуждении весьма спорных проблем. Избыток почтительности у иных подчиненных приводил к недостатку у них контраргументов.

— Законно ли пять недель держать наши бригады в котловане и выплачивать при этом «высотные»? Представьте на минуту, что монтаж ЛЭП-220 под Братском ведет ваше министерство. И конфликта бы не возникло! Вы возражаете против отъезда бригад только потому, что там другой хозяин — Братскгэсстрой.

— Да, это не наше министерство. И совсем другой экономический район.

— Но власть-то там, кажется, наша, советская. А вы рассуждаете, как удельный князь. Поддерживаете местничество, которое внедряли совнархозы. Зачем же нам отступать перед завоеваниями накопленного опыта и человеческого ума? Это какой-то парадокс! Выходит, у Погодаева или у Шестакова более широкий государственный кругозор?

Маркаров подождал, как бы предоставляя слово Валерию Фомичу, но тот не отвечал.

— Вы — заместитель министра по должности. Значит, предполагается, что вы отвечаете за все министерство. А не только за Приангарск.

— Вам об этом трудно судить в полной мере.

— Только не становитесь, пожалуйста, на такую точку зрения: это оппоненту, то есть мне, положено знать, а это не положено. Багаж знаний любого из нас, не всегда соответствует должности. Во всяком случае, между этими двумя категориями нет прямой пропорции. Я не берусь судить о технических проблемах, я для этого недостаточно образован. Но ведь в Приангарске вы играли роль высокопоставленного толкача.

— А знаете, молодой человек, я ведь могу на вас и обидеться...

— Не обидитесь.

— Откуда такая уверенность?

— Не обидитесь, потому что вы человек умный. Я пришел к выводу, Валерий Фомич: ни в чем так не виден ум человека, как в том, на что он обижается и на что не обижается... И поскольку мы условились говорить откровенно...

— Я помню наше условие.

— Не слишком надейтесь на свои педагогические способности и свою наблюдательность. В тот день, когда у нас в бригаде едва не случилось чепе и когда вы несправедливо наказали молодого бригадира Шестакова, вы были неправы. Недостаток наблюдательности нельзя подменять недоверием к людям. Вот местное начальство недавно катало вас на прогулочном катере, угощало ухой на лоне природы. От вас ведь скрыли, что еще до отплытия катера на него погрузили уже пойманного, выпотрошенного тайменя, который якобы попал в браконьерскую сеть при вас, так сказать, под вашим непосредственным руководством. Рыбу припасают заранее, поскольку нет уверенности, что начальство сможет поймать ее самолично. А то будете долго, утомительно ловить, ни черта не поймаете и только раздражитесь...

Валерий Фомич уже не раз подавлял в себе желание оборвать Маркарова. Далеко не со всем, что выслушал, мог согласиться, но беседовать с этим недоучившимся студентом ему интересно. За долгие годы никто с ним, во всяком случае в его служебной сфере, не говорил с такой свободой.

Маркаров, в свою очередь, оценил выдержку, с какой Валерий Фомич выслушивал нелицеприятную критику. Маркаров чувствовал, что у Валерия Фомича, хотя разговор основательно затянулся, не иссякло любопытство к тому, что он слышит, а неприветливость испарилась.

Большие пальцы крепко сцепленных рук уже не дергались, веснушчатые руки спокойно лежали на столе.

— Ваше двухмесячное пребывание принесло пользу и вред. Польза в том, что ваши заявки, требования, просьбы, адресованные в министерство, выполнял аппарат быстрее и аккуратнее, чем если бы заявки поступали от местных товарищей. А вред в том, что вы своей командировкой, не отдавая себе в том отчета, подрывали авторитет и репутацию хорошего управляющего Пасечника. Теперь в моде глагол «курировать». Вот вы, Валерий Фомич, курируете Востсибстальмонтаж. Если сказать откровенно, вы специалист по штурмовщине. Обладаете искусством руководить при авралах, в таких условиях вы просто незаменимы. Не у каждого хватит характера командовать штурмом. Вы для этого человек достаточно жесткий. Когда штурм проходит успешно, вы возвращаетесь в министерство с лаврами победителя: вывели из прорыва отстающую стройку. За это и новеньким орденом наградить не грех. Но сейчас нас держат за руки опоздавшие проекты. Рабочие говорят, что проект пять лет мариновался в чернильнице. Если бы вы спросили меня, монтажника Маркарова, где полезнее возглавить штурм, как нужно вытаскивать застрявший воз, — я бы отсоветовал вам лететь в Приангарск, а послал бы вас в Ленинград, в проектный институт, который зашился с проектом и со всеми чертежами.

— Может, вы и правы, товарищ Маркаров. Но я со своей командировкой в ленинградский институт уже опоздал на те самые пять лет, пока готовили чернильный маринад.

— Кажется, ваш министр решил последовать совету Цицерона, который однажды сказал, что иногда лучшее решение — не принимать никакого решения. Но история с этим проектом — не тот редкий случай, какой имел в виду Цицерон...

— Единственную возможность сократить сейчас отставание в сроках надо искать здесь, в Приангарске. Кстати, отъезд такой сильной группы монтажников, как ваша, может ударить по стройке... Вы подумали о том, что ваш сговор, вызванный «семейными обстоятельствами», выглядит не таким уж безобидным? Мне не хочется произносить вслух слово, которое и с ложкой меда не проглотишь... Вы человек хотя и молодой, но, по-видимому, знакомы с основами экономики. Сегодня многие тянутся на ударные северные стройки. Тридцатипроцентная надбавка к зарплате и другие материальные поощрения. Вы уверены, что товарищи вернутся весной обратно, отказавшись от таких благ?