— Внимание! — сказал папа. — Я, кажется, вижу роботов. Те, которые за орудиями, не видны, а правее и левее различаю. А вы?

— Я — да, — сказал я, задохнувшись от волнения.

— И я, — прошептала Оли.

Тут же мы едва, но увидели-таки, как роботы двинулись вперед, и вскоре мощный грохот орудий квистора повис над огромным пространством пустоши. Мы инстинктивно вжались в землю, но и смотрели, не могли не смотреть в трубы; роботы точно «принимали» огонь на себя, они подпрыгивали от ударов, но шли и шли… И тут же грохот чуть ли не утроился — это заработали орудия повстанцев, бьющие по выявленным точкам огня квистора. Этот невероятный грохот длился минут пять. Дым от леса тянулся в сторону «гнезда», вдруг мы ощутили, что грохот стал тише, еще тише (хотя видно было, как по-прежнему «работают» орудия повстанцев), и это можно было понять однозначно: огневые точки квистора угасали или даже целиком угасли, были разбиты, и это открывало дорогу космолетам. Они появились почти сразу же в рассеивающихся утренних сумерках и поочередно с каждой из четырех сторон низко над землей группами проплыли над «гнездом», еще раньше от дымовых шашек все поле перед нами заволокло дымом. Остальное со спутников рассмотреть уже было сложно. Дым рассеивался, но космолеты, пролетая над «гнездом», уже поливая его бетоном, сбрасывали дымовые шашки еще и еще, сами они работали в сплошном дыму, только по приборам, и мы лишь иногда и очень слегка угадывали их тела в густой дымовой завесе. Слышались выстрелы. Те космолеты, которые вели атаку с нашей стороны и разворачивались то вблизи леса, то перед нами, проводили свой маневр разворота быстро и резко. Глядя в подзорную трубу, я был поражен подвижностью этих огромных машин, они разворачивались совсем не плавно, а именно что резко, в каком-то броске, как слаломист, «не считаясь» с большой длиной своего тела. Я улавливал определенные паузы между пролетами эскадрильи над «гнездом». Паузы эти, я думаю, были рассчитаны: новый слой бетона ложился на уже быстро «вставший»; как лились эти струи бетона на «гнездо», практически в дыму рассмотреть было сложно. Даже последний заход космолетов сопровождался сбрасыванием новых дымовых шашек, дыму было полно, и космолеты едва угадывались даже в ближнем дыму.

Наконец все смолкло, и мы лежали, ошеломленные зрелищем этой точно рассчитанной операции, глядя, как постепенно дым расползается, открывая пустое огромное пространство, уже без погибшей рощицы вокруг «гнезда», и мы молча глядели на это пустое поле, угадывая впереди огромное пятно бетона над «гнездом».

…Мы забрались в нашу машину, папа выпустил ее прозрачный верх, взлетел на самую тютельку над землей и на максимальной скорости стал удаляться от «гнезда». По плавной дуге мы стали постепенно приближаться к лесу, папа поднял машину чуть выше над землей, и в трубу я с вдруг заколотившимся сердцем разглядел на поверхности пятна тела двух, частично погруженных в застывший бетон, повстанческих космолетов. Теперь это была, может быть, вечная бетонная могила наших кораблей и пилотов. Я сказал об этом папе и Оли и не стал глядеть в их лица, а они к трубам даже и не притронулись. Под некоторым углом мы вскоре приблизились к лесу, папа бросил машину вверх и начал уходить от открытого поля, летя прямо над верхушками деревьев, в глубину леса. Мы пролетели над лесом совсем немного, и вдруг папа резко сбросил скорость, потом высоту, и мы неожиданно сели на большую, почти круглую поляну. Папа открыл верх машины: тишина, две маленькие птички переговаривались между собой, наступил рассвет, хотя солнце еще не взошло. Некоторое время и я, и Оли тоже слушали эту тишину на поляне, на которую папа сел, я думаю, передохнуть.

Потом каждый из нас поглядел, вероятно, в какую-то свою сторону края поляны, и мы тут же преглянулись, снова поглядели на лес, я, быстро обернувшись, посмотрел себе за спину: по всему полукругу поляны, выйдя на шаг из дальнего леса, молча стояли политоры. Оцепенение, которое нашло на нас, длилось секунд пять, даже десять, лишая нас возможности спокойно видеть и рассуждать, и только когда один из политоров быстрыми шагами направился к нашей машине, оторопь сразу кончилась, и я, выскочив из машины, с криком бросился ему навстречу:

— Олуни! — закричал я. — Олуни!

А он, подойдя ко мне, тихо сказал:

— Митя, брат мой!

И мы обнялись.

Папа и Оли были уже рядом, тиская Олуни и хлопая его по плечу. Он улыбался. Потом он сделал знак остальным моро, и они подошли к нам, вежливо поклонившись.

— А где Кальтут? — вдруг испугавшись, спросил я.

— Он в другом отряде моро. Все живы, — гордо улыбаясь, добавил он. — Ни один моро не погиб.

— Вы пришли со стороны боя? — спросил я.

— Нет, мы двигаемся туда, где был большой бой. — На груди Олуни висел коммуникатор. — Приказ а, Тула двигаться туда.

— А вы видели, что было за лесом, на открытом месте?

— Видели. Мы не поняли, что это.

— Это повстанцы в дыму летали на космолетах и поливали поле жидким камнем. Теперь он затвердел, как прочная скала. Горгонерр в ловушке.

— Это хорошо, — сказал Олуни. — Никакой войны уже не будет.

— Да, — сказал я. — Войны больше не будет. И с Землей!

— Вы скоро-скоро улетите на Землю? — спросил он.

— Да, — сказал я тихо. — Да, Олуни, улетим.

— Все моро хотели бы повидаться с вами перед отлетом.

— Мы тоже… очень, — сказал я. — Мы прилетим к вам, залетим. И мы трое, и Пилли, и Ир-фа, и Орик, и Фи-лол.

— Да, — сказал Олуни. — Обязательно.

Мы обнялись с Олуни, поклонились остальным моро, они нам, мы сели в машину, папа взлетел, глядя через борт на поднятые в знак прощания руки моро, и повел машину над деревьями в глубь леса. Потом он на предельной скорости сделал над лесом большую плавную дугу, явно «обойдя» место бывшего боя, вскоре лес под нами кончился, мы быстро проскочили открытое пространство до входа в нижний Тарнфил, снизились, и нас узнали и пропустили в город.

Дома и Орик, и Ир-фа были с забинтованными головами.

— Фи-лол — погиб, — сказал Орик.

— Я… знаю, — не сразу, но сказал я, опустив голову.

10

В комнатке Ир-фа стоял мощный стереокоммуникатор, он и Орик считали, что, несмотря на ранний час, Горгонерр, конечно же, не спит и связаться с ним по ситуации вполне уместно. Чтобы не демонстрировать квистору целую группу победителей, было решено, что Пилли, Оли и я с папой будем слушать беседу с квистором из смежной комнаты. Мы разместились там, и вскоре квистор вышел на связь. Почему-то я не завидовал, что Ир-фа и Орик видят сейчас его лицо.

— Уль Горгонерр, — сказал Ир-фа. — Несколько нелепо в сложившейся ситуации демонстрировать ложные приличия и желать доброго утра, приступим сразу к деловой беседе.

— Я слушаю, — сказал Горгонерр сухо и мрачно.

— Уль Горгонерр, — сказал Орик. — Вы, вероятно, понимаете, что ликвидация остатков ваших военных групп — это вопрос дней.

Горгонерр молчал.

— Если кто-то из вас сумел побывать на поверхности убежища, или вы с помощью спутников увидели, что представляет собой сейчас его поверхность, — то знаете ли вы, что все это значит?

— Нет, не знаю, — сказал квистор.

— Вы могли увидеть серое поле над вами, в котором увязли два космолета. Два наших космолета были сбиты вами в вязкую толщу, которую эскадрилия наших космолетов создала на поверхности убежища, поливая ее сверху жидким бетоном. Бетон давно уже «встал». Вы — законсервированы. Выхода наверх нет. Другой выход — дверь в самом низу квистории возле лифтов — перекрыт. Наша охрана располагается наверху перед входом в квисторию. Выход один — через главную дверь. Она переоборудована и работает на электронном устройстве. Во избежание паники, суеты и кровопролития в момент сдачи вашего убежища дверь запрограммирована таким образом, что пропускает только одного политора, в противном случае она «срабатывает» — это гибель двух или нескольких политоров. Ясно ли я объясняю?