Калликрат. Прекрасно! И что это были за грезы? Скажите мне, прошу вас, немногословно, всегда ли наша Земля была населена людьми? И вообще, всегда ли существовала она сама? Есть ли у нас душа? Вечна ли эта душа, как считают вечной материю? Существует ли один бог или множество? Что эти боги делают, почему они милостивы? Что такое добродетель? Что такое порядок и беспорядок? Что такое природа? Имеет ли она законы? Кто эти законы установил? Кто изобрел общество и искусства? Какое правление наилучшее? И особенно — в чем самый верный секрет, помогающий избегать опасностей, коими каждый человек окружен на каждом шагу? Все остальное мы исследуем в другой раз.

Эвгемер. Да это разговор не меньше чем на десять лет, если беседовать по десяти часов ежедневно!

Калликрат. А между тем обо всем этом шла вчера речь у прекрасной Евдоксии, и беседовали между собой самые приятные в Сиракузах люди.

Эвгемер. Ну, и какой же был сделан вывод?

Калликрат. Да никакого. Там присутствовали два жреца — Цереры и Юноны, и дело кончилось их взаимной перебранкой. Так откройте же мне без стеснения все ваши мысли. Я обещаю вам не спорить с вами и не выдавать вас жрецу Цереры.

Эвгемер. Отлично! Задайте мне ваши вопросы завтра; я попытаюсь вам ответить, но не обещаю вас удовлетворить.

Диалог второй

О БОЖЕСТВЕ

Калликрат. Начну с обычного вопроса: существует ли бог? Великий жрец Юпитера Аммона объявил Александра сыном бога, и ему за это щедро заплатили; но сей бог — существует ли он? И не смеются ли над нами с того самого времени, как о нем говорят?

Эвгемер. Действительно, над нами смеялись, когда заставляли нас поклоняться Юпитеру, скончавшемуся на Крите, или каменному барану, скрытому в песках Ливии. Греки, люди остроумные до глупости, недостойным образом насмеялись над человечеством, когда из греческого слова, означающего бежать, они сделали слово theoi — "бегущие боги"*. {Греч. — «бегу»; — бог (боги); это обычное для древней александрийской филологической школы поверхностное этимологизирование по созвучию. — Примеч. переводчика.} Их пресловутые философы — на мой взгляд, самые неразумные разумники в этом мире — утверждали, будто такие бегуны, как Марс, Меркурий, Юпитер, Сатурн, — бессмертные боги, ибо они находятся в вечном движении, и, как представляется, движутся сами по себе. С таким же успехом они могли бы сделать божествами ветряные мельницы.

Калликрат. Нет, нет, я говорю с вами не об афинских бреднях, а также и не о египетских. Я не спрашиваю вас, может ли быть богом планета, баран Аммона или бык Апис и ел ли бога Камбиз, приказавший насадить этого быка на вертел. Я спрашиваю вас совершенно серьезно, существует ли бог, сотворивший мир. В Сиракузах мне рассмеялись в лицо, когда я заметил, что, быть может, такой бог существует.

Эвгемер. А где, скажите пожалуйста, вы в Сиракузах остановились?

Калликрат. У архонта Гиеракса, моего близкого друга, не более верящего в бога, чем Эпикур.

Эвгемер. А у этого архонта, верно есть великолепный дворец?

Калликрат. Восхитительный! Главный корпус украшен тридцатью шестью коринфскими колоннами, между которыми помещены статуи, принадлежащие величайшим мастерам. А два флигеля…

Эвгемер. Пощадите, не надо о флигелях! С меня довольно и того, что красивый дворец указывает мне на присутствие архитектора.

Калликрат. А, я вижу, куда вы гнете! Вы хотите сказать мне, что устройство вселенной, необъятность пространства, наполненного мирами, правильно вращающимися вокруг своих солнц, свет, изливающийся из этих солнц и оживляющий все эти сферы, наконец, все это непостижимое хозяйство указывают на хозяина, в высшей степени разумного, могущественного и вечного; вы собираетесь предъявить мне прекрасные открытия Платона, расширившие сферу существ; вы хотите показать мне великое существо, возглавляющее эту массу миров, каждый из которых создан для других. Но эти избитые рассуждения не убеждают наших эпикурейцев. Они хладнокровно возражают вам, что вовсе не спорят с тем, что все это — творения природы и в этом присутствует великое бытие; его можно видеть, ощущать в Солнце, звездах, во всех плодах нашей Земли, говорят они, в нас самих, и великой слабостью и безрассудством является стремление приписать какому-то неведомому воображаемому существу, которого нельзя видеть и относительно которого невозможно создать себе ни малейшего представления, — приписать ему, говорю я, деятельность этой природы, столь явно для нас ощутимой, столь знакомой по ее постоянным свершениям, всюду лежащей у нас под ногами, простирающейся над нашими головами, заставляющей нас рождаться, жить и умирать и явно являющейся богом, коего вы ищете: читайте же "Систему природы",[1]"Историю природы", "Принципы природы", "Философию природы", "Кодекс природы", "Законы природы" и т. д.

Эвгемер. А если я скажу вам, что нет никакой природы, но все во Вселенной — искусство, и искусство это указывает на творца?

Калликрат. Как! Никакой природы и все — искусство? Что за пустая идея!

Эвгемер. Первым эти истину выдвинул один малоизвестный философ, быть может невысоко ценимый среди других; но оттого, что исходит она от безвестного человека, она не меньше является истиной. Вы признаете, что не можете понимать под этим расплывчатым термином — природа — ничего иного, кроме совокупности существующих вещей большинство из которых не доживет до завтра: в самом деле, деревья, камни, овощи, гусеницы, козы, девочки и обезьяны не образуют абсолютного бытия, каким бы это бытие ни было. Следствия, не существовавшие вчера, не могут быть вечной, необходимой и творящей причиной. Ваша природа — еще раз — это всего лишь слово, изобретенное для обозначения всеобщности вещей.

Дабы показать вам теперь, что все создало искусство, прошу вас, понаблюдайте всего лишь какое-нибудь насекомое, улитку, муху: вы видите в них бесконечное искусство, кое не может воспроизвести никакая человеческая изобретательность: следовательно, должен существовать бесконечно искусный мастер, и именно его мудрецы именуют богом.

Калликрат. Мастер, существование коего вы предполагаете, и есть, согласно нашим эпикурейцам, тайная сила, вечно действующая в этой совокупности вещей, постоянно гибнущих и постоянно воспроизводимых вновь, — сила, которую мы именуем природой.

Эвгемер. Каким образом может быть некая сила распределена в существах, перестающих существовать или еще не родившихся? Как эта слепая сила может обладать достаточным интеллектом для образования чувствующих или думающих живых существ и стольких солнц, каковые, вероятно, вообще не думают? Понимаете ли вы, что подобная система, не основанная ни на какой предшествующей истине, есть всего лишь греза, порожденная воспаленным воображением? Тайная сила, о которой вы толкуете, может пребывать лишь в существе настолько могущественном и разумном, что оно способно образовать разумные существа; в существе необходимом, ибо без его существования не было бы ничего; в существе вечном, ибо, существуя само по себе, оно не допускает определения такого момента, когда бы оно не существовало; в существе благом, ибо, будучи причиной всего, оно не допускает проникновения в себя зла. Вот что мы, стоики, именуем богом: это — великое существо, которому мы стараемся подражать в добродетели, поскольку слабые творения могут приблизиться лишь к тени своего Творца.

Калликрат. Но именно это оспаривают у вас наши эпикурейцы. Вы напоминаете скульпторов: они с помощью своих резцов высекают прекрасную статую и начинают ей поклоняться. Вы лепите своего бога, а затем награждаете его эпитетом «благой»; однако взгляните на одну только нашу Этну, на город Катании, поглощенный ею в течение нескольких лет, и на его еще дымящиеся руины. Вспомните, что сообщает нам Платон о гибели острова Атлантида, затонувшего не более десяти тысяч лет назад; подумайте о наводнении, разрушившем всю Грецию.