— Смелым людям вроде вас посещение пещеры не принесёт никакого вреда, а может быть, даже некоторую пользу, — сказала она и хихикнула. Это было последнее, что услышал Николай, засыпая.

Утро было ясным и прохладным. Маня давно уже проснулась, но не хотелось вылезать из тёплого местечка, нагретого за ночь. Невидимые птицы наполняли гомоном воздух, иногда даже заглушая шум близких волн. Сосны вели вокруг свой несмолкаемый разговор. Костёр давно прогорел и пепел потихоньку разметался ветерком. Дядя Лукас немного прихрапывал во сне. Мане хорошо было видно лицо спящего Николая. Она с нежностью смотрела на него, любуясь чёткой линией мужественных бровей, разметавшимися волосами, темноту которых подчёркивали несколько седых прядок на висках. Губы, обычно такие решительные, сейчас были расслаблены и придавали лицу умиротворённость. Маня невольно подумала, как изменился Николай за эти несколько недель. Из рафинированного горожанина, неспособного позаботиться о самом себе и озабоченного только самим собой он постепенно превратился в мужественного, сильного, способного защитить и нести ответственность за свои поступки мужчину. Тут она вспомнила Бабаню, и слёзы заставили её зажмуриться. Бедная бабушка тоже, наверное, очень переживала, не имея вестей о внучке. Её неизменная доброта и забота, воспринимаемая раньше как нечто само собой разумеющееся, оказалось, была необходима Мане, как воздух. Ну что ж, видно, пришла пора становиться взрослой и заботиться о себе самой. Проплакавшись, Маня открыла глаза и увидела, что Николай смотрит на неё с тревогой.

— Маня, ты приболела? Что случилось, милая?

Его сочувствие только усугубило расстройство и, с трудом выговаривая сквозь плач слова, Маня рассказала ему о причине своих слёз. Николай, встав со своего места, приблизился к Мане, прилёг рядом, приобнял её и, целуя в лоб, стал её успокаивать:

— Ну, малыш, не плачь. Мы сделаем так, чтобы она была с нами, не переживай.

Мане было так тепло и уютно в его объятиях, что слёзы высохли. Надежда на то, что Бабаня скоро будет рядом и в безопасности, утешила её. Его волосы щекотали лицо, а ощущение его губ на лбу вдруг показалось лишним и неловким. Он почувствовал перемену её настроения, заглянул ей в глаза, прикоснулся пальцем к оставшейся слезинке, посмотрел, как она маленьким бриллиантом переливается на свету, и вдруг его пронзило ощущение счастья. Ничего больше не нужно ему — только держать в объятиях свою любимую женщину, дарить ей себя всего, не требуя ничего взамен. Душа его воспарила, даря ощущение невыразимого наслаждения… Из задумчивости его вывело деликатное покашливание Лукаса, который уже пытался разжечь костёр, чтобы приготовить завтрак. Николай с сожалением оторвался от Мани, чмокнув напоследок её в нос, чем вызвал краску на её лице. Позавтракав, они отправились в хижину, чтобы исполнить своё обещание. Маня и Николай оставались снаружи в тягостном молчании, пока Лукас осторожно перекладывал останки несчастной в холстину. В пещере, в том месте, где указало привидение, они вырыли могилу, стараясь не повредить куст пышных роз и, когда они положили останки в неё, лепестки осыпались, укрыв бедную Голду розовым покрывалом. Маня прочитала заупокойную молитву с большим чувством и уже во второй раз с утра всплакнула. Они заровняли место захоронения, чтобы не осталось следов. И Николай, оглядывая при свете дня новоявленный склеп, сказал:

— Пусть тело твоё упокоится, Голда. Место ты выбрала очень красивое, но если и здесь заскучает твоя душенька, приходи к нам, мы найдём, чем тебя развлечь, будь уверена. Спасибо тебе за всё. Прощай.

Возвращаясь, Николай опять с содроганием посмотрел на людей во втором зале и самому себе поклялся, что вернётся сюда в следующий раз и предаст земле и эти останки. В первом зале, складывая в припасённый мешок драгоценности, при этом нисколько не терзаясь муками совести, рассудив, что здесь они служат только для украшения, а людям облегчат повседневную жизнь, добавят в неё хоть немного комфорта, Николай так увлёкся этим процессом, рассматривая и любуясь прекрасными камнями, что даже не сразу услышал предостерегающий шёпот Лукаса. Оглянувшись, он увидел, что вода в бассейне стала волноваться и бурлить. Схватив Маню за руку, он поспешил за Лукасом к выходу. Страх опять затопил сознание, но теперь они уже не обращали на это внимание и упорно продвигались к выходу, слыша за спиной мокрое шлёпание и ожидая в любую секунду удара. Лишь оказавшись на берегу озерца, они перевели дух и, не сговариваясь, быстро пошли к месту стоянки. Погрузившись, спешно подняли якорь и парус, торопясь покинуть остров. Большую часть пути до Водобора они использовали малейший шанс увеличить скорость, и о рыбалке больше не было и речи.

По возвращении, буквально на следующий же день, Лукас спешно продал дом, собрал свой домашний скарб, который вместе с Николаем загрузил в подводу. Для семьи наняли экипаж, куда ребятня с радостным визгом набилась, пока взрослые прощались с соседями. Наконец тронулись в путь. Куда ехать, решали накануне вечером, долго споря и отстаивая каждый свою точку зрения. Лукас настаивал на возвращении в Угор, полагая, что их, с нынешним-то достатком, никто не будет там притеснять, да и Бабаня не чужой им человек. Эльза его поддержала, полагая, что на родине мужа им будет легче устроиться. Николай же настаивал, что им нужно убраться подальше от моря и морских людей, запутать следы и потому следует двигаться дальше, в столицу лесной равнины, Лесбург. И там уже обосноваться окончательно, послав за Бабаней Витюшу, который проводит её до места. Витюша пришёл в полный восторг от таких планов, потому что, по правде говоря, уже засиделся без всякого дела здесь. Услышав историю про Голду, он воспылал буквально, исходя сиреневыми разрядами, планами о встрече с ней. Не откладывая дела в долгий ящик, решили, что Витюша, как джентльмен, отправится на знакомство с Голдой и заодно разузнает положение дел на острове после их побега. Сказано-сделано. Витюша воспарил и исчез в туманной дымке над морем, направляясь к Одинокому острову, а наши путешественники утром засобирались в путь.

Когда Водобор остался позади, пропал из виду берег моря и высохли невольные слёзы грусти на веснушчатом лице Эльзы, Николай и Маня несколько отстали на своих лошадях от обоза, любуясь видами вдоль дороги и ведя неспешную беседу. Маня попросила его рассказать о его мире, о нём самом. Николай старался доступным для неё языком донести основные моменты и понятия, а Маня невольно задумалась об огромной пропасти шириной в века между ними. А когда он попытался ей объяснить природу происхождения этого мира, вообще ужаснулась, вдруг поняв, что, если Николай проснётся в своём мире, то это будет уже непреодолимым препятствием для их любви, что он будет потерян для неё навсегда. Навсегда. Какое это жёсткое слово — навсегда. Безнадёжное. Отчаяние овладело ею, она снова посмотрела на Николая и решила, что, пока он здесь, преступно терять время на ухаживание. При первой же возможности она будет любить его вопреки всему: здравому смыслу, воспитанию и мнению окружающих. Это время, что ещё отпущено им, надо наполнить радостью близости и разделённой любви. А там, — хоть трава не расти. И пусть она сама лишь его сон, и жизнь её тоже всего лишь сон, иллюзия, зато любовь самая настоящая…

Задумавшись, Маняша не заметила, как они подъехали к мосту из огромных брёвен. Лукас с семейством уже ожидали их, чтобы вместе переправиться, — нужно было вести под уздцы лошадей, боящихся воды. Лукасята, галдя, окружили Маняшу. Кто-то дёргал её за платье, кто-то поворачивал к себе её лицо, стараясь быть не только услышанным, а самый маленький, трёхлетний малыш, выпросился- таки на руки. Осторожно, вместе с Эльзой, они шли по мосту вслед за экипажами. Река в этом месте делала поворот, поэтому была не широкой, зато дальше она разливалась в месте впадения в море. Маняша посмотрела вниз и среди волн вдруг заметила какой-то предмет, который трудно было рассмотреть от бликов. Вдруг она поняла, что это голова морского человека, который внимательно наблюдал за их переправой и, увидев, что замечен, совершенно по человечески поднял руку над водой, показал кулак и исчез. Маня решила, что расскажет об этом Николаю позже, когда остановятся на ночлег. Всю оставшуюся часть дня, сопровождаемые палящим Светилом, все в поту и мечтая о вечерней прохладе, путники продолжили свой путь среди морских дюн. Только к вечеру вдали показалась кромка леса, к которой все устремились в надежде на отдых, даже лошади стали перебирать ногами быстрее. Резкая перемена в температуре — из зноя в благоухающую прохладу подействовала на всех ободряюще. Источник воды тоже долго искать не пришлось, — небольшой ключ с протоптанными к нему тропами был к услугам проезжающих. После ужина, когда уже совсем стемнело, все, кроме Николая и Мани, улеглись спать. Эти двое, как будто что потеряли, сидели у костра и выжидательно смотрели друг на друга в надежде, что разговор начнёт другой. Наконец, не выдержав томительного молчания, Николай спросил Маню, как она себя чувствует, и не хочет ли она тоже прилечь. На что Маня сказала, что уже привыкла к длительным переходам. Рассказав Николаю увиденное на реке, она ждала его реакцию, и была очень удивлена кажущимся его равнодушием. А Николай спокойно ей объяснил, что беспокоиться пока нечего — так далеко от моря морские люди бессильны чем-то им навредить.