Чёрт, а ползёт-то она на меня!

Больно.

Толку дёргаться? Я не смогу отодвинуться. Лежи смирно, Яночка, а то больнее умирать будет. Лежи и смотри. Вон какой хвост шипастый, один удар — и всё… А когтистые лапы раздавят грудную клетку на раз. Можно делать ставки, от чего загнёшься.

Не от ужаса — и то радует.

Наверное, я слишком напугалась. Так сильно, что страх отлетел куда-то в дальние дали, а взамен на лицо наползла дурацкая улыбка. Смеяться в лицо смерти чертовски глупо, но иначе совершенно невозможно лежать и ждать, ждать, наслаждаясь лёгким ветерком, зеленеющей былинкой, такой хрупкой и упрямой одновременно, припекающим солнцем… Жаль, запахом свежескошенной травы или там земли наслаждаться не выходит, поскольку у стены местные жители традиционно устраивают помойку — что, собственно, и заставляет так радоваться ветерку. Любоваться задницей скельры я не могла: она категорически не соответствовала моим эстетическим пристрастиям.

А ещё тело потихоньку отказывалось воспринимать боль. Забавно, но это меня заботило: превышение болевого порога чревато… ну да, смертью. Дьявол, ну куда ни кинь — всюду клин!

— … в… и на…!

Честное слово, половину этого дикого вопля я не разобрала. Что за человек? Откуда? По одежде — обычный наёмник…

Воин вынырнул откуда-то слева. Перескочил через меня, схватил Комальторн. Физиономию меча перекосило, но, похоже, его новому владельцу было плевать.

Новому. Владельцу.

Меня обдало жаром.

Наёмник тем временем рванул к скельре. Всё правильно, ударить сзади… А он хоть знает, куда бить?

Он знал.

Перемахнул через бешено колотящий налево и направо хвост. Запрыгнул на спину зверюге. И по рукоять погрузил меч в кожаную складку сразу за костяным воротником.

В фэнтезийных романах чудовища напоследок жутко ревут. А тут не было никакого рёва. Скельра засипела — надрывно, надсадно. И вот этот звук мне снится до сих пор.

А ещё снится, как хвост сметает героического идиота, спасшего мою жизнь, как он летит и с хрустом впечатывается в стену. А тварь заваливается на бок; там, где меч застрял в шкуре, быстро расширяется тёмное пятно, и Роннен с маху врубает Илантира в открытое горло зверя, кровь фонтаном брызжет в лицо и на руки мужа… интересно, он со мной разведётся теперь? — да какая разница… Сознание уплывает, последняя связная мысль: "Может, развод и не понадобится?"

Следующее воспоминание — дикая боль и бурчание Хамека:

— Да как их, ледей, лечить-то? Они ж не люди, они ж леди…

И резкое ронненово:

— Поговори мне тут! Ну-ка, помоги повернуть…

Боль становится невыносимой, я снова вырубаюсь.

Честно говоря, мы с Эшдоном (так звали нового хозяина Комальторна) отделались очень легко. Особенно он. Наёмник, даже не вассал. Парень без тормозов, оставшийся поучаствовать в безнадёжном сражении — забесплатно, прошу заметить. Человек, свистнувший у рода Уртамов фамильный меч.

Когда это выяснилось, я уже чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы поржать над его обалдевшей физиономией.

Нас к тому времени перенесли в город, в местную… ну, больницей сие заведение назвать сложно… в избу лекаря, короче. Лекаря, кстати, лорды из дому выгнали, где он обретался — мне неизвестно, а заправляли хозяйством Роннен на пару с Думаром. Отрядный лекарь относительно местного коновала высказывался непечатно, дражайший супруг подпевал в том же духе, а Ваирманг скалился. Идиллия, короче.

Собственно, Чёрный Палач и просветил Эшдона относительно его новых прав и обязанностей, когда наёмник поинтересовался, кому и куда возвращать имущество.

— Церемонию воссоединения меча с хозяином проведём позже, когда окончательно поправишься, — степенно рассуждал Кеоссий, не обращая внимания на выпученные глаза и хриплое дыхание собеседника. — Это необязательно, поскольку Комальторн признал твою руку, но лучше, если хоть здесь правила будут соблюдены. Кстати, Иана, тебя тоже касается.

Я поперхнулась лекарством.

— А ничего, что… эээ… переход меча под… ммм… мою руку был… ну… кха-кха… проблемным?

— Для ритуала сие обстоятельство не имеет значения, — ну хоть бы улыбнулся, зараза! — В остальном же… советую не показываться в столице. Я, конечно, засвидетельствую твою, Эшдон, невиновность, да и Комальторн не безъязыкий, но возможно всякое.

Бывший наёмник Маркинуса Уртама серьёзно кивнул. Ну, нас с Ронненом там точно не будет, ему нельзя, а мне и не хочется…

С мужем мы ещё долго общались только по делу. Серьёзный разговор состоялся намного позже.

И это — совсем другая история.

Глава 12. Мент завершает расследование

Здесь и сейчас

Нет, владелицу живого меча и по совместительству жену начальника городской стражи никто на мелкие кусочки не разорвал. Хотя некоторые ну очень хотели.

Считалось, что я сижу под домашним арестом. Роннен, правда, понимал это весьма своеобразно: мне притащили на правку массу протоколов, время от времени прибегали стражники, докладывали о ходе подготовки к празднику и о том, кто ещё оказался непричастным к гибели Кеуна Мураша. Мы тыкали пальцами в карту, соглашались или спорили — а затем они уходили.

Образовалась масса свободного времени, дырка в делах, заткнуть которую было нечем. Я продолжала осваивать вязание крючком, с пятнадцатой попытки сделала спинку шерстяного свитера, занялась передом. Петля за петлёй, мысль за мыслью…

Клустициус занёс отчёт лично, долго и витиевато распинался о том, что точно выяснить виновника событий невозможно. И магия уж больно слаба, о чём он, судебный маг, говорил заранее. Я кивала — да, предупреждал. Да, требовать большего никто не вправе. Шпикачка потрясал отчётом, будто боевым стягом, смачно описывал трудности, с которыми ему довелось столкнуться, а левая его рука тем временем выложила на стол узкую полоску пергамента. Всего несколько слов: "Доказать не могу, но уверен: совпадает". Дождавшись ответного кивка, Клустик сгрёб компромат; вскоре из кармана потянулась зеленоватая струйка дыма. Позёр…

И снова — вязать и думать, думать и вязать.

Один раз, ближе к вечеру, заскочил Ваирманг. Одобрительно посмотрел на рукоделие. Думала — разродится какой-нибудь пафосной бредятиной на тему места женщины в обществе. Но Чёрный Палач меня удивил.

— Знаешь, Яанна, преступление сравнивают со множеством вещей. А я считаю его подобным вышивке или, вот, вязаному полотну. Берётся несколько нитей — грубых, ничем не примечательных — умелые руки соединяют их и творят шедевр. Всё стройно, соразмерно, красиво. А затем приходят стражники и начинают теребить готовое изделие. Тянут за нитки, распускают полотно… убивают прекрасное. Ты не чувствуешь себя вандалом, Яанна?

Я отложила свитер и воззрилась на гостя. Чёрт, никогда не поймёшь, серьёзен Ваирманг или придуривается!

Вот что ему ответить? Что у меня всё в порядке: отлично ем, крепко сплю и угрызениями совести не заморачиваюсь, чего и другим желаю? Так он это прекрасно знает. Более того: вздумай хозяйка его драгоценного Айсуо поступать иначе, живо бы припёрся — мозги вправлять.

Неужто серьёзен? Глядит внимательно, заинтересованно. И Кеоссий головой по сторонам вертит: плотный контроль слегка ослабел…

А, ладно!

— Ты всё правильно сказал, Ваирманг. И картинка у тебя вышла по делу — ни убавить, ни прибавить. Только у шедевра твоего нитки ворованные. Надёрганные из других вещей. Уж не знаю, красивых или так себе, но люди старались, вышивали, вязали, плотничали, ещё чем-нибудь занимались… неважно. Важно другое: эти нитки — чужие. И стражники их законным владельцам возвращают, чтобы много всякой всячины получилось… завершённой, наверное.

Я пожала плечами. Надо же — не разучилась, оказывается, толкать пафосные речи!

— Кроме того: ну с чего ты взял, будто каждое преступление прямо-таки венец человеческой мысли? Когда пьяный сапожник хватается за нож и режет семью… ну, крови там хватает. А вот красоты, поверь, ни на медный грош. И с умом, честно скажем, дела аховые.