Зябко поежившись от пронзительного холодного ветра с Невы, девушка грустно усмехнулась и медленно побрела восвояси. «Что-то в последнее время я совсем плохая. Нужно поменьше читать волшебных сказок по ночам, а то совсем выпаду из реальности, и тогда вместо принца на белом коне за мной заявятся пьяные санитары на белой машине…»

Вскоре Лизе надоела чинная ходьба и, пританцовывая, она принялась бормотать стихи под пошлую мелодию из наушников. В такт ее шагам, перекликаясь с настроением, зазвучали горькие слова об одиночестве удивительно красивого человека и поэта.

По пути через мост Лиза ловко увернулась от неуклюжих объятий вдрызг пьяных парней и, стараясь не слушать их мерзких предложений, поспешила мимо татарской мечети к станции метро. На всё равно, на душе вдруг стало настолько препогано, что забившись в уголок полупустого вагона, она потихоньку заплакала. А потом девушка долго не могла отвязаться от участливой старушки. С дотошностью бывалого гестаповца «божий одуванчик» выпытывал у неё подробности жизни, особенно интересуясь, отчего она так горько плачет.

«Эх, молодость! Мне бы ваши заботы! — под конец вздохнула старушка, не добившись от юной собеседницы вразумительного ответа, и сделала свои житейские выводы. — Рожай, милая, и не вздумай делать аборт. Помни, что детоубийство — это великий грех и Господь такого нам бабам не прощает. А что мужики? Сегодня один, а завтра другой. Все они поголовно козлы, уж поверь мне, старому бойцу на любовном фронте. Сколько этих воздыхателей у меня перебывало и ни счесть. А толку? Все как один сбежали, и осталась я одна под старость лет. Ни мужика, ни деток. А всё почему? Да потому что дура была и все боялась упустить очередного хахаля. Вот и делала аборты один за другим, пока врачи не сказали, что всё уже. Как сейчас помню, толстый такой профессор так весело сказал: «отстрелялась ты, Матвеевна, можешь больше о детях не беспокоиться». И то шутка ли сказать — шестьдесят с лишним абортов. Вот с тех пор и хожу в бобылках одна одинешенька».

Помолчав, старушка утерла слезящиеся глаза кружевным платочком не первой свежести и полезла в свой старенький ридикюль. Она долго рылась в его недрах, а потом протянула Лизе несколько мятых бумажек.

— Деточка, ты возьми, не стесняйся. Поверь, я же от всей души. Купишь чего-нибудь своему младенчику от бабки Матвеевны, вот и мне будет радость. Может, Господь и снимет часть греха с души за невинно убиенных деток. Возьми, не обижай старую.

Перепуганная Лиза, которая и так неудобно себя чувствовала из-за внимания близ сидящих пассажиров, подскочила на месте.

— Бабушка, не надо! Нет никакого младенчика! Я и с его отцом никак не могу познакомиться! — смущенно воскликнула она и еле убедила навязчивую попутчицу, что не беременна и деньги ей не нужны.

Дело кончилось тем, что половина только что полученного аванса Лизы перекочевала в ридикюль растроганной старушки. Бормоча слова благодарности, та надежно припрятала драгоценные бумажки и скоренько вышла на следующей станции. А девушка снова притулилась в уголке вагона, отрешенно провожая взглядом мелькающую за окном мерзкую темноту туннеля, по которому с глухим шумом несся поезд. Не выдержав, она закрыла глаза. «Господи! Ну, и зачем я всё вспомнила? Что же теперь с этим делать и как жить дальше?»

Отвернувшись, Палевский тут же позабыл о Лизе. Точней, она стала одной из многих в череде случайных встреч. Ведь их было немало в его жизни, — бабочек-однодневок привлеченных излучением ментала и очарованных внешностью вампира. Находя их интересными, иногда он довольно тесно с ними общался, но никогда не доводил дело до постели, считая такие связи с людьми унизительными. И всё же душевное неспокойствие и сильные чувства, которыми светилось бледное личико странной девушки, сплетясь, властно потянули его в прошлое.

Глядя перед собой невидящими глазами, Палевский перенесся мыслями в воспоминания более чем полувековой давности. Ведь именно весной 1941 года произошли события, которые окончательно разрушили его хрупкое счастье. Толчком послужило то, что Старейший в привычной для него безжалостной манере вновь принялся чистить вампирский геном. Но на сей раз он получил резкий отпор. Всеобщее возмущение его беспределом, вылилось в восстание, душой которого стали они с Эльжбетой.

Михаэля Павловича, так звали в то время Михаила Палевского, возмутило такое бесцеремонное вмешательство легендарной личности. К его великой досаде оно пришлось весьма некстати, грозя разрушить положительные преобразования, которые он с большим трудом внедрил в анархическое сборище вампиров. Конечно, дело не обошлось без жестких мер, но обстановка быстро стабилизировалось.

В наведении порядка Павловичу активно помогали недавно созданный Совет Старейшин, выбравший его своим Главой и взявшая на себя функции внутренней полиции Служба безопасности. Бесперебойно заработал административный аппарат, который, разрастаясь и набирая опыта, обзавёлся профессиональными навыками. Контакты с внешним миром вылились в определенные связи в высших государственных и экономических структурах государств мира. Нужные люди, взятые под жесткий ментальный контроль, дали молодому вампирскому государству необходимые средства. Текущие рекой деньги, оказались очень мощным рычагом влияния на то же человечество. Они же дали ощутимый толчок и развитию вампирской государственности.

Только всё стало складываться, как планировал некоронованный король новорожденного вампирского государства и вдруг такой дестабилизирующий фактор! И всё же будучи по натуре осторожным политиком Павлович никогда не выступил бы против Старейшего, понимая насколько опасна такая затея. Тем более что он не видел в его действиях особого криминала. Он и сам не отличался мягкотелостью, и при случае совершенно спокойно уничтожал сепаратистов вместе с семьями, чтобы не увязнуть в кровавой вендетте.

«Да, довольно жестоко, но периодическая прополка ущербного генома всегда идёт на пользу вампирской расе», — думал Павлович и, не колеблясь, поддержал спонтанно возникшее восстание. Причём, во многом благодаря Эльжбете. К его большому изумлению, восстание на деле оказалось не столь уж стихийным, опять же благодаря его весьма энергичной и властной жене.

У Палевского заныло сердце, и спящая ярость вновь обнажила свои ядовитые клыки.

«Моя дорогая Эльжи! Как же определить, что было в тебе настоящего? Прошло столько лет, а я до сих пор затрудняюсь в выборе. Или вся ты — ложь и коварство? Причём, от начала и до конца, включая имя, которое столь удачно перекликается с именем моей любимой матери? — он горько усмехнулся. — Повезло же мне нарваться на этакую Мата Хари… да нет, гадюку, которая терпеливо выжидала своего часа».