— Мика, прекрати! Я прекрасно осознаю, кто у нас мотор, а кто — передаточное звено! Поэтому не комплексуй, я не рвусь на твое место! Мне и на своем с избытком хватает головной боли. Времени не хватает ни на что, а про личную жизнь и вовсе скоро придется позабыть при таком расписании, — сердито произнес Штейн. Помолчав, он примирительно добавил: — Я же знаю, как ты неоднозначно относишься к Старейшему. Решил, что сам справлюсь со сложившейся ситуацией. А еще я надеялся, что он просто исчезнет с нашего горизонта, и тогда его визиты не будут иметь никакого значения.

В комнате повисло тяжелое молчание. Наконец, Палевский немного успокоился, но все еще холодным тоном произнес:

— Прости, Томас. Постараюсь в ближайшие несколько месяцев определиться и снять с тебя чрезмерную нагрузку, а сейчас несмотря ни на что я не могу бросить институт генетики. Рени умирает из-за генетического сбоя и мне наплевать и на дела Совета, и на Старейшего.

— Ну, вот! И ты же еще ругаешь меня за скрытность! — сердито воскликнул Штейн. — Ведь мы с Рени старые боевые товарищи. С ней приключилось несчастье, а ты молчишь как рыба. Я понимаю, что ничем не могу помочь но, по крайней мере, я мог бы поддержать вас морально. Ты уже что-нибудь нащупал, чем вызвана болезнь?

— Нет, хотя бьюсь дни и ночи в поисках дефекта, но пока все тщетно. Думаю, всему виной лучевая болезнь. Во время разведки в США Рени попала под взрыв экспериментальной атомной бомбы, — ответил бесцветным голосом Палевский и, помассировав изящными длинными пальцами усталые веки, снова взялся за бокал с коньяком.

Штейн тревожно глянул на него, ожидая продолжения, но тот неожиданно сменил тему.

— Так, а что у нас с Мари? Мы как-то отвлеклись на другие темы. Что приключилось с её назначением? — спросил Палевский, вопросительно посмотрев на собеседника.

— Я понимаю, ты недоволен назначением дочери в СБ. Это слишком опасно, а она у вас единственный ребенок, — нейтрально начал Штейн. — Конечно, вы не хотите рисковать ее жизнью, но думаю, беспокоиться не о чем. Я лично за ней присмотрю.

— Что-то ты темнишь, мой юный друг, Хватит вилять, Томас, не зли меня больше необходимого. Что значит, «лично присмотришь»? Не ты ли только что распинался, что у тебя дел выше крыши и нет никакой личной жизни? А тут вдруг личный присмотр за какой-то стажеркой, пусть она и моя дочь…

Палевский откинулся в кресле и насмешливо воззрился на собеседника.

— Неужели положил глаз на Мари и решил совместить приятное с полезным? Я не возражаю, — вкрадчиво произнес он и, слегка подавшись вперёд, уже серьёзней добавил: — Поверь, Томас, принять такого зятя в нашу семью для меня большая честь, — с растущим изумлением он заметил, что скулы друга запылали румянцем.

— Teufel! Не хотел говорить, но придётся. Опять ты будешь вопить, что я скрываю информацию, но учти, это для твоего же блага! — поспешно воскликнул Штейн. — В общем, первоначально Мари распределили в аспирантуру на кафедру физико-математических наук в Академии. Что неудивительно при ее математическом таланте, но тут вмешалась эта древняя сволочь, Старейший. По его приказу Мари зачислили стажером в безопасность, причём не куда-нибудь в административные отделы, а оперативником на выезды.

— Что ещё? — бесцветным тоном спросил Палевский.

— Иногда он сам будет определять ей задания.

— Это всё?

— Да.

— Я надеюсь, — с тихой яростью прошипел Палевский, явно выбитый из колеи услышанной новостью. — Дьявол! Вроде ж на этот раз я нигде не переходил ему дорогу, — пробормотал он и, достав сигареты, нервно закурил. — Выходит, Старейший сих пор не простил мне восстания! Подозреваю, что и в живых я остался только из-за работ в генетике, — сделав несколько затяжек, он смял сигарету в руке. — Вот злопамятный мерзавец! Всё никак не может успокоиться! Вот и мстит, постепенно убивая дорогих мне людей, сначала Эльжбету, а теперь взялся за Мари.

— Послушай, Мика, может не так всё плохо? Давай, как и обещал, я лично присмотрю за Мари. Клянусь, с ней ничего не случится.

Не слушая Штейна, Палевский вскочил на ноги и нервно заметался по кабинету. По его напряженному лицу чувствовалось, что выхода из сложившейся ситуации он не видит: слишком уж силен противник. «Матка боска! Спасения нет. В любое время Старейший может ударить через ноосферу и мгновенно убить и девочку и Рени».

— А знаешь, Томас, мне в голову пришла занятная мысль, — подавив панику, произнес Палевский с нервным смешком. — Человечество молится о чуде богоявления. Причём денно и нощно, прося, чтобы Он обратил на них своё внимание. Безмозглые идиоты! Радовались бы, что Богу нет до них дела, а то ведь можно и получить желаемое. То-то будет радости! Так ли благ и всепрощающ окажется Вседержитель в миру? А вдруг он будет гневен и нетерпим, как многие религиозные фанатики? И как тогда жить? — после небольшой паузы он сердито добавил: — Черт побери! Почему бы этому ублюдку не оставить нас в покое! Казалось бы, сделал своё дело и скройся с глаз долой! Так нет, все ему неймётся.

В кабинете повисла тягостная тишина. Завершив свой гневный монолог, Палевский надолго умолк. Мужчины тщетно искали пути выхода из безвыходной ситуации. Особенно их угнетало осознание собственного бессилия, — ведь властные натуры с трудом переносят, когда что-то довлеет над ними, будь то люди или обстоятельства.

— Пожалуй, я пойду. Время не ждет, — мрачно произнес Палевский. — В следующий раз поговорим об остальных делах.

«Teufel! Так хорошо начали, а кончили за упокой!» — расстроено подумал Штейн, провожая Палевского и, пожав ему руку на прощание, внезапно повеселел и дружески хлопнул по плечу.

— Знаешь, Мика, хватит дергаться! Иногда и нам нужно расслабляться, — произнёс он, ободряюще глядя на старшего товарища. — В болото все треволнения, ведь жизнь продолжается, несмотря ни на что! Бросай свои дела и прилетай ко мне на Алтай к Телецкому озеру. Честное слово, не пожалеешь! У нас небо такое синее, какое питерским аборигенам и не снилось, а восходящая луна просто огромна до неприличия! Вот такая! Хочешь, приезжай со всем семейством. Организуем охоту или рыбалку. Отдохнем на природе, поедим шашлыков, в картишки перебросимся.

— Спасибо за приглашение, я подумаю, — вынырнув из своих дум, не сразу отозвался Палевский и искренне улыбнулся. — Томас, ты как был в душе сентиментальным романтиком немецкого склада, так им и остался, несмотря на свои спецназовские выверты.

Оставшись один Штейн, устало сгорбился в кресле. «Mein Gott! Какой же выдался тяжелый денёк! Ещё и Мика напоследок добавил. Teufel! Стар становлюсь. Может, стоит уйти в свободное плавание? В бизнесе сам себе хозяин… увы. Власть денег это замечательно, но конкуренты моментально сожрут незадачливого финансиста без сильной протекции в политике, — выпрямившись, он яростно потёр лицо. — Не стоит горячиться, принимая опрометчивые решения. Быть у руля власти это самое надежное в мире место. Всё остальное приложится: и деньги, и женщины и многое другое».

Глаза Штейна заблестели. «Кстати, о женщинах!» он слегка улыбнулся, вспомнив предположение Палевского. Перед его глазами немедленно возник образ высокой гибкой девчонки, с упрямством глядящей на него огромными тёмными глазами, в которых мечется фиолетовый огонь.

«Ничего малышка. Правда, чересчур остро реагирует на окружающих, но это ее проблемы. Жаль, что мои орлы настолько её отделали, что не поймешь, как она выглядит на самом деле. Хотя внешнее сходство с Эльжбетой сразу же бросается в глаза, а та была общепризнанной красавицей. К тому же в Мари есть внутренняя порядочность и этим она выгодно от нее отличается. Кстати, характерец у девчонки малость стервозный, но так даже интереснее. Может, действительно стоит ею заняться? — призадумался Штейн. — Нет. Слишком зеленая и проблем с ней не оберешься. Плевать на ее паренька из Академии, но Старейший — это уже серьезно, да и с Микой не хочется портить отношения. А вдруг что-нибудь пойдет не так?»