— Да, Эльжи, лишь ты в моём сердце. Не знаю, как описать, что творится со мной, но ради тебя я готов свернуть горы. Я люблю тебя, а ты?

— А что я? — снова со странной обреченностью произнесла девушка. — Для меня почти ничего не изменилось. Я всегда любила тебя, и буду любить, — не дав ему задуматься над смыслом странной фразы, она вскочила на ноги и весело спросила: — Я люблю кофе, а ты что будешь? Может, приготовить чай?

— Кофе. Ведь я хочу знать о тебе всё, что ты любишь, и что ненавидишь… — улыбаясь, ответил он.

Эльжбета резко повернулась, её прекрасное лицо исказила гневная гримаса.

— Не смей! Как только я узнаю, что ты роешься в моей жизни, это конец. Больше мы не увидимся. Понял?

Хорошо-хорошо! Успокойся. Эльжи! — сокрушенно произнес Михаэль, удивленный её бешеной реакцией на вполне безобидную фразу.

— Извини, я немного погорячилась, — мгновенно успокоившись, девушка сбросила простыню и убежала из спальни. Вскоре она вернулась с подносом, на котором дымился кофейник, и горкой высилась разнообразная свежая выпечка.

Смеясь и болтая о пустяках, в полном согласии они позавтракали, и только одно обстоятельство безмерно смущало Михаэля. Воспитанный родителями в строгом католическом духе, он чувствовал себя крайне неловко, глядя на то, с каким спокойствием девушка расхаживает в обнаженном виде, нимало его не стесняясь. Но он промолчал, уже боясь лишний раз её нервировать своими вопросами. К тому же нельзя было сказать, чтобы ему не нравилось, представшее его глазам зрелище. И ещё кое-что отложилось в памяти. В их первую встречу она ни разу не назвала его по имени.

После завтрака Михаэль со страшной неохотой покинул Эльжбету, но дела на базе требовали неусыпного присмотра. У него появилась замечательная генетическая лаборатория, и теперь он хотел полностью взять под контроль прилегающую к ней территорию, чтобы ни одна сволочь больше не посмела разгромить его уникальное оборудование.

Оставшись одна, девушка упала на кровать и бурно разрыдалась, а затем, успокоившись, рассмеялась и с торжеством воскликнула:

— Спасибо, райделин Никотан, за бесценный подарок! Как же ты решился оставить папочку без присмотра? Очень опрометчиво с твоей стороны, но я не настолько беспечна.

Неожиданно Эльжбета насторожилась. Окинув спальню острым взглядом, она заметила горничную, притаившуюся у дверки распахнутого шкафа.

— Николь, я велела тебе вечером уйти, — холодно сказала она. — Почему ты не исполнила приказание? Я не люблю, когда слуги день и ночь болтаются под ногами.

Горничная вышла из угла, в котором пряталась.

— Простите, мадмуазель, но я не успела справиться с делами и потому задержалась у вас до утра, — заявила она, с деланным простодушием воззрившись на Эльжбету.

Это была довольно молодая женщина со светлыми кудряшками на голове. Внешне она походила на глупенькую овечку и таковой являлась на деле, но наученная нелёгкой жизнью, была изворотливой и наглой, как все выходцы из трущоб. Проработав чуть больше недели на новом месте, недалекая горничная была уверена, что имеет дело с обычной дамой полусвета. К тому же выяснилось, что хозяйка слишком требовательна и ленивая Николь быстро пришла к выводу, что за такое место не стоит держаться. Когда что-то приходилось ей не по нраву, она легко меняла хозяев, подсовывая им поддельные рекомендации, которые за небольшую мзду составлял ей ушлый знакомец.

Усевшись по-турецки, Эльжбета недобро прищурила синие глаза, а горничная тем временем принялась имитировать бурную деятельность. Она взяла тряпку и начала протирать туалетный столик, при этом бесцеремонно вертя в руках изящные вещицы, и нагло принюхиваясь к дорогим духам. Горничная прекрасно видела, что хозяйка злится, но терзаемая завистью к её красоте и богатству, решила, что раз они одного поля ягоды, то с ней не стоит особо церемониться.

«Шлюха, она и есть шлюха, хоть во дворце, хоть в лачуге», — насмешливо подумала она. — Гляди, какая бессовестная девка! Сидит в чём мать родила, и ни капли смущения на физиономии, а уж сколько гонору! И чем гордится? Подумаешь, рожа красивая, а так-то смотреть не на что, одни кости. И что только мужчины в ней находят? А уж стелятся, будто перед ними сама английская королева…»

— Зря шикуете, покупая такое дорогое шмотье! — с легким осуждением в голосе произнесла Николь. — Случись черный день и Вам за него ломаного сантима не дадут. На Вашем месте я больше откладывала бы на черный день. Ведь красота не вечна. Или того хуже, вдруг внезапно подзалетите. Кому Вы с животом будете нужны? Придется ждать, пока не разродитесь, а это всё деньги и немалые! Сплошной разор и на докторов и на младенца! А потом и приюту нужно что-то дать. Так просто младенца никто не возьмет, а бросать его на улице все же нельзя, как-то это не по-божески.

Деловито поучая юную хозяйку, горничная не обращала внимания на ее потрясенный вид.

— О, боги, как же тяжело найти приличную рабыню. Что за невезение! Уже третья за месяц, — сказала Эльжбета, нахмурившись. — Зря я погорячилась с Адой. Не особо раздражая, всё же она сумела продержаться почти год.

— Я Вам не рабыня, а свободная и независимая женщина, — возмутилась беспардонная горничная. — Откуда у Вас такие крепостнические замашки? У нас во Франции с 1848 года отменено рабство.

Опасаясь остаться без жалованья перед увольнением, Николь всё же придержала язычок. Она вооружилась расческой и, манерно улыбнувшись, вопросительно посмотрела на хозяйку.

— Мадмуазель, могу я помочь Вам с прической?

— Приступай, — разрешила Эльжбета и изящно опустилась на банкетку у огромного зеркала.

— Ах, какой у Вас сегодня был красивый молодой человек и такой горячий! — закатив глаза в немом восторге, с дерзкой развязностью воскликнула горничная. Её руки легко порхали над головой хозяйки, на удивление ловко укладывая густые блестящие волосы в изящную причёску.

— Черт, даже завидно! Мой Жан больше двух раз за ночь не выдерживает. Ваш новенький покровитель, наверняка, тоже из евреев? Уж чересчур он на ангела похож, какими их на картинах рисуют. Эх, жаль, что он не француз! Знаете, мадмуазель, соотечественники как-то больше мне нравятся. Поверьте, с ними гораздо проще договориться. Хоть французы и не так богаты, как нувориши из сионского племени, но они гораздо щедрее в оплате услуг, — с намеком проговорила Николь, нахально прищурившись, и покровительственно добавила: — Не бойтесь, мадмуазель, если Вы хотите разом сохранить обоих, то я ничего не скажу тому солидному господину, который бывает у Вас по четвергам. Конечно, если Вы слегка прибавите жалованье.

— Подай пеньюар, — сдержанно произнесла Эльжбета и, одевшись, повернулась к наглой горничной.

— Как ты смеешь дерзить, ничтожная тварь? — прошипела она, гневно сверкая глазами.

Наплевав на деньги, Николь решила высказать ненавистной гордячке всё, что она думает.

— Оля-ля! Нечего строить из себя принцессу! Не забывай, что на деле ты… — уперев руки в боки, начала она говорить и вдруг замолчала на полуслове. Лицо горничной посинело. Упав, она каталась по полу, безмолвно раздирая себе горло ногтями.

— Ну, конечно, ты никому ничего не скажешь! — уронила Эльжбета, равнодушно наблюдая за мучениями горничной. — Как не сказала, что тебе негде жить, поскольку последний любовник выгнал тебя на улицу, узнав, что ты беременна. Принеси плетку со стола.

Получив возможность дышать, горничная с ужасом глянула на хозяйку.

— Извините, госпожа, я не хотела Вас оскорбить… — с трудом просипела она, приподнимаясь на колени.

— Замолчи, криа[2]. Плетку!

С вытаращенными от испуга глазами горничная неловко двинулась в указанном направлении и, взяв плеть, протянула ее хозяйке.

— Госпожа, не бейте! Я сделаю всё, что прикажете… — взмолилась она.

— Поздно. На колени!

— Госпожа! Не надо!..

При виде выражения, появившегося на лице хозяйки, горничная вскрикнула и, падая, кинулась прочь из комнаты. Бесполезно. От расправы было не уйти. Свистнуло длинное жало, и комнату наполнил истошный визг. Удар пришелся по лицу, оставив несчастную без глаз. Безостановочно замелькала плеть, искусно вырывая кусочки кожи на вздрагивающем обнажённом теле, катающимся по полу. Наконец, скорчившись, оно замерло, Эльжбета пнула его и сосредоточенно осмотрела рисунок на спине. Она нахмурилась, заметив сбой, и серией ударов принялась ретушировать неудачное место, и ещё живая жертва забилась в предсмертных конвульсиях, издавая нечеловечески ужасные звуки. Когда всё было кончено, Эльжбета потянула за шнур звонка. Мгновенно возникший молчаливый слуга упал на колени, ожидая распоряжений.